— Мама родилась в Москве в семье... Бабушка считалась домохозяйкой, но у неё музыкальное образование было, работала и музыкальным работником, и преподавателем в интернате музыки. Разные сферы деятельности, но всё это было связано с музицированием и обучением этому замечательному ремеслу.
Дед был военным, окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского, был лётчиком во время войны, получил ранение и продолжал служить и воевать уже начальником радиомаяка, летать не мог, а потому уже вплоть до пенсии работал сначала в Академии имени Жуковского, потом в одном из подразделений структуры Генштаба, но в любом случае так или иначе сопряжённо с погонами, скажем так.
А бабушка, когда появились мой дядя и мама, воспитывала детей, потом уже, когда они подросли, работала по специальности, причём давала и частные уроки, и занималась очень много, была художественным руководителем очень многих подряд смен лагерей, ну, и так далее, и так далее.
Выросли они и жили очень долго на Масловке, в районе "Динамо", причём бабушка, с которой я обязательно Вас познакомлю, появилась там на свет рядышком совсем. Там был старый-старый дом, которого уже давно нет, это был дом, принадлежавший когда-то семье, потом от него осталось несколько комнат, как и положено было, дальше его расселили, точнее, туда поселили ещё жильцов.
Потом дом снесли и уже дали место в так называемом общежитии, тогда — офицерском общежитии, потому что прабабушка моя была врачом, которая работала в медсанчасти Академии Жуковского. Но, когда её не стало, несмотря на то, что они уже переехали, на прощание с ней съехалось, конечно, огромное количество людей.
Прабабушку, конечно, не застал, она ушла из жизни задолго до того, как я появился на свет, за полтора десятка лет, но семейные воспоминания о прабабушке очень тёплые, они хранятся до сих пор, есть даже дни, когда вся семья вспоминает бабушку, это 17 мая, и все встречаются, кто из близких есть, а другая семья, папина, собственно...
Папа появился на свет в Таллине, но это не потому, что там жили, бабушка родилась в Ленинграде, дедушка — в Витебске, познакомились они в период таких сложных судеб страны, и после того, как дед отслужил, в конечном счёте, это были долгие переезды, это был и Ленинград, где дед служил и работал, потом и Дальний Восток, в конечном счёте, после того, как закончилась военная дедовская карьера, он работал в Минздраве, а он был военным врачом, другой дедушка.
А бабушка — филолог по образованию, работала в разных институтах разной направленности, одно время воспитывала опять же детей, не всегда можно было работать постоянно, потому что разъездов было очень много.
Много родственников в Ленинграде, которые от той части семьи, скажем так, сохранились. Отношения поддерживаем. Увы, ни той бабушки, ни того дедушки уже нет достаточно давно, но это такие всё равно, знаете, воспоминания от квартир бабушки и дедушки, когда родители в гостях у одних бабушки и дедушки или у других. Это разные образы такие, разные традиции, которые в тебе сочетаются. Это очень остро чувствуется.
Понятно, что бабушки и дедушки всегда хлебосольные, потому что как же любимого внука, или внуков, или внучек, нас достаточно много. Ну, для одних бабушки и дедушки я был последним, четвёртым из внуков, то есть есть старшая внучка и ещё трое внуков, а для других бабушки и дедушки я был старшим внуком, соответственно, а ещё моя любимая двоюродная сестра, то есть внук и внучка.
Ну, это же не важно, сколько там, не безумная цифра, когда про своих родственников рассказываешь, там совсем много, у меня всё-таки не очень много получается. Это была, скажем так, традиция соприкосновения. Были разные игры, в которые мы играли, с одним дедом мы запускали ракету, например, мне очень нравилось, а с другим мы особо ракет не запускали, но он тоже участвовал активно во всех наших играх, но там бабушка была скорее инициатором, и мы много всего делали интеллектуального. Это и игры в слова, это и как бы бридж, где надо было что-то такое комбинировать из карт, и много чего ещё того, что должно было таким развлечением быть. Очень хорошо помню наши детские концерты, когда большая семья собиралась у бабушки с дедушкой, и мы со своей младшей сестрой, два года разница, не сильно великая...
— А есть старшая ещё сестра?
— Нет-нет, с двоюродной сестрой готовили концерт. А что такое концерт? Что-то надо спеть, прочитать на память стихотворение. Понятно, что набор концертных номеров был стандартным, но, естественно, все родственники умилялись, как и положено, и обязательно мы им совали какие-то билеты, которые якобы продавали пригласительные. Потом была программа, потом, соответственно, я объявлял сестру, она объявляла меня, и вот дальше были номера.
Очень хорошо помню, были две песни, которые я обожал в детстве петь при полном отсутствии слуха, на одной ноте, я думаю, и с ритмом были проблемы, но с огромным удовольствием и, как рассказывали родственники, с душой. Причём мне кажется, что я их едва ли не одинаковым макаром исполнял, это была песня "Там вдали за рекой" и "Атланты", те самые, которые держат небо, Городницкого. Я думаю, что пел я их одинаково, и та, и другая не короткие песни, так что у родственников моих хорошие нервы.
