Было первое сентября — и начальник экспедиции сказал мне: — Ну, что же, можете считать, что вы поступили в школу спелеологов. Первый урок будет сравнительно легким: мы спустим вас на глубину 68 метров...
Двадцать пар глаз глядели на меня сочувствующе и ободряюще. Так состоялось знакомство с участниками научно-спортивной экспедиции, организованной Институтом географии имени Вахушти Академии наук Грузинской ССР совместно с республиканским советом спортивных обществ.
Доктор географических наук Леван Иосифович Маруашвили возглавлял экспедицию, маршрут которой был столь же труден, сколь и романтичен: горный массив Арабика, преддверие величайших кавказских вершин, карстовые пещеры и пропасти, таящие в себе вековечные загадки. Отгадать их — значит, найти ключи к сердцу гор. Изучение подземных водных артерий решит проблему высокогорных пастбищ, которые год от года теряют пышность и силу. Обуздание карстовых вод — это новые гидростанции, это утоленная жажда сотен южных городов, изнывающих под нещадным солнцем (такие, к примеру, города, как Чиатура, Новый Афон «живы» благодаря именно карстовым источникам). Живописные пещеры Арабики — это гигантская спортивная площадка, где, вероятно, еще не раз будут установлены самые «глубокие» рекорды.
Сказанного вполне достаточно, чтобы утверждать: спелеология (пещероведение) — пожалуй, единственный в своем роде, необычайно своеобразный союз науки и спорта. Действительно, кабинетному ученому, забывшему, что такое «бронза мускулов и свежесть кожи», спуститься в пещеру невозможно. А спускаться туда юноше, которого, вопреки выражению Ломоносова, науки «не питают», — бессмысленно.
Путь к пещере имени грузинского географа Вахушти Багратиони отнюдь не усыпан розами, хотя вход в нее обрамлен рододендронами. Собственно, никакого пути нет: нужно долгое время шагать по камням, которые формой напоминают гряду широких кинжалов, повернутых лезвиями кверху. Это карстовые образования с предостерегающим названием — «кара». Огромная воронка на горном склоне появляется неожиданно — и останавливаешься пораженный на ее краю: перед тобой — застывшая раскрытая пасть с белым, словно дразнящим языком. Снег.
Руководитель штурмовой группы Зураб Тинтилозов. словно опытный дирижер, распределил партии. Наверху остался Роланд Мчедлишвили, командующий связью: на его попечении — радиоприемник и четыре телефона, три из которых спелеологи взяли с собой. К 11 часам утра в черном зиянии скрылся последний, тринадцатый(!), участник штурмовой группы.
Первый же зал встречает непрошеных гостей молчаливо и холодно. Снежная лава устилает «пол». В центре вход через «крышу» в зал Ледяной люстры. Начинаются узкие трещины. Даже человеку со свободными руками не хватает рук, а ведь приходится нести с собой веревки, лестницы, приборы, продукты. Наконец, привал — 66 метров. Вскоре здесь остаются лишь пятеро. Остальные по лестнице и канату, укрепленному на лебедке, начинают спуск в 56-метровый колодец. Камень, брошенный вниз, долго щелкает по вертикальным стенкам, и последний щелчок еле-еле слышен. Свет шахтерского фонаря почти бесполезен: он выхватывает лишь ближайшие пять-шесть метров.
Дно Купольного зала, самого высокого в пещере, одновременно служит стартовой площадкой для спуска в следующую шахту. Еще пятеро остаются здесь на бессрочное дежурство — до возвращения ударной тройки, которая продолжает путь. Спуск сложен: стена — как вогнутая линза «глубиной» в 40 метров. Томительные минуты висишь на веревке, врезающейся в тело, и ждешь, когда же, наконец, она перестанет крутиться. Через час все три фонарика собираются вместе. Это вид сверху.
Внизу в этот момент чуть не произошла трагедия. Жора Вартанов только что закончил спуск. Предвкушая недолгий отдых, устало отряхивал штормовку и... лишь успел услышать пронзительный свист: к ногам упал камень, который потом вместе с Джумбером Джишкариани еле-еле оттащили в сторону. Стартовая площадка оказалась ненадежной. Все же неприятное событие решили отразить в названии колодца. Отныне это зал Камнепада.
А неутомимый лоцман тройки Арсен Окроджанашвили уже полз дальше по коридору трещин. Пещера сопротивлялась: хватала за комбинезон, рвала его на куски, заставляла постепенно раздеваться, хотя температура не превышала двух градусов. Наверху Роланд включил приемник, и по всем телефонам разлились мелодии, которые передавало тбилисское радио. Однако у четвертого телефона, на отметке 206 метров их никто не слушал: наушники пришлось оставить.
