Горячие чувства холодной войны

Горячие чувства холодной войны

Горячая любовь Запада к России вспыхнула с Гласностью, с подъемом Железного Занавеса, с уничтожением Берлинской стены... Потом эта любовь страдала от русской мафии и невероятного, всему миру видимого воровства... Потом эта любовь умерла под бомбежками Грозного.

Горячая любовь России к Западу загорелась от Перестройки, от надежд, что светлое будущее наступит немедленно... Потом эта любовь страдала от того, что Гуманитарная Помощь обернулась лежалыми макаронами и старой одеждой, а наши нефть и газ оказались более ценны, чем мы сами... Потом эта любовь умерла под бомбежками Югославии.

"Россия вошла в мировую семью народов".

"Встреча России с ведущими странами Запада".

Эфир забит бессмысленными фразами. И ладно, что эфир забит. Важно, что он забивает нам головы.

Не было встречи России с ведущими странами. И не будет. На Окинаве встречался Путин с Клинтоном, Шираком... - это было. Но Путин не Россия. Клинтон - не Америка. Предстоит встреча с Бушем, но и Буш - не Америка. Посмотрите на его явно злое и не очень умное лицо; мы же помним, что за него проголосовало меньшинство; и не любовь народа сделала его президентом, а устаревшая процедура.

Президенты, то есть начальники чиновников, - вот кто встречается, а не страны и не народы.

Встречаются люди одной породы, люди власти. Жестокие, лживые...

Нет? А как же Клинтон? Не жесток ли его приказ бомбить Югославию? Не лгал ли он суду и Конгрессу? (За это его чуть не сняли с должности. За ложь, а не за следы на Монике.)

А Буш? Начал с бомбежек.

А Ширак? Чуть ли не первое, что он сделал, - возобновил ядерные испытания. С точки зрения планеты - просто безумие.

Народы и страны не встречались ни в Хельсинки, ни на Окинаве, не встретятся в Генуе. И не могут. Места не хватит. Да и время у них (у народов) не совпадает. Между чукчами и американцами 20 минут лёту, и - века, если не вечность.

Встреча стран? Пустая фраза. Попробуйте вообразить, как это выглядит. Материки что ли лезут друг на друга?

Нет, Запад есть Запад,

Восток есть Восток.

И с места они не сойдут.

Встреча народов? Что ли в Генуе столпятся два миллиарда? - хаос, давка, ужасный шум, дышать нечем, общего языка нет - чего делать?

Попытки найти общий язык тонут в шаблонных фразах, в дипломатических вежливостях. А потом оказывается, что такие простые слова, как "решение проблемы", Россия и Япония понимают совершенно по-разному.

* * *

Встреча с госсекретарем Швейцарии была назначена в Женеве в редакции газеты "Le Temps". Эдуард Брунер - высший чиновник Швейцарии, кроме того, он - специальный представитель генерального секретаря ООН в Европе. Мы поговорили: Чечня, Югославия, бомбежки, поведение Совета Европы, что должен делать Запад, что - Россия...

- Не стоит сравнивать, - вежливо сказал я. - Вас, швейцарцев, как и многих на Западе, сбивает слово "бомбежка". Бомбежка Белграда, бомбежка Грозного - слово одно, и кажется, что и проблема одна. Но человек, который своими глазами видел эти города, сказал бы, что это - другое, совсем другое. Белград цел, а Грозный выглядит так, как только четыре города в двадцатом веке: Сталинград, Варшава, Дрезден, Хиросима... Белград есть, а Грозного нет. Вот и вся разница.

И еще не надо сравнивать потому, что американцы бомбят чужих, а мы - своих. И т.д., и т.п.

И еще, сказал я, нам очень обидно, как Запад обращается с нами. Мы, конечно, сами во всем виноваты. Сами бомбим, сами воруем. Но вы ведь все эти годы нас поощряли. И коррупция, и чеченская война были вознаграждены: Запад изо всех сил помогал Ельцину избраться на второй срок.