Избалованным не был. Я был и остаюсь счастливым ребёнком, можно так сказать. Воспитание было, как положено. Не то, чтобы прямо системно... Папа не мог пороть, у него рука не поднималась, но мама тоже порола, это же не та порка, которая, как положено, так, чтобы до... Скорее, эта процедура воспринималась как унижение, нежели как какая-то боль, потому что это, конечно, был ремень, и он сам по себе вызывал некий ужас, но это, в общем... Мама порола, но не то, чтобы это было прямо безумно, я из всех этих порок помню два или три случая, наверное. Наверное, их было больше.
Обижались, были суровы, запрещали, были вещи, которые были недопустимы, это не какое-то там изнеженное воспитание, вовсе нет. Были обязанности, как положено, по дому, даже по двору в каком-то смысле, я очень хорошо помню, были субботнику, мы деревья вместе с папой высаживали и даже потом выросла берёза, и вот она перед подъездом родительским до сих пор растёт.
Двор — это было место взросления, это был важнейший социализирующий агент, безусловно, для всех нас. Во-первых, я точно совершенно знал всех жителей не только подъезда, но и вообще всех жителей нашего не очень большого, но трёхподъездного восьмиэтажного дома. Ну, не то, чтобы совсем лично хорошо, но знал, что вот в этой квартире кто-то живёт, и в каждом подъезде были друзья возрастно, которые попадали плюс-минус в нашу детскую среду, с которыми мы играли. Их было не так много, чтобы в нашем не очень большом дворике прям такие ватаги создавать, но, тем не менее, мы, естественно, с негласного ведома родителей могли куда-то переместиться со двора, но это уже было, конечно, наказуемо, потому что родители должны нас были с балкона наблюдать, и в случае крика: "Антон, обедать!" или там что-нибудь надо было отреагировать. И если реакции нет, то, конечно, ни мобильных телефонов, ничего не существовало, это уже было сигналом тревоги — что-то случилось.
Дворец культуры у нас был, мы туда обязательно бегали, я даже там занимался какими-то, кажется, пытался заниматься бальными танцами, не очень, правда, мне кажется, успешно, где-то полгода. Это уже школьное время было, конечно, бальные танцы — это школа, но это ещё особый вкус района, в котором ты жил, потому что, в общем, сейчас это уже такая старая Москва, но не исконная патриаршья...
— Замоскворечье.
— Да, или Замоскворечье, а это всё-таки уже за пределами Садового, такие заводские районы, а это классический заводской район, который стал в конце 19 века безусловно, а, в общем, ещё до середины 20-го был вполне себе полусельским. Так вот, там большая промзона. Жителей не так много, но интересно для мальчишек чудовищно, потому что много где можно побегать, кое-куда заползти, залезть, что-то посмотреть, а уж маленькая узкоколейная железная дорога — это просто такой отдельный праздник.
— И вам давали самостоятельность?
— Да.
— То есть до школы вас отпускали одного гулять?
— Конечно. Конечно, отпускали. Понятно, что в трёхлетнем возрасте — нет, но в пять-шесть я мог выбежать на улицу гулять, но, опять же, кто-то всегда был в хорошем смысле слова из родителей смотрящим. Все мамы были мамами для всех. Поэтому увести могла и тётя Маша, и тётя Лена. Мы знали все и тётю Клаву, которая была управдомом и которая нас всех организовывала и зимой, например, заливала горочку, с которой мы катались. Катка не было, потому что не было пространства для него, а вот ледяную горку залить она помогала, вытаскивала вёдра с горячей водой, и мы знали, что, если что, к ней можно обратиться с каким-то вопросом. Вообще дворовая жизнь была невероятно насыщенной.
— Много впечатлений от детского сада осталось?
— Да не то слово, огромное количество воспоминаний. Но дело в том, что это связано с важным обстоятельством. Он был далеко от дома, поскольку там работала мама моя... Музыкальный руководитель. Или музыкальный работник, не важно, как это называется, в общем, она и меня маленького учила музыка, помню, у меня был очень тяжёлый такой внутренний конфликт, я должен был маму называть по имени-отчеству. Жёстко, вот так и никак иначе. И я не помню, видимо, преодоления, когда нужно было к этому привыкать, но было точное разделение, что мама, конечно, мама, но в детскому саду Елена Владимировна, и никак иначе.
Наравне со всеми, хотя я был таким "блатным" ребёнком, у меня был самый (не потому что я сын, а потому что был главный кайф), если Вы не помните, если вообще детский сад у Вас есть в воспоминаниях, куда-то попадает, то главная ненависть и самая неприятная задача для ребёнка, находящегося в детском саду, помните, какая?
— Тихий час?
— Конечно. А он наступает сразу же после обеда. Так вот, когда у мамы в первой половине дня или во второй половины дня не было занятий, это бывало в среднем два раза в неделю, я был самым крутым на свете, потому что всех гнали спать, а я довольный уходил, меня мама забирала, она ехала уже домой, зачем ей, собственно, меня оставлять? Она меня сразу и забирала с собой. И это было просто невероятно здорово, и с этим, кстати, связана была ситуация, когда я сбежал из детского сада. Но я сбежал, не стремясь совершить какой-то нехороший проступок и не от каких-то умыслов, а это было стечение обстоятельств.