Знакомое место — 216 метров. Коробка из-под тбилисских папирос «Рекорд». А вот и записка с сообщением о прежнем рекорде, установленном два года назад. Только не останавливаться! Наверху ждут — теперь «вслепую» и «вглухую»: связи нет. Награда за упорство приходит внезапно — новый зал. Три луча медленно ощупывают стены, изящную колоннаду сталактитов и сталагмитов, дно и вдруг отражаются яркими искрами от... жемчуга. В естественной лунке лежат горошины изумительно правильной формы, отполированные неутомимыми каплями воды. Жемчужный зал покорен!
На верхней части трассы в это время кипит работа. Климатолог Борис Гергелава замеряет температуру на разных глубинах. Бедняга, он совсем продрог за этим занятием и к концу даже не нуждается в помощи приборов с «градусами» и так все понятно. Зоолог Ираклий Элиава явно огорчен: он спускался в пропасть, ободренный звуками григовской картинки «В пещере горного короля», пойманной по приемнику, а здесь не то что короля — даже какого-нибудь самого крохотного насекомого не нашел. Гидрологу Гиви Гигинеишвили повезло — он вышел сухим из воды в буквальном смысле и в то же время сумел сделать ценные наблюдения по режиму вод.
В горы пришла ночь. Она уже соединилась с вечной темнотой пещеры. И сейчас, пожалуй, самые яркие огни — на глубине 270 метров. Новый зал — и новые россыпи пещерного жемчуга. Но усталость настолько сковала каждый мускул, что задерживаться нельзя — иначе уйдут последние силы. Ребята остались в шахтерских касках и трусах. Тела — в царапинах, поломаны ногти, содраны колени. Последние тридцать метров. Спринтеру нужны секунды, чтобы пробежать их, спелеологу — часы, чтобы проползти. И вот финиш — 307 метров 11 часов вечера. Жора, счастливый, разжимает руку — в ней губная гармошка, талисман. Начинается глубинный концерт в честь победы. Бумаги и карандаша нет — и вместо традиционной записки об установлении всесоюзного рекорда оставляют у глухой стены с малозаметной трещиной (дальше пути нет!) чудом сохранившуюся плитку шоколада, к которой так и не прикоснулись за все двенадцать часов спуска.
...Рассказам нет конца. Кто-то вспоминает, что последний зал остался безымянным. Раздается предложение, которое мне, корреспонденту и гостю, необычайно приятно: — Пусть это будет зал имени газеты «Известия»!
Одобрено единогласно.
Обратная дорога казалась и короче, и легче. В шесть утра все были наверху. И Джумбер, обращаясь к золотому диску, только что показавшемуся из-за дальнего хребта, сказал громко-громко, за всех: — Здравствуй, солнце!
Село БАГДАДИ Абхазской АССР 8 сентября
PS Впоследствии мне не раз довелось побывать на гостеприимной грузинской земле, познакомиться со многими интересными людьми, встречаться с ними в Тбилиси и Москве. Через два года после «спелеологической» командировки в отделе информации «Известий» проходили преддипломную практику три студента факультета журналистики Тбилисского университета — Валерий Каджая, Дэви Имедашвили, Васико Мчедлишвили Каждый спустя годы сказал свое слово в грузинской журналистике (а Валерий, поработав собкором нескольких центральных газет и, в конце концов, обосновавшись в Москве, стал журналистом, известным на всю страну). С каждым из этих юношей (а они в моей памяти остались молодыми) меня долгие годы связывали дружеские отношения. По-разному сложились их судьбы, но последняя точка в конце пути оказалась одинаково преждевременной: на сегодняшний день никого из них нет в живых.
И все же первым, по началу знакомства, назову Джумбера, моего главного «опекуна» в том горном путешествии. Сильный и мужественный, пытливый и неугомонный, он стал одним из крупнейших грузинских ученых-практиков в области спелеологии. Но питал слабость к журналистике, печатался в республиканских, а потом с моей помощью и в московских изданиях. И вот его-то след затерялся на жизненных перепутьях. Человек с обостренным чувством справедливости, Джумбер в годы грузинской смуты на рубеже 90-х разрубил узел сомнений, уехав в Америку. Первое время мы перезванивались. Он скупо рассказывал о своих мытарствах на чужбине (одно время работал половым в ресторане). Потом как-то выкарабкался. Но на родину так и не вернулся. А вскоре телефон замолчал.
Такова «судьба Джумбера в Америке» (почти калька с названия некогда очень известного американского фильма).
А рассказал я этот сюжет, чтобы показать, как иногда складываются отношения журналиста с героями его публикаций. У коллег, я думаю, множество своих подобных историй...
Продолжение следует
