Фёдор Силантьев, социально блёклый человек, вышел в ночь в магазин. Январь, крещенские, минус двадцать шесть. Фёдор был в современном пуховике с вышитым символом в районе сердца. Ненужным символом. И в валенках. Необходимых. Они помнили отца, валенкам не нужно будущего, а пуховик пытался сдружить хозяина с настоящим. Но Фёдор не любил "вышитой фирмы" на куртке. Шапка на голове - кроличья, как будто ничья, перестроичной эпохи. Столичный житель никогда не оживал в Силантьеве.
Перед выходом он выпил стакан водки. Вслух сказал:
- Пью за здоровье, когда здоровья не осталось.
Добавил неуместно и даже, будто, некачественно:
- Пусть закроются глаза мои, когда квартира пропахнет имбирём.
Вышел, мороз навязчиво злился. Снега много, а очарования не найти. Не лепится снег, и никаких баб нет.
Ночью в магазине никого, тем более - зимой, тем более в мороз такой ершистый и плотный. Фёдор взял буханку и три сосиски, на большее активов не оказалось. Ладно, - подумал Фёдор, - два дня потерпеть, а там - финансовая оттепель. Выпьем и не закусим. Выпьем, и дни ожидания всё меньше будут трезвыми.
Силантьев подошёл к кассе. Грубо-сонливая Галя считала штрих-код. Охранник у окна томился бездействием. Но Силантьев подумал, что он томится ночью. "Как можно ночью работать, да в такой мороз?"
- Пиисят семь рублей, - недовольно брякнула Галя, отвернулась к окну и зевнула.
- У меня только полтинник. - Фёдор заранее почувствовал нехватку и приготовился воевать за семь рублей.
- Три сосиски не пробью, давайте только две. Или ищите семь рублей.
- Нету у меня.
- У меня подавно. - Галя пренебрежительно скользнула взглядом по его шапке, мол, опять нищий пришёл.
Силантьев выругался про себя, в свет своей неунывающей души. "Кота не могу не накормить, и без хлеба нельзя".
- Ладно, чувств твоих ненужный трепет, воительница чужеродная, давай две сосиски.
- Идите в отдел. Я тут их отдирать друг от друга не буду.
Глаза у нее были красивые, но нахальные, и лицо нескрываемо подмосковное. "Так если нахальные, какая же красота? Красоты нет!.. Что же это она... Я тоже из твоих, но другой".
- Ладно, несчастливая бабёнка, хрен с тобой, пойду выбирать сосиски в отдел.
- Какая я тебе бабёнка? Дебил, что ли? Я тебя в два раза младше.
Охранник оживился.
- Дело не в возрасте, дурёха. - Нехотя ответил Силантьев уже с нескольких шагов.
- Серёж, ну ты скажи ему, а, чё он тут, охренел совсем, что ли?
- Извиниться не хотите? - процедил охранник Серёжа.
- После того, как сосиски выберу. - Слова прозвучали уже из центральной части супермаркета. Тишина. Только открытые морозилки странно брили тишину. Неприятно, как на складе.
Фёдор сходил в нужный отдел и вернулся с двумя сосисками. Подходя к кассе, услышал:
- ... вырубишь такого бугая.
- А ты что, не мужик, что ли?
Силантьев расплатился, даже со сдачей ушёл. Но на улице пустота пронзила, и трескучесть мороза её усилила.
- Жизни зимой нет, солнца нет, курить хочется.
Силантьев вернулся в квартиру. Хрущёвка давила воспоминаниями, когда Фёдор был трезвый. Но он редко жил без алкоголя в крови. А ещё было душно от старой обстановки. Благоверная его осталась за границей молодости, мать умерла, сестра бездетная - и слишком далеко. Кот похрапывал на пуфике.
- Я закурю и спать. В бездействии долго можно промучиться. А книги всё равно не продаются.
Силантьев ждал приглашения от очередного работодателя. В свободное от ожиданий время продавал старые книги.
- Чувствую твою близость, только когда пьяный по инерции.
Кот услышал запах сосисок и размяукался, как котёнок, хотя был на "пенсии". Ему и одной бы хватило, а Силантьев раскрошил две, после чего выпил ещё стакан.
- Закуски нет. И лето далеко. Я близко только сам от себя.
Кот оставил плошку пустой и вернулся на пуфик в прихожую.
- Теперь не только сосисок, но и возрождения. Но его и так не было.
Фёдор помолчал в морозное стекло.
- К возрождению в валенках не дойти. Нет сосисок - нет возрождения.
Силантьев никуда не хотел идти. Он хотел покурить и лечь спать.
