Дожила до понедельника

«Первые радости» (1977 г.).

«Необыкновенное лето» (1978 г.)

Это фильмы по романам Константина Федина. Роль у меня была хорошая. Лиза. Сначала она гимназистка, влюблена в мальчика, а мальчик в нее — Юрка Демич, замечательный артист, он тогда как раз расцвел в театре у Товстоногова, выдумщик, фантазер, человек с юмором. Отца моего играл Евгений Лебедев, дядя Женя мой любимый, мы с ним уже встречались в «Каменном госте». В общем, актерская компания хорошая. И роль интересная. Сначала гимназистка, у которой жениха арестовывают за то, что он листовки клеил. А она купеческая дочка. Ее насильно выдают замуж за купца. Но потом она привыкает. Купец — самодур, влюблен в нее, но самодур. Она становится дамой высшего света. А потом революция. Купец бросает ее с ребенком, удирает, и она выходит замуж за следователя, который посадил ее возлюбленного Кирилла. Он увидел ее в первый раз, когда она ждала свидания с Кириллом, и она ему понравилась. Поэтому и посадил мальчика. Ну, это я так себе думала. Но Лиза ничего об этом следователе не знала. Он долго добивается ее, заботится, а она с ребенком в такое страшное время, и в конце концов… А он очень умный, хитрый. Не помню, кто его играл. Очень интересный ленинградский актер. Но он играл только в «Первых радостях». А когда началось «Необыкновенное лето», где уже советская власть, его герой и там приспособился, но с этим актером что-то случилось, и он ушел в монастырь.

«Необыкновенное лето» я не смотрела. Там меня мало, роли мало и уже советская власть. А в «Первых радостях» мне очень понравилось работать. И получилось достойно. Фильм показывали по телевидению каждый год. Это сейчас, когда киностудии стали продавать фильмы друг другу, его перестали показывать, а в восьмидесятые — каждое лето.

— Кто режиссер?

— Григорий Никулин. Но расстались мы с ним не очень хорошо. Ну, потому что заменили мне мужа на совершенно другой тип, получилось нелепо… Там интрига вся, когда она узнает, что это он посадил ее возлюбленного, а тут какого-то другого мужа мне нашли. Прямо в Твери, где снимали, нашли актера местного театра, что якобы какой-то муж у меня еще появился. И что здесь играть? Потом меня то вызывают на съемки, то не вызывают, то вызывают, то не вызывают. Однажды вызвали ради того, чтобы снять проход моей героини и вот этого якобы мужа в темноте, и мой отец подслушивает наш разговор. А у меня заваривался новый фильм. И я попросила: «Ребята, ну, наденьте шаль на кого-нибудь, все равно там не видно лиц, а я озвучу». Ой, мне выговор и такой скандал. И постановочных за семь серий не заплатили ни копейки. Сэкономили. Директор был мерзкий дядька. Вот он воспользовался ситуацией, и меня наказали постановочными за срыв съемки. Я режиссеру позвонила, и он мне: «Ир, я не смог отстоять, такой скандал на студии!» — «А то, что я из-за вас из театра ушла? И вы не смогли меня отстоять? Да кто вы после этого! Интересно, кому принесут счастье эти мной заработанные деньги?» И положила трубку.

— А что за фильм наклевывался тогда?

— Не помню.

— «Расписание на послезавтра»?

— Это не мой фильм, я не видела его никогда. В интернете мне его приписывают, а я в нем не снималась.

Юрий Демич

Они жили в общежитие, которое находится во дворе театра БДТ, он и его жена Ира Демич, тоже актриса. И когда меня привозили на озвучание, я у них ночевала. А если у него еще спектакль, то я и спектакль смотрела. Он в «Моцарт и Сальери» замечательно играл! А дядю Женю моего я видела в БДТ в спектакле «История лошади». Раза два смотрела. В первый раз меня Лебедев пригласил на премьерный спектакль, там лом на него, меня посадили в партере, к концу спектакля я плакала. И когда в финале гаснет свет, и красная ленточка, как кровь, у этого мерина, я вскочила и заорала: «Нет!!!» И весь зал отреагировал. Меня пригнули, чтобы из зала не вывели. Но дядя Женя узнал мой голос. И потом сказал: «Что ж ты так реагируешь, тебя больше не приглашать, что ли?!» А когда я в театре своя стала, Юрка меня сначала в гримерку заводил, потом сажал в зале, и весь театр был в курсе, что эта та, которая «нет» заорала.

