20 марта, среда. Сегодня день рождения Вали. Обычно мы всегда этот день отмечали с гостями. Я создавал фаршированного судака, ни один ее день рождения не обходился и без куска хорошего деревенского сала, ну, все остальное тоже было в изобилии, доедали потом целую неделю. В прошлом году я устраивал в этот день презентацию ее книги у нас в кафе, а в этом уже не было никаких сил. Наверное, соберу наших друзей в день ее ухода, летом. Утром возле метро купил цветов. От себя и от Лены, которая никогда ничего не забывает, и поехал в крематорий. Все завалено снегом, но к каждой секции ведет тропинка. Минутку постоял возле доски с фотографиями троих навеки запомнившихся людей и пошел в Донской монастырь — он рядом.
Почему так плотно уживается во мне мирское и хоть как-то возвышенное, церковное? Поставил на канон свечи — купил десять штук, думал обо всех, кого помню. Сейчас мертвых в моей памяти больше, чем живых. Про каждого что-то вспомнил, и в этот момент каждый во мне ожил до физического присутствия.
Театр Романа Виктюка
Вечером пошел в театр, труппа Виктюка давала спектакль в Театре киноактера. Попутно, какую только современную и низкосортную драматургию эти киноактеры не играют! Пока ждал Лену Алхимову, рассматривал все афиши. У Лены подруга работает администратором в театре Романа Виктюка. Я мог позвать еще кого-то из своих студентов. Позвал Мишу Тяжева и Машу Поливанову, но пришел один Миша.
Из трех спектаклей, которые я смотрел у труппы, мне этот понравился больше всех. А видел и «Служанок» Жана Жане, и «Саломею» Оскара Уальда. Здесь де Сад в тюрьме, в камере, и рассуждает, что революции приходят и уходят, а человек со своими страстями, часто низменными, так и остается. Программки не было, и я не знал ни кто автор пьесы, ни кто играет. Я уже видел два спектакля с этим нетленным героем, один — в Киеве, смотрели вместе с Валей, играла Раиса Недашковская, второй — в Москве, в Театре Гоголя, который волей московского правительства сейчас не существует. В Театре Гоголя были замечательные декорации, которые я помню до сих пор, а вот содержание выветрилось напрочь. Хорошо только помню, что пьеса была телевизионщика Андрея Максимова, эдакого огромного человека. В середине спектакля, — а пьеса, несмотря на некоторую рассудочность и механистичность, мне нравилась все больше и больше — я вдруг услышал какую-то усеченную цитату из Пушкина, и тут у меня закралось подозрение, не наш ли это опять русский автор. Оказалось, действительно тот же Максимов. Вот тебе и режиссура!
Дома довольно долго смотрел по новостному каналу прямой репортаж из кипрского парламента. С пеной у рта парламентарии доказывали, что собственность священна. Налоги на банки и держателей банковских активов накладывать нельзя! Мне показалось, что это все кричат и волнуются не парламентарии, а кипрские вкладчики. Вкладчик, забывший о долге, о логике, даже о справедливости, а помнящий только о своих деньгах, добытых, как случается у бойких парламентариев, не самым праведным путем. Возле парламента кипела демонстрация, в том числе и с русскими флагами. В кипрских банках чуть ли не 30 миллиардов русских денег. Я понимаю, что там и деньги государственных компаний, но, наверное, и много денег воровских. Отчетливо понимаю, что все эти «держатели» активов не платят налогов у себя на родине, но числятся. О, русская земля, ты уже за холмом! Пиетета к подобной собственности у меня нет.
21 марта, четверг. Ашот мне подбавил волнения, сообщив около полуночи смс-кой, что комиссия, проверявшая Институт, понаписала на нас кучу актов и выписала несколько штрафов. Я думаю, что об этом нам ректор, полагаясь на свой принцип по возможности все хранить в тайне, постарается не сообщить. Спал плохо, просыпаться пришлось рано: договорился, что утром встречусь с Сережей Кондратовым. Издательство далеко, за Дмитровским шоссе, лучше всего туда ехать на электричке с Рижского вокзала, и постараться распределить время, чтобы успеть до часа дня, когда на железной дороге на два часа перерыв. Удалось, приехал в девять и успел вернуться. Сережа все так же молод, энергичен, ему, как многим деловым людям, не надоедает заниматься своим делом. Потом я пришел к Ирине Львовне. Посетовали на не читающих студентов, Ирина Львовна преподает в Университете печати, рассказал ей свои байки, она мне свои. Выяснилось, не хватает для одного из томов моей старой «Незавершенки». Надо будет ее отыскивать по «Знамени», где повесть публиковалась.
Вечером зазвал Игоря, с которым — я бы сам не смог — сначала отключали и переносили в другую комнату старый телевизор, а потом в кабинете подключали новый огромный и недавно купленный компьютер. Когда подключили, то долго думал, какую картинку поставить на экран. Отчего-то нашел и поставил фото Павла Дмитриченко в роли Ивана Грозного. Буду несколько дней думать о человеке, заключенном в узилище.
Павел Дмитриченко
22 марта, пятница. Вчерашний день ознаменовался обыском в кабинете заместителя министра образования Марата Камволова. На своего коллегу по цеху дал показания арестованный ректор ГУУ. Буду надеяться, что это все-таки оговор. На утреннем заседании Думы на министра образования Дмитрия Ливанова наехал либерал-демократ Владимир Жириновский. Владимир Вольфович талантливо соединил это с собственными проблемами. В прессе появилось сообщение, что хорошо бы проверить докторскую диссертацию Жириновского на самостоятельность и законность процедуры. В ответ, видимо, за информационный повод приняв вчерашний арест в министерстве, Владимир Вольфович сказал: «Это не министр образования, это министр ликвидации образования. Наша с вами задача и Комитета по образованию — добиться скорейшей отставки министра Ливанова как диверсанта, провокатора, человека, который наносит огромный вред всей системе образования и науки в нашей стране».
Видимо, в поводе я не ошибся. В том же сообщении в Интернете написано: «Гнев Жириновского вызвала система «Антиплагиат», с помощью которой проверяется доля заимствований в научных работах. По мнению Жириновского, ее внедряют специально для «подрыва репутации» российских исследователей».
Утром, несмотря на новости с фронтов образования, все же написал еще одну главку в свой роман — о том, как Валя доставала на работе хрустальную люстру. Утром же позвонили из Высшей школы телевидения, а потом возник и сам ее руководитель Виталий Третьяков. Разговор о том предисловии к его книге воспоминаний, о котором мы с ним говорили во время вручения премии «Дельвиг». Чуть позже мне привезли и верстку книги. Сегодня же я начал все это читать. Судя по предисловию, это огромный проект, в чем-то схожий с моими Дневниками — это история родины, отечества и история его собственного рода, родни.
