Дочь священника Любовь Тетюева до сих пор не может забыть последнюю встречу с отцом. Сейчас пожилой пермячке уже 91 год, она скромно живёт в однокомнатной квартире в самом центре города. «В тесноте, да не в обиде», — улыбается она.
«Это мой папа, Александр Павлович Тетюев. Он был священником в нескольких поколениях. Его расстреляли в советское время», — начинает Любовь свой рассказ.
Жила большая семья уральцев тогда в Чердыни, старинном русском городе с многочисленными церквями и храмами. Александр служил в одном из соборов города.
В начале 1920-х годов его начали приглашать в местное отделение ЧК — встречи проходили по ночам — где принуждали докладывать на своих прихожан, приходивших на исповедь для прощения. Батюшка отказался. Спустя несколько дней за ним пришли — арестовали и посадили его в тюрьму на год. В заключении отец Александр сильно похудел, изменился до неузнаваемости: осуждённых заставляли выполнять тяжёлую работу на полях и очень плохо кормили.
Выйдя на свободу, отец Александр вернулся обратно в храм. Однако со временем гонения на семью священников только усиливались. Брата и сестру Любови Тетюевой без какой-либо причины исключили из техникума.
«Через четыре года к папе в дверь опять "постучались". У них нашлась ещё одна причина — он не захотел вести церковные службы на русском языке, а продолжал использовать по традиции церковно-славянский. Ему пришлось уйти в другую церковь, куда за ним пошли почти все прихожане», — вспоминает дочь священника.
Властям не понравилось своенравие чердынца. Батюшку в очередной раз отправили — в общем-то, даже без суда и следствия — в колонию в Березники. Это был 1928 год. Но через полтора года он был уже дома. Сроки заключения осуждённому не назывались — о том, что его отпускают, он узнавал в день освобождения. Чистки 20-х годов были скорее профилактическими — припугнуть, усмирить своенравие.
Любовь Александровна вспоминает слова отца, который говорил, что его очень уважали в тюрьме не только заключённые, но и надзиратели, называвшие его «батей».
«Потом всё сильно изменится. Начнётся настоящий кошмар», — говорит Тетюева.
Чтобы больше не подставлять под удар свою семью, священник уехал служить в Чермоз. А жена вместе с детьми отправилась в Соликамск, где у её родных был свой дом.
«Помню, мама нам запрещала говорить лишнее, наказывала, что нужно было быть осторожными в своих словах, нельзя было никого критиковать. Ведь постоянно шли аресты. Одно "неправильное" высказывание — тут же донос и расстрел. Было очень страшно», — говорит она.
Фото: АиФ / Дмитрий Овчинников
Она начала ходить в местную школу, где в её классе учились и дети начальников тюрем, НКВД (некоторые ходили в нарядах, сшитых швеями из лагерей), а также сыновья и дочери заключённых или расстрелянных. Как она признаётся, вражды или даже зависти не было — всех объединяло «непростое время».
«К отцу ездить не смели. За связь со священником можно было поплатиться исключением из школы или вуза. Так мы и жили в страхе и надежде долгих десять лет, пока нам не пришла дурная весть».
В октябре 1937 года 14-летняя Любовь всё-таки решилась на поездку к отцу. Мучили дурные предчувствия. Для Любови эта поездка была риском, но не таким большим, как для других родных отца Александра, — подростки редко становились жертвами репрессий. Прогулявшись, они с отцом целый день играли в городки, а вечером учили азбуку. Через несколько дней отца Александра расстреляли как врага народа.
Его похоронили в братской могиле на 12-м километре Московского тракта Екатеринбурга. В 1996 году там же установили памятный крест и многочисленные плиты с фамилиями многих тысяч жертв «Большого террора». Землю с того места привёз в Пермь его двоюродный племянник, где символически захоронил её рядом со Всесвятским храмом.
Отца Александра реабилитировали в начале 2000-х годов. Православная церковь канонизировала чердынца, причислив его к лику святых мучеников
Дмитрий Овчинников