Юра был очень талантливый. Он был Моцарт. Глаза с искоркой, все время шутил, да так, что не смеяться невозможно. Он был легкий, дающий, обаятельный, симпатичный. Любимчик судьбы.

— Если б не был женат, вы бы в него влюбились?

— Ой, могла бы. Но я б ему не верила, потому что он… Моцарт. В Юрку трудно было не влюбиться.

Он, когда не серьезная сцена, восьмеркой снимают, восьмерка — это сначала камера через ухо, как будто я с Юрой разговариваю, меня снимает, а потом как будто через меня он мне говорит. И когда он спиной к камере, а я лицом во время репетиции, он начинал какую-то абракадабру нести, каламбурил. И я все время смеялась, на меня очень ругался режиссер.

Но я Юрке случайно отомстила. Он откуда-то приехал опухший, наверное, попраздновали премьеру, и я предложила:

— Есть мочегонные таблетки, они моментально с лица отек убирают. Это меня, кстати, ваши питерские актеры научили.

Он выпил. А съемка на берегу Волги. Там березовая роща наверху, обрывчик, в обрывчике лежит дерево, и на нем герой первый раз целует меня в щечку. При этом должен идти дождь. То ждали пожарную машину, то ее заклинило, то в камере «капуста» — пленка жеванная, а как только снимать — Юры нет. Причем, выбираться оттуда — это не просто за кустик зайти, надо по дереву подниматься, по обрывчику… Опять репетиция, опять машина сломалась, а ему терпеть невозможно. Наконец починили машину, съемка — где Демич? И так несколько раз. И когда уже сняли, он говорит:

— Ну ты, друг называется! Что ты мне за таблетку дала?

— А ты посмотрись в зеркало. Мордочка гладенькая, худенькая и глаза большие.

А то он был пухленький и безглазый. Так что месть у меня непроизвольная — хотела помочь.

Еще было смешное на этих съемках. Снимали в Торжке. Река Тверца, очень быстрая, храм, как маленький монастырь, и могила Анны Керн недалеко, красивое место. И вот там полторы смены, жара за тридцать градусов. В съемке участвуют Громадский, Толя Азо, Юра Демич и Юра Васильев из Малого театра, я еще с ним незнакома была. У них пикник — пиджаки снимают, идут в тень, а там запотевшее ведро с холодной водой, и все могут попить. А мне нельзя, потому что грим течет сразу, а на мне накладочка, шляпка, вуалька, перчаточки, корсет, нижние юбочки, платье. Это ведро даже сейчас вижу. Запотевшее оцинкованное в пятнышках и кружка алюминиевая.

А Юрка Демич дразнится — пьет, причмокивая:

— Ничего, я тебе оставлю, спрячу, полведра твое.

В конец концов мои крупешники отсняли, остались проходы, но пить все равно нельзя — а вдруг переснимать. У меня гример была — чудо. Она работала с Козинцевым. Я под ее руками в другого человека превращалась. И я к ней подошла:

— Люсь, мне плохо, я не могу уже двигаться, у меня кружится голова, в глазах то темно, то бело.

А Тверца делает дугу в этом месте.

— Ты можешь вот в этих кустах взять мой костюм и перейти в те кусты? Я плаваю хорошо, река очень быстрая, не бурная, а быстрая.

— Вода холодная.

— Это мое единственно спасение, мне кажется, что я сейчас умру.

— Ну ладно.

Отколола от меня локоны, шляпку оставила — «меньше намокнешь», а костюм расшнуровала, расстегнула и ждала меня в других кустах. И меня пронесло по воде, я даже могла руками не махать. На берегу четверо бугаев ждали съемок. И Юра Васильев заметил:

— Ребята, смотрите, это что такое? Русалка что ли?

Это я мимо них пронеслась в шляпке. Тут же все стали искать меня на берегу, потому что не поняли, что за видение было, но вроде как опознали шляпку. Люся быстро накинула на меня платье, и не застегивая потребовала:

— Высунься и скажи: кто меня ищет, что вам надо? А то срам-то какой!