...Во всех таких разговорах скрыто еще одно всеобщее непонимание. Скрыто в том смысле, что о нем не помнят, не думают. Кто эти "мы"? Кто этот "Запад"? Когда говорю "мы бомбим" - это ведь вовсе не я, и не мои товарищи, и не моя родня, и даже не стопятидесятимиллионный народ.

Это власть. А "мы" - это добровольное (советское) автоматическое принятие на себя коллективной ответственности. "В Афганистане мы воевали за..." - пишет в школьном сочинении девочка, никогда на танке по Кабулу не ездившая.

И кто этот "Запад"? Весь миллиард (или сколько там) жителей США, Канады, Европы? Но разве негры в Алабаме, разве "прогрессивные виноделы Франции" знают о нас что-нибудь, кроме слов "Горби", "спутник", "водка"?

Так что, говоря "Запад", мы совершенно напрасно возлагаем на негров, виноделов и прочих мифических людей доброй воли коллективную ответственность. На самом деле Запад - это сотня негодяев, принимающих решения. Это они решают: где защищать демократию, а где устанавливать диктатуру, кого бомбить, а кого прощать.

...Беседа кончилась. Государственного секретаря проводили почтительно. Проводив его, главный редактор швейцарской газеты "Le Temps", устроивший встречу, сказал:

- Давай, напиши вот то, о чем говорил. Поставим в номер.

Потом оказалось, что моя заметка вызвала много откликов: с утра - телефонные звонки, а к вечеру начали приходить письма (швейцарцы довольно редко пишут в газеты, зато почта там приходит в тот же день). Оказалось, что письма очень взволнованные.

Одно из них переслали мне в Москву. Но чтобы его понять, надо знать, в ответ на что оно написано. Мою заметку швейцарцы напечатали почти полностью. Убрали всего две фразы, возможно, слишком обидные. Одна была такая: "Надеюсь, вы (западные читатели) согласитесь, что если бы Гитлер после Польши пошел не на Францию, а на СССР, - Второго фронта не было бы никогда".

Вот текст, который был напечатан в переводе на французский.

"РАЗОЧАРОВАНИЕ"

Эпоха любви закончилась. Запад потерял всякую симпатию к России. И Россия - к нему.

Вспомните, как вы (здесь и далее "вы" - западные читатели. - А.М.) нас любили десять лет тому назад. И спросите себя: почему вы так влюбились? Не потому ли, что вдруг освободились от страха, который внушал нависающий над вами атомный монстр?

Что до нас - мы вас полюбили потому, что поверили вам. Мы поверили, что вы нас возьмете в эту счастливую, свободную, сытую жизнь. Но вместо этого нам прислали старые макароны и старую одежду. И начали учить: это хорошо, а это плохо.

Мы подняли железный занавес. Вы ужесточили визовый режим.

Все мы, взрослые жители России, учились в СССР. Мы ходили в советскую школу и выучили вот что.

Русские спасли Европу от Чингисхана. Триста лет татарские орды буксовали в нашей крови. Триста лет мы защищали Европу нашими телами. И отстали от нее на триста лет. Сколько жертв... И никакой благодарности.

Русские спасли Европу от Наполеона. Москва сгорела дотла. Победители остались в рабстве.

Русские спасли Европу (и весь мир) от Гитлера. Тридцать миллионов убитых, десятки миллионов искалеченных, сотни разрушенных городов.

Какие великие победы - и какие горькие плоды. Спасенные счастливы и богаты, победители бедны и несчастны. От этого еще больнее насмешки, пренебрежение и прозвище "дикари", которое постоянно приходится слышать. И никаких признаков благодарности.

Мы всегда хотели быть Европой. И никогда не хотели быть Азией. В десятом веке здесь приняли христианство.

Петр Великий и все цари до него и после него посылали молодежь учиться в Европу. И именно из Европы мы приглашали архитекторов, врачей, инженеров и парикмахеров.

XIX век, золотой век России, век Пушкина, Достоевского, Толстого, Чайковского, Менделеева (после Менделеева я в скобках написал, что те, кто учил химию в школе, поймут, о ком я говорю. Эту скобку тоже сократили. - А.М.). Это было время, когда все, кто хотя бы восемь лет ходил в школу, говорили на французском, немецком, английском, изучали латынь и греческий. Русские чувствовали себя европейцами и были ими.

