Вот так бывает — видишь сон... долгий, подробный, как двухсерийное кино со сложным сюжетом и множеством персонажей, а потом оказывается, что спал всего-то пару минут в неудобной позе. Я очнулся.
— Нет, не знаю... представления не имею. А вы в каком качестве меня сюда вызвали? (Молчание, улыбка, опускание глаз.) У меня ведь репетиция в театре в двенадцать... (Молчание. Взгляд глаза в глаза.) Мы венгерского актера вводим в «Ревизора».
— Да?.. Это здорово... что венгерского... вводите. Да не волнуйтесь, мы вас на машине доставим ко времени.
— Так мне еще домой надо за женой.
— И домой можно... и за женой... Вот интересно, вы когда в концертах выступаете, вы свою программу с кем-нибудь оговариваете? Советуетесь?
(А-а! Вот оно куда! Ну, тут я недосягаем. То есть, конечно, как посмотреть... в этом учреждении весь мой репертуар может вызвать подозрения: Булгаков, Пастернак... Зощенко... да и Шукшин... да, да... и Шукшин... и впервые мной опробованный молодой автор, работающий у Райкина, — Миша Жванецкий. Да-а... в определенном смысле... все зависит от того, как посмотреть... и кто смотрит... Но, с другой стороны, авторы это, прямо скажем, не рекомендованные, но ведь и не запрещенные... уже... теперь...)
— А вот как вы к Иосифу Бродскому относитесь, Сергей Юрьевич?
— Это большой талант. Даже громадный.
— Да?
— Да.
— Думаете?
(Ну, тут я тверд, тут волноваться нечего. О вкусах не спорят.)
— А вы вот в концертах его читаете. Это литовано? Это проверку прошло?
— Я никогда его в концертах не читал.
— Да?
— Да.
— Полагаете?
(Нет, тут все чисто. Может быть, давно, может быть, один-два раза какое-нибудь одно стихотворение — на пробу, «на бис»... А вообще нет — в концертах действительно не читал. Дома в компании — да! Часто. В концертах — нет. Мало того — Аркадий Исаакович Райкин рассказал мне о замечательном цензоре, который сидит на Невском в Доме книги. Райкин задолго до премьеры несет ему свои новые номера. Тот читает, смеется и ставит «лит». Райкин посоветовал мне с ним познакомиться. И я пошел.
Принес на рассмотрение маленькую пьеску Александра Володина «Приблизительно в сторону солнца» и подборку стихов Бродского. Цензор вычеркнул из пьесы Володина две фразы и спросил:
А что вы с ней собираетесь делать?
— Мы собираемся ее играть с Теняковой на эстраде.
— Она дочку, значит, будет играть? А вы этого обкомовского папашу? Думаете, будут смотреть?
— Я думаю, будут. Автор-то замечательный.
— Да, Александр Моисеевич наша гордость. А что касается Бродского, он, я слышал, эмигрировал?
(Александр Моисеевич Володин. Мы встречались с ним раз
20-25, не больше. Один раз я попросил своего приятеля (мы вместе были на спектакле, я без машины, приятель за мной заехал) подвезти Александра Моисеевича после спектакля домой. Приятель мой ответил резко: «Я, между прочим, не таксист». Меня резанули эти слова, и стало грустно. И неловко за приятеля. — В.В.)
— Он был вынужден уехать. Но я думаю, он настоящий патриот и настоящий поэт.
— Ну, конечно... Я ведь обязан рассматривать не человека как личность, а только его произведение — есть в нем, в произведении, что-нибудь вредное для советского народа или нет. Так ведь? Так вот, в этих стихах ничего такого нехорошего, вредного я не нахожу. Для вашего исполнения я их «литую». Всё. — Смотрит на меня пристально и хитро улыбается: — Это хорошо, что вы теперь пришли, а не позже. А то я скоро, наверное, уйду отсюда. Меня Аркадий Исаакович зовет к себе завлитом. Мне здесь что-то тяжело стало.
(И опять ставлю жирную галочку. Райкин. Мне повезло. Я записал Райкина более чем на трех километрах пленки и сдал их в архив звуковых материалов. Наверное, они там лежат до сих пор. У меня дома осталась расшифровка. Скорее всего когда-нибудь опубликую. ЕБЖ (если буду жив, как говорил Лев Николаевич Толстой). — В.В.)