Ну, я выглянула из-за кустов в расстегнутом платье:

— Что случилось?

— А куда ты подевалась?

— В тени отдыхаю. Это вы ведрами воду хлещете, а мне нельзя.

И хотела повернуться к ним спиной, но Люся меня за платье обратно дергает: «Давай застегну». Зато хорошо себя чувствовала.

Потом Юра Демич развелся с Ирой, у него появилась другая жена, бывшая спортсменка, она везде с ним на съемки ездила, интересная, высокая женщина. Я даже на ее сорокалетии была, они квартиру в Москве получили на Тверской. Из знакомых мне был, по-моему, только Коля Караченцев.

Юра очень изменился. Он давно болел, у него с желудком что-то было, Ира его все время травками поила. Но тут он как-то… Посытел. Другой стал… А вообще как только актер поправится, сразу почему-то матерый и отрицательный получается. Нельзя. Когда актриса поправляется, ну, что ж, она стала пухленькая женственная, другое немножко амплуа, а у мужиков, особенно у романтический героев, это такой каверзный момент. Ну, вот он так изменился. Он попросил придти на сорокалетие жены, потому что у нее очень мало пока в Москве знакомых, друзей, чтобы я ее поддержала.

Он ушел из БДТ. История какая-то там была, я не стала расспрашивать. Что-то в нем чужое появилось. А потом его жена позвонила:

— Юру увезли с кровотечением, он в коме, Ира, ты что-то знаешь, куда в церкви свечки ставить, что делать…

Я пошла в храм, несколько суток он был в коме, а потом умер. Через месяц в ЦДРИ должен был состояться его творческий вечер. И мы его сделали. У него сын от первого брака, а у нее дочка. И вот дети и мы сделали этот вечер как вечер памяти. А домой уже к ним я не поехала. Там был Розенбаум с собакой, наверное, они тоже дружили.

— С чем был Розенбаум?

— С собакой. У него собака, которую нельзя оставлять. Он везде с собакой, я не знала.

— Демич похоронен на Ваганьковском?

— Да, там сразу два моих Юрки лежат рядом. Юра Демич и Юра Богатырев. У меня такие точки в обход. Раньше был только Михал Иваныч Царев, потом Олег Даль, потом колумбарий — там сейчас Саша и мама и папа, потом вокруг колумбария — там и Руфина Нифонтова, и Ростоцкий, Тальков и два моих Юры рядышком.

— Вы с Тальковым тоже знакомы были?

— Нет, просто… очень он задел меня за живое. А раньше-то бегала по молодости на концерты.

— На кого же вы бегали?

— На Лили Иванову пробивалась. На Анну Герман. А вот Талькова почему-то все бросала и слушала.

«Человек меняет кожу» (1979 г.)

Это среднеазиатская картина по роману Бруно Ясенского. Его посадили за этот роман. И его не стало. Я должна была играть жену парторга, а в меня влюблен главный инженер. Он туркмен, очаровательный артист Баба Ананов. Чудо какое-то. Но жена парторга не может быть любовницей. И меня переместили в жены к директору ГЭС. Там про строительство электростанции. И я стала женой директора стройки. А роль трагическая, потому что она бросается под поезд. Правда, этой сцены, по-моему, нет, впроброс как-то сказано, она просто исчезает, потому что как это, жена директора, члена партии, и под поезд!

Снимал фильм старейший таджикский режиссер Кимягаров. Действительно, очень пожилой человек. Он и директор студии меня опекали. А потом я чуть не погибла. Нам дали три выходных, это возвращаться в город Кургантюбе, хороший городочек с потрясающим рынком, там снимали сцену, где мы с влюбленным в меня главным инженером ходим по рынку, и он меня целует. Весь рынок замер. Торговля остановилась, потому что их любимый артист…

Потом я на этот рынок ходила, так меня задаривали все время, даже когда обокрали, я денежку получила, мешочек поставила, присела, мешочек украли, а когда милиционер подбежал и увидел, что это меня обокрали, которая с самим… целовалась, тут же все нашли.

