27 мая, вторник. Последний семинар был очень длинный — четыре часа. Я уже накануне знал, что обсуждать четырех ребят, которые остались у меня не обсужденные, не стану. Но это все уклончивые хитрецы и осторожные ребята, пытающиеся в обход всех выведать какие-то пути. Семинар построил по-другому. Во-первых, час у меня проговорил Виктор Петрович Голышев. Это было особенно интересно, потому что его речи это о той литературе, которые ребята очень любят — об английской и американской. Среди многого прочего Голышев сказал о неумении современной русской литературы освоить тот внутренний слой в человеке, который возник у русского человека, когда он перестал быть советским. Рассуждения Голышева, как и у любого искреннего глубокого и с интересной биографией человека, были интересны и поучительны. Любопытно, что, являясь хорошим знакомым Бродского, он не хотел бы, чтобы, как Рейна, его по Бродскому идентифицировали.
С ребят четвертого курса потребовал «заявку» на содержание дипломной работы.
Первый курс написал мне самоотчет за год — первый пункт, и второй — что за год им дал Литинститут. Неожиданно для ребят я, не распуская семинар, попросил каждого прочесть написанное. Все было очень по-разному, ребятишки-то думающие, вылилось все в полезный нравоучительный урок. Каждый письменный отчет был прочитан автором вслух, и я его откомментировал. После четырех часов постоянного говорения — выступление В. П. Голышева было построено как интервью, — я был почти без сил и даже боялся потерять сознание.
К трем — гулял по скверику и обедал — отошел и еще три часа подряд вел комиссию по защите дипломов. Как всегда, был в восторге от рецензий наших оппонентов — Л. Карпушкиной, А. Варламова, И. Болычева, как удивительно все они чувствуют литературу. Прекрасно и с невероятным юмором и даже сарказмом выступал С. Толкачев, отыскивая влияния и внутренние заимствования в работах. Рыхло и обволакивающе представлял своих студентов Королев. Результат: три тройки, одна четверка и две пятерки.
А дома меня уже ждали гости, которых ни отменить, ни перенести на другое время было нельзя. Буквально спас меня Гафурбек, ему я поручил все праздничные устройства, и он не только наварил плов, но и все обустроил — стол, сервировку, убрал квартиру. Когда я приехал из Института, стол уже был накрыт, закуски стояли на столе. Кроме гатчинских гостей Ани и Данилы были еще Леня Колпаков, Светлана Хохрякова, Андрей Шемякин, и после семинара, уже в девять, подъехал С. П. Говорили о кино, как можно говорить с очень подготовленными людьми, на бреющем полете, недосказывая начавшееся предложение и почти не называя имен — и так все ясно. Вот оно, интеллектуальное счастье хорошего разговора. Вспомнили о Мединском, которому Андрей Звягинцев посвятил в Каннах половину своего выступления на пресс-конференции. Звягинцев тогда еще не получил премии за своего «Левиафана». Министр учил кинорежиссера, про что снимать кино. Говорили о Хуциеве, который так и не доснял свой грандиозный фильм о Толстом. И тут мы со Светланой вспомнили о Вале Попове, который, может быть, лучше всех сыграл в «Заставе Ильича». Но его не приняла в свой состав съемочная группа — там были знаменитые мальчики и девочки из центра, а Валя с окраины, из самодеятельности ЗИЛа.
28 мая, среда. Утром только успел пару часов посидеть над Дневником, как надо было ехать на защиту дипломов. Опять проза ученицы Королева, опять Королев довольно занудно, в стиле интеллигентского камлания, представлял студентов. Общие результаты повыше — три пятерки и четыре четверки. Мне кажется, Королев, уже привыкший к трепке, этого не ожидал. Очень точно написал рецензию О. Павлов, конструктивен был А. Варламов. А. Василевский принципиально и точно разобрал диплом Куйбышевой — все это не подлинно, не стиль, а лишь стилизация. Закончили по времени почти параллельно с защитами А. М. Туркова, и я тут же нырнул на докторскую защиту Сергея Казначеева. Вошел, когда помолодевшая, но в черном платье, с ниткой светлых бус на шее, М. О. Чудакова громила термин, «социалистический реализм» и даже сомневалась относительно правомочности присуждения искомой степени диссертанту. Свою позицию она, как обычно, подкрепила в голосовании. Кто еще, кроме М. О., бросил одни черный шар, не знаю, но догадываюсь. 15 «за» и двое «против». Сразу же за М. О. поднялся С. Небольсин и ответил достаточно убедительно, потом то же самое сделал Петя Калитин, которого я сначала не узнал, так он раздобрел. Меня тоже подмывало встать, потому что я был экспертом по этой работе, но здесь был совсем вне контекста. Потом в разговоре с М. О. я сказал, и она, пожалуй, согласилась, что основная часть была сделана очень добросовестно, я с огромным удовольствием ее прочел.
На полагающийся после защиты традиционный банкет я не пошел: сегодня 80 лет Юрию Апенченко; сел в машину и покатил на Савеловский вокзал. Довольно долго, путаясь, искал его квартиру, давно не хожу, а ведь было дело, бывал у Апенченко чуть ли не раз в неделю. Народа в квартиру набралось человек сорок, многие лица были знакомые, но были и новые. На столе всякая домашняя разность. Собрались, чтобы отметить день рождения очень хорошего и беззлобного человека. Встретил Роберта Репейнера, говорили о молодости и о Марике Ратце, с которым Роберт учился. Роберт вспоминает, что Марик в юности был пижоном, ходил в голубых штанах. Вспомнили также еще одного нашего знакомого, уже давно покойного, Валеру Безродного.