— А где находился детский сад?
—Минутах в пятнадцати ходьбы от станции метро "Щёлковская", это та же ветка, но это далеко от "Электрозаводской". То есть это минут пятнадцать ходьбы до метро и ещё, собственно, метро, ну, слава Богу, от "Электрозаводской" далеко идти не надо было. Но поскольку это уже была какая-то подготовительная или старшая группа, не помню, то есть я уже был условно взрослым мальчиком, то я помнил этот маршрут идеально, там два или три варианта маршрута до метро, мимо прекрасной булочной, это было у меня в сознании очень чётко, и ситуация заключалась в том, что привычные воспитатели отправили всех спать, а меня — одеваться. Б
ыла, кажется, зима, в общем, прохладно. И я, будучи любознательным ребёнком, не просто сидел и одевался, а наматывал шарф на кулак и внимательно слушал, о чём разговаривают воспитатели. Это же самое интересное, о чём взрослые могут побеседовать, когда думают, что их никто не слышит.
И, покуда я был занят серьёзным делом, распахнулась дверь в раздевалку, и вошла милая, суровая, на самом деле очень хорошая, но категоричная и огромных размеров, как мне тогда казалось, нянечка, Татьяна Евгеньевна её знали. Она сказала: "Ну, что, Молев, всё шарф на кулак наматываешь? А мама-то твоя уже ушла". Понятно, что она хотела меня подтолкнуть, чтобы я поскорее оделся, ну, сколько можно? Но мысль работает мгновенно: раз мама ушла, то мне сейчас спать положено.
Мало того, что это само по себе противно, а когда я победителем ушёл, а теперь надо совершенно унизительно оказаться среди всех тех, кто спит, это было невыносимо, поэтому в течение полуминуты стремительно я оделся, а поскольку тогда никаких не было ни охранников, ничего, детский сад был открытым, я выбежал и побежал догонять маму. И, зная маршруты, я пробежал и тот маршрут, и другой, добежал до метро и понял, что, наверное, мама всё-таки уже уехала, не догнал.
Единственно, что я забыл, упустил из виду, это то, что я все эти годы, как и положено до семи лет, проходил в метро бесплатно, но вот это у меня из сознания выпало, и поэтому я стал приставать к прохожим, я нашёл какого-то дядечку, которого угораздило меня выслушать, я ему долго объяснял, что нужно пять копеек, но я был занудным ребёнком, и я ему рассказывал...
— Что ты хочешь, пацан? На пятак и отстань.
Дальше я шлёпнул этот пятачок, прошёл через турникет и доехал до дома. Ужас, конечно, творился в детском саду, потому что мама пришла в группу: "Где ребёнок?" "Как — где? Вон там". Ну, её там отпаивали, бегали, искали, и, видимо, меня что-то несколько тревожило, пока я ехал, и странные взгляды прохожих, мол, почему-то мальчик пятилетний едет один в метро, а главная — когда я долго тянулся в квартире, где была старшая сестра, я услышал через дверь её перепуганный голос, говорящий по телефону. И тут я понял, что, в общем, мамы, видимо, дома нет. Ну, тем не менее, я дозвонился, всё в порядке, меня нашли, я, конечно, был наказан.
Пороть не пороли, но мне высказали всё, и это было унизительно. Главное, я чувствовал, как это и положено в детстве, несправедливость наказания, потому что я же ни в чём не был виноват, мне же сказали, что мама ушла, я же не просто убежал, и меня это очень задело.
А главное, когда на следующий день воспитатели меня звали "лягушкой-путешественницей", процитировав всего-навсего мультфильм, явно ничего оскорбительного не имея в виду, я это воспринял, как личное оскорбление, мне казалось, что хуже назвать нельзя. Хотя, в общем, сейчас понимаешь, что ничего такого не было, но было такое из ярких детских воспоминаний.
Конечно, были все положенные минусы: ты не доел первое, мы тебе туда же положим второе. Помню это очень хорошо, сейчас это воспринимается, как чудовищное унижение, очевидно, это так и есть. Но в моём случае я, скорее, помню ребят, с которыми мы вместе находились, мальчишек, девчонок. Я не знаю, что с ними дальше случилось, но я даже внешне помню: мальчик по имени Юра, мы дружили — Юрка, Серёжка и я, у нас была какая-то такая условная дружба.
Помню там девочку одну, девочку другую. И я очень точно помню, что почему-то в детстве у меня с каждым последующим именем связывался некий образ. Например, человеку, как вы понимаете, идёт это имя. Или не идёт. Или не клеится, не вяжется. Вот это были какие-то попытки налаживания отношений, и это было ужасно увлекательно, интересно. Нет-нет, у меня было естественное восприятие. Это жизнь, которой я жил, она мне нравилась.
Продолжение следует
P.S. Ссылка на видеозапись интервью с Антоном Ильичом Молевым.
