Интересный человек — мой начальник.
Хирург. Подполковник медицинской службы. 40 лет. Представительный, важный, деловой. И до недавнего времени я не замечал, что он
И вот — очередная операция. В
Я ассистирую. И вдруг замечаю, что начальник несколько занервничал. Я взял у него ножницы, скальпель, ложку Фолькмана (специальная ложечка, применяемая в хирургии для вылущивания тканей) и продолжил операцию. Начальник успокоился и стал авторитетно давать советы и комментировать мои действия: «Да, да, вот так! Вылущивай её! Правильно, молодец», потом не выдержал, забрал у меня скальпель, и дальше всё шло штатно до тех пор, пока он не пересёк довольно крупный сосуд. Кровь потекла ручьём.
В принципе данная ситуация совершенно нормальна и встречается часто, потому что череп снаружи (почти сразу под кожей) покрыт так называемым «сухожильным шлемом», имеющим плотную упругую структуру, поэтому сосуды, проходящие в его толще, самостоятельно не спадаются (в отличие от сосудов в других тканях). И остановить кровь, захватив зажимом сосуд, проходящий в сухожильном шлеме, практически не реально.
Кровь у оперируемого больного полилась рекой. Рану просушить невозможно — все салфетки тут же промокают. И тут начальник повёл себя совершенно неожиданно, начав громко причитать: «Господи, помоги нам!». Слышали все — и я, и медсёстры, и даже больной (анестезия была местной, больной был в сознании). А начальник практически полностью потерял контроль над собой — руки затряслись, голос срывается, колпак на лбу промок от пота. Войдя в ступор за считанные секунды, начальник утратил способность принимать вообще какие-либо решения, и как сомнамбула, с отчаянием в голосе повторял лишь одно: «Господи, повернись к нам лицом! Господи!!!».
Больной перепугался, затрясся крупной дрожью, стал кричать: «Что там случилось?! Скажите!!! Что происходит?!», а начальник ему в ответ, заикаясь и глотая слова: «Ничего, миленький, ничего, не бойся, мы тебя вылечим, мы тебя обязательно вылечим, ты только держись…». Затем начальник неожиданно перегнулся через операционный стол и надсадно прошептал мне в ухо: «Ефим-джан, Ефим-джан, попали мы! Попали!!! Что делать?! Не знаю! Что делать?!!».
Больной, услышав это, задёргался, забился на операционном столе, а начальник стал истерично кричать на меня и на медсестёр, обвиняя всех в бездействии.
Просто удивительно, насколько паника заразительна и как быстро состояние безотчётного страха одного человека передаётся всем окружающим. Медсёстры засуетились, забегали, заволновались, операционная сестра опрокинула на пол лоток со стерильными инструментами. Кровь из раны хлещет фонтаном, атмосфера накаляется, общая нервозность передаётся и мне, и я, словно в тумане, думаю: «А кровь ведь не бесконечная. И если больной, не дай Бог, умрёт во время удаления обычной атеромы, то это будет катастрофа! И для родственников больного, и для меня, и для всего госпиталя!».
Поддавшись охватившей всех панике, я испугался, растерялся, внутри всё похолодело, и тут одна из медсестёр — опытная и уже давно работающая в хирургии — принялась искать у больного вены и готовить препараты для переливания крови. Это более-менее осмысленное действие меня отрезвило, и я, стараясь напустить на себя безучастный отсутствующий вид, нарочито медленно, словно даже нехотя, сказал начальнику: «Зажимом туда не лезьте, не тыкайте зря, всё равно не поймаете. Тут нужно прошивать».
Начальник трясущимися руками взял иглодержатель и стал пробовать прошить. Погнул иглу. Тогда я со словами «Давайте я попробую» забрал у него иглодержатель, вставил новую иглу, зарядил нитку, и, стараясь подавить панику, лихорадочно попытался вспомнить, что я обычно делал в таких случаях, когда учился в институте и проходил практику в больницах. Вспомнил. Наложил гемостатический (кровеостанавливающий) шов. Наложил ужасно — вкривь и вкось, но в тот момент было не до косметических изысков, лишь бы остановить кровь. И кровотечение прекратилось! Все вздохнули с облегчением. Появилось время спокойно подумать, и я, уже не торопясь и не волнуясь, удалил остатки опухоли, вставил дренаж и аккуратно зашил рану.
А больной, бледный и испуганный, перелезая потом с операционного стола на каталку, не обращаясь ни к кому, просипел: «А я думал, уже всё… Думал, на тот свет отправлюсь…». Позже выяснилось, что операция, на которую обычно уходит минут 30, длилась 3 часа!
А начальник на следующий день вообще не вспоминал о прошедшей операции, старательно избегая этой темы, словно ничего не было. Как обычно, раздавал кучу бессмысленных взаимоисключающих поручений, бегал с этажа на этаж с крайне озабоченным видом, ругался и кричал на всех по самым незначительным поводам. Но с того дня моё отношение к начальнику изменилось: теперь я не могу заставить себя уважать его, как хорошего грамотного специалиста. И в глазах остальных подчинённых его авторитет утерян безвозвратно.
Не могу сказать, что я сам — хирург от Бога, что у меня всё получается, и что я считаю хирургию своим призванием и делом всей своей жизни. Но каждый доктор в любом случае не может позволить себе бездействия, потому что нередко это чревато серьёзными последствиями, вплоть до смерти больного. Да, врач может быть неопытным, может совершать ошибки, но есть одно качество, которое непременно должно быть у любого доктора — это умение принимать решения и нести ответственность за свои поступки. Даже если не знаешь, что делать, всё равно нужно принимать какое-либо решение и делать хоть
Комментируя вышеизложенный случай: если кровотечение никак не останавливается, то не стой на месте, не молись, а пытайся остановить, придавить, затампонировать, перевязать, прошить сосуд. В крайнем случае руками в рану залезть, но сделать хоть что-нибудь! Все мы учимся, навыки приходят с опытом, и не Боги горшки обжигают, но если человек в критической ситуации полностью теряется, входит в ступор и опускает руки, то хороший хирург из него вряд ли получится.
Ваш Ефим Сергеевич.