Но Европа никогда не переставала считать нас азиатами. И когда она добиралась до нас, она кричала: "Хенде хох, руссише швайн!". И она нас уничтожала, не считая.

Вот с таким грузом за спиной наш простой россиянин должен понять, почему бомбить Югославию можно, а Чечню нельзя. Он спрашивает себя: на что опереться? Кому верить? На что надеяться? Никто его не любит, все его обманывают. Он ловит себя на мысли: Западу хочется, чтобы было побольше русского газа и поменьше русских.

Запад соблазнил Россию. Он некоторое время играл с ней, он ее немножко учил демократии. Потом, когда она показалась ему уродливой и опасной, он ее бросил.

Бедная Россия в какой-то момент поверила, что ее возьмут в богатый демократический рай. Но прекрасный Запад с самого начала точно знал, что в этом раю все места уже заняты".

* * *

В ответ на эту заметку в "Le Temps" среди прочих пришло такое письмо:

"Я, не плачущая уже очень давно, долго плакала над Вашей сегодняшней статьей. Я вынуждена согласиться с Вами в том, что касается Вашего критического взгляда на Запад, который является, в отношении России и многих других стран вопиюще безграмотным и полным непреодолимых предрассудков. Запад, который относится ко всему, отличному от него, как к "экзотике", а значит, как к чему-то в итоге утомительному и не заслуживающему иного, кроме поверхностного, понимания.

Мое сердце хотело бы сказать Вам (здесь и далее "Вам" - это Минкину, а "вам" - это русским. - А.М.), что Вы ошибаетесь. Я вас люблю. Я прекрасно знаю, чем я вам обязана. Просто существованием, для начала, потому что без Русских моя мать погибла бы в концентрационном лагере. Я знаю это с рождения и до сих пор не забыла. Я обязана вам еще и тем, что теперь у меня есть дочка Оксана. Я не могу представить себе моей жизни без нее. Моя признательность России безгранична. Так же, как и моя любовь к ней. Я воспитываю мою дочь в уважении и любви к ее первой семье и к ее стране. Благодаря моему ребенку я тоже стала русской, и я хочу сказать Вам, что очень этим горжусь. Мне бы хотелось видеть нас как мостики между нами тамошними и нами здешними. Если мы не можем рассчитывать на политических и экономических деятелей, чтобы создать эмоциональные связи, мы можем рассчитывать на наше желание быть человечными, обращаться к друг другу без намерения указывать другому, что и как он должен делать, думать или говорить. Конечно, это как капля в море. Но море, не состоит ли оно из миллиардов капель?

Вот почему, читая Вашу статью, я плачу. У меня такое ощущение, что, уставшие, оскорбленные, вы закрываете дверь. И что дураки, невежи, носители предрассудков опять побеждают. Я не хочу такого будущего ни для себя, ни, тем более, для Оксаны.

Когда Вы приедете домой, не забудьте и скажите тем, кто Вас окружает, что и здесь есть люди, которые вас любят, которые уважают вас, которые думают, что вы смелый, сильный и терпеливый, очень терпеливый народ, и которые уважают вас за это. Что есть люди, которые пытаются и создают-таки нити дружественных связей с вами. Эти истории, о которых не пишут газеты и не вещают другие средства массовой информации, существуют.

И они искренни, они надежны. Подумайте о них перед тем, как закрыть дверь, прошу вас.

Ваша Мириам Меттан".

* * *

Если бы к нам так относился весь Запад... Но, увы, такие душевные люди никогда не оказываются у руля. Да и среди простого швейцарского народа их немного. Госпожа Меттан, удочерившая больную русскую девочку, - это особый случай, редкий, не делающий погоды.

Простой человек, может, и рад всей душой устроить всеобщий мир. Но войну начинают, не спрашивая простого человека. Его роль - это храбро сражаться, беззаветно проливая... до последней капли и т.д.

Политики и правители устраивают то горячую, то холодную войну.

Простой народ - всегда жертва, бессильная что-либо изменить.