Короче, объявили три выходных. Потому что кто-то из питерских актеров, там были Громадский, Яковлев, Боря Хмельницкий и Толя Азо, не смог прилететь, кажется, из-за нелетной погодй. А снимали мы на реке Вахш. Быстрая горная река. Не очень широкая, и на другом берегу отвесная высоченная скала вдоль реки, с многоэтажный дом. Я попросила:

— Можно я останусь на базе? Хочу побалдеть, покупаться, почитать, позагорать, я не хочу в душной гостинице.

И режиссер оставил со мной мальчишку замечательного, по-моему, Костя его звали, звукооператора лет шестнадцати, и Сулеймана, как телохранителя, который называл меня «Иричка». Сказал:

— Отдыхайте. Единственная просьба — не переплывать Вахш, опасно.

А мне нельзя говорить, что Вахш нельзя переплывать. Я долго гуляла по берегу и увидела на противоположной стороне что-то золотистое. Костю и Сулеймана я научила играть в японского дурака. И вот я вылетела из игры, они на песке доигрывали, я посмотрела, что они увлеклись, и подумала: да тут всего-то метров десять, может, пятнадцать, разве ж это заплыв! Бурная она очень — да, входишь по икру и уже сносит, по колено точно снесет, но я вычислила, что если я вот с этого места прыгну, то потихоньку по диагонали как раз туда, где мне что-то золотистое померещилось, и попаду. Ну, и правильно рассчитала. Все так и получилось.

Оказалось, что это золотистые метелки, выше меня ростом пушистые, такой красоты я никогда не видела. Сорвать-то я сорвала, а как с ними плыть? Я закричала:

— Ребята, смотрите какие метелки! Как мне их пере…?

Смотрю, оба подбежали к берегу, Сулейман упал на песок, головой вниз, а Костик глаза закатывает, куда-то наверх смотрит. Что-то кричат, а мне не слышно. Я с испугу бросила метелки и сиганула прямо на середину Вахша. И очень быстро поплыла. И когда уже выползала из реки, услышала какие-то посторонние звуки кроме шума воды, словно что-то падало: пчух-пчух… Сулейман увидел меня и снова башкой вниз: слава аллаху… все такое. А Костя даже говорить не может.

— Да что с вами?

Он пальцем показывает. Я обернулась, а со скалы на том берегу камнепад, начиная с кулачок, потом с голову и вообще с меня величиной. Такие разнокалиберные камни. И то место, где мои золотистые метелки, завалено. Тут я тоже на песочек приземлилась. Кимягарову мы не сказали. В дурака они больше не хотели играть.

— А что вас в этот фильм заманило?

— Я люблю Среднюю Азию.

— Ради природы согласились?

— Мне роман нравился. Там и шпионские дела, и любовь. И роль интересная.

— А что в итоге получилось?

— Я не видела фильм. Он у нас не шел. Когда я пришла в Малый театр, я туда на досъемки ездила. Летом. Там Лариса Удовиченко снималась, Костолевский. Мой любимый Толя Азо, который в фильме «Как вас теперь называть» играл очаровательного повара француза. Он мне как сводный брат был.

— Как это вы с ним породнились?

— Он пробовался на Дон Жуана в «Каменном госте». Пробы поздно закончились, а у него гостиница на Ленинском проспекте была, и я жила на Ленинском. Приехали в гостиницу, она уже закрыта, и вообще там буфета нет, поесть негде, я говорю: «Толя, давайте к нам». Я позвонила родителям: «Мам, накормим моего партнера по пробам, с утра не ел?» Мама сказала: «Конечно, вези». Я их представила: «Это Анатолий Азо». И пошла на кухню готовить. И вдруг приходит мама и спрашивает: «Ира, а он Георгиевич? — Может быть. А что такое? — Да мы работали с его отцом, фамилия-то больно редкая». А он отца почти не видел, это очень болезненная тема для него была. Какая уж тут еда! Он ушел от нас в два часа ночи пешком. Все время прошло в разговорах. И напоследок объявил мне: «Теперь ты моя сестренка. Может, еще когда встретимся». В «Первых радостях» он играл. А потом в «Человек меняет кожу». Мы были неразлучны, он меня там охранял, когда меня обокрали, это он милиционера позвал. Он очень грустный только, одинокий, грустный человек. С катером и с собакой. Умер в ноябре 2007 года.