Зяма. Это же Гердт!

Если кто-нибудь из читающих эти строки не видел пьес Александра Моисеевича Володина в театре, не читал его "Записок" и стихов или хоть раз не слышал его выступлений, то единственно, что могу сказать, - это следует сделать обязательно. Так как говорить об этом человеке словами - это все равно, что рассказывать про "Я помню чудное мгновенье", концерт Рахманинова, описывать любое живописное полотно или, если простонародно, "рассказывать слепому, какого цвета молоко". Он - поэт, потому что во всех его творческих проявлениях, даже на самые-самые бытовые темы, всегда присутствует приподнятость искусства, заставляющая звенеть в душе зрителя, читателя ту струну, затрагивание которой, как мне кажется, и есть цель "самоотдачи" художника. Это - в творчестве. А в жизни - он тоже поэт. Непредсказуемый - тихий и взрывной; по большей части немыслимо скромный, но доведенный до точки - отчаянно смелый и прямой. С ним как с детьми: и сердишься, и жить без него нельзя.

Думаю, что лучше всего о Володине сказать его, как мне кажется, автобиографическим стихотворением:

Простите, простите, простите меня!
И я вас прощаю, и я вас прощаю.
Я зла не держу, это вам обещаю.
Но только вы тоже простите меня!
Забудьте, забудьте, забудьте меня!
И я вас забуду, и я вас забуду!
Я вам обещаю, вас помнить не буду,
Но только вы тоже забудьте меня!
Как будто мы жители разных планет.
На вашей планете я не проживаю.
Я вас уважаю, я вас уважаю,
Но я на другой проживаю. Привет!

Т. Правдина

Он захлебывался сумбурным счастьем общения с людьми. Он неистово любил людей, близких ему по духу, по сердцу. Он так же неистово ненавидел чуждых - продавшихся, предавших.

На встрече в Ленинградском университете студенты спросили нас: "Что для вас главное в образе Фокусника?" Я забормотал что-то невнятное, а он сказал просто: "Человек, который остается собой в уродливой стране". И благодарные аплодисменты студентов.

Когда я еще не знал его, на роль Фокусника в моем сценарии я предполагал другого артиста. Но вот режиссер Петя Тодоровский приехал с Гердтом в Ленинград. Говорили о том о сем, я упомянул строку Пастернака. А он вдруг произнес следующую. Я дальше - и он дальше. И другой стих, и третий... И я бросился к нему, и он неровно зашагал навстречу. И мы обнялись и долго читали в два голоса стихи любимого поэта. И мы были едины, до конца съемок картины, до конца его жизни.

З. Гердту

Правда почему-то потом торжествует.
Почему-то торжествует.
Почему-то потом.
Почему-то торжествует правда.
Правда, потом.
Но обязательно торжествует.
Людям она почему-то нужна.
Хотя бы потом.
Почему-то потом.
Но почему-то обязательно.

1973

Ехал поезд из Петербурга в Москву. И в вагоне было почему-то много американцев. Экскурсия, что ли? Было понятно, что американцы, потому что я знаю по-английски: "Ай доунт спик инглиш". И - вдруг! Все они сразу встали и запели! И это был, как у них называется, День благодарения или что-то в этом роде. (Пишу "американцы" с маленькой буквы, потому что у них слишком большие амбиции.) Тогда как Россия, как раз наоборот, Сверхсверх-Держава. Да еще вместе со всеми фашистско-коммунистическими странами - Хусейном, Китаем, Северной Кореей, Юго-Западом и Северо-Востоком, Кубой и т. д. - вы представляете, что получается? И все же, несмотря на свое духовное ничтожество, эти американцы встали и поют! Мы-то, разумеется, сидим.

И вдруг! Один человек из наших тоже встал! И кто бы вы подумали! Это был киноартист Гердт! И скажу больше! Он пригласил их всех к себе домой в гости!

Тут надо пояснить. Он, как одержимый, любит всех своих друзей, а имя им - сонм! Назвать их - ахнете! Да что там! - Русско-еврейский человек! Но что дальше - они все, американцы, как один, в назначенный день явились! И это было прекрасно, не поверите! Несмотря на то, что все-таки американцы!

Еще случай, и опять не поверите, в Небольшом, но Нашем провинциальном городе на встрече со зрителями упомянутый Гердт шутки ради предлагает назвать любое стихотворение пастернака (тоже приходится с маленькой буквы, так как он - нобелевский лауреат все той же бездуховной америки). И подумайте! Какой-то книгочей называет! И Гердт, не говоря плохого слова, читает это замысловатое наизусть! То есть - по памяти!

И откуда все это - спросите!

От любви, от тяготения его к державной Руси, к людям ее, таким разнообразным. К поэзии, так широко, необъятно она раскинулась вдоль и поперек погибающей Страны.

Такой вот человек.

Продолжение следует...