Поэтому надежды, что взаимопонимание будет все же достигнуто, возлагаются на людей искусства. Гастроли балета, гастроли музыкантов, спектакли, артисты - вот что должно рассказать им о нашей душе, нам - об ихней.

* * *

Сколько-то лет назад в Доме актера обмывали шумный успех немецких "Трех сестер" режиссера Петера Штайна, которого театральные боссы любя называли Петей.

Штайн купался в лучах славы, не вполне, на мой взгляд, заслуженной. Россия у него не вышла, но в Германии та клюква, которую он поставил, сошла, видимо, за настоящую. А в Москве его просто принято обожать - вот и хлопали.

За столом было человек 10-15. Лавров, Смоктуновский, театральное начальство, не позволявшее "Петю" ругать, а я затесался туда, поскольку имел вопрос.

Постановка немца Пети была правильная. Со слезами, криками, малахаями, зипунами и даже с присядкой (дворяне плясали, не дворовые).

...В "Трех сестрах" есть момент, когда старик-посыльный из городской управы приносит

Андрею (сыну генерала, интеллигентному брату интеллигентных сестер, дворянину) бумаги на подпись.

АНДРЕЙ: Отчего же ты пришел так не рано? Ведь девятый час уже.

ФЕРАПОНТ: Я пришел к вам, еще светло было, да не пускали всё. Барин, говорят, занят. Занят так занят, спешить мне некуда.

Немецкий Ферапонт вошел к барину в тулупе, в ушанке, на воротнике и на шапке искрился толстый слой отличного бутафорского снега. Русская зима, о я, я, tulup, walenki, sugrobi. Ferapont стряхивал sneg, было очень красиво.

...Действие происходит где-то на севере России. "Здесь такой здоровый славянский климат!"

- радуется полковник Вершинин, а Маша все мерзнет, даже летом: "Живешь в таком климате

- того и гляди снег пойдет!"

Зима. Темнеет рано. В пять уже густые сумерки. Старик пришел - еще светло было - значит, не позже четырех. Пустили в девятом часу. Вот его снегом и занесло. Немец и друга не всегда домой пригласит, предпочтет угостить в ресторане. А уж курьера...

Но вообразить, что русский Ферапонт три-четыре часа простоял на морозе?!

Он, конечно, сидел на кухне, старуха-кухарка поила его чаем, а может, и еще кое-чем, и он, конечно, входит к барину без тулупа, распаренный, и уж само собой без шапки (православный!), веселый: "Занят так занят, спешить мне некуда".

Так что у Штайна это были не русские. Но и, само собой, не немцы; не станут немецкие офицеры вприсядку плясать. Это были "русскиевыдуманныенемцем".

Что Штайн нас не знает и не понимает - ясно. Но свою публику он понимать должен. А поскольку немец работает чисто, огрехов не допускает - должен был продумать все до мелочей.

И значит, во всем должен быть у него смысл. И потому вопрос у меня был не о России, а о спектакле. И когда несколько рюмок уже пропустили - только vodka, я, я! - я спросил со всею вежливостью:

- Петер, а почему у вас в спектакле офицеры в каких-то бесформенных мешках? Царская армия - золотые погоны, портупеи, выправка.

- Видите ли, - ответил Штайн, - мне было важно, чтобы зрители полюбили полковника

Вершинина, поручика Тузенбаха, вообще полюбили всех героев - вот и пришлось придумывать костюмы, которые были бы как можно меньше похожи на военную форму. В

Германии офицерская форма не вызывает симпатий.

- С тех пор?!! - обомлел я.

- С тех пор, - подтвердил Штайн.

Что такое "с тех пор" объяснять не пришлось.

На всякий случай я уточнил:

- Не советская форма отталкивает зрителей-немцев?

- Нет, не советская. Наша, немецкая. Вообще офицерская. У Гитлера была очень эффектная форма: высокие фуражки, кокарды, щеголеватая выправка тоже была. Теперь всё это... Немцы хотят быть штатскими.

После того разговора думаю, что немножко понял сегодняшних немцев.

Но и Петя Штайн что-то понял о нас. Ведь у нас "всё это" совсем иначе.

Ваш Александр Минкин