Вопросы гендерного равноправия все больше волнуют русский язык, скроенный по патриархальным лекалам. Года два назад стали широко обсуждаться феминитивы, типа «авторка, философиня, критикесса, инженерка, врачиня, членкиня». Я не большой поклонник этих морфологических вывертов. Считаю, что «автор», «критик», «философ», «инженер» — слова общего рода, которые, подобно словам «коллега», «работяга», «сирота», одинаково относятся и к мужчинам, и к женщинам. Мужчина ведь не обидится, если его назовут «умницей» или даже словом женского рода — «сильной личностью». Почему женщина должна обижаться на именования «автор» или «философ»? Неужели сказать о Цветаевой, что она «гений», — значит унизить ее женское достоинство и тактичнее назвать ее «гениня»?
Вместо всех этих неуклюжих и вымученных лексических новообразований напрашивается самое простое и экономичное ГРАММАТИЧЕСКОЕ решение этой проблемы: условиться, что все обозначения профессий и социальных ролей являются словами ОБЩЕГО РОДА.
В последнее время еще одна проблема гендерного неравенства выдвигается в центр дискуссий. Почему вторая часть личного имени должна быть непременно отцовская — а имя матери не может выступать в той же роли? Тем более, что женские имена столь же легко, как и мужские, образуют притяжательные прилагательные посредством суффиксов -ович (-евич) , -овна (-евна). Чем Ольговна звучит хуже, чем Олеговна, а Анастасьевич хуже, чем Анатольевич? Разве мы только папенькины дети, а не маменькины?
Лет 10 назад я пытался поднять этот вопрос, но тогда это прозвучало как фантастическая гипотеза. А на днях читаю, что гордая женщина из Барнаула решила поменять свое отчество на матчество и называться Анастасией Анновной. В Подмосковье молодая мама решила дать своей дочери матчество: Елизавета Марьевна.
И вот уже в интернете висит петиция с призывом к государственным органам внести поправку в пункт 2 ст. 58 Семейного кодекса и «разрешить давать ребёнку при рождении в качестве «отчества» имя матери».
Если ребенок рождается в неполной семье, почему мать должна давать ему имя покинувшего их отца, о котором она, возможно, предпочла бы забыть? Пусть у таких матерей будет право выбирать своим детям то среднее имя, которое они сочтут подобающим.
Но почему бы и полным семьям не предоставлять подобное право выбора? Этим правом особенно уместно воспользоваться многодетным семьям: одним детям дать отчества, другим матчества. Можно было бы связать выбор родительского имени с выбором фамилии. Сейчас, как правило, фамилия присваивается по отцу, хотя закон не запрещает брать и фамилию матери. Было бы справедливо, чтобы в случае наследования отцовской фамилии ребенку давалось среднее имя по матери и наоборот, — тогда обе родительские линии скрещивались бы в имени ребенка, как скрещиваются их гены в его организме.
Следует заметить, что матронимы играют немалую роль в именных системах разных народов (в Ирландии, Финляндии, Исландии, Уэльсе, в Индонезии, на Филиппинах и т. д.). Были такие примеры и на Руси — князь Олег Настасьич (12 в.). У немцев второе имя порой дается в честь матери или бабушки: Райнер Мария Рильке, Эрих Мария Ремарк. В США порой дают младенцу в качестве среднего имени девичью фамилию его матери, чтобы ее род тоже сохранялся в памяти потомства. Даже мужья при заключении брака нередко добавляют фамилию жены в качестве своего среднего имени, т. е. происходит символический обмен именами. Например, Джейн Рид выходит замуж за Джона Смита и получает его фамилию Джейн Смит, а он берет ее фамилию в качестве среднего имени: Джон Рид Смит. Такими образом, нет ничего необычного в том, чтобы включать имя или фамилию матери в полное имя ребенка.
Органы регистрации должны предоставить родителям право самим решать, хотят ли они дать своему ребенку отчество или матчество. А затем дети, в пору получения паспортов, смогут подтвердить или изменить этот выбор. Тем самым будет уничтожен еще один, быть может, главный оплот дискриминации в знаковой сфере, которая столь важна для социальной и психологической идентификации личности.
Видя ныне последствия патриархата в его худших проявлениях, можно помечтать о том, чтобы президентом страны когда-нибудь стала женщина, допустим, Ольга Петровна. Но не менее значимым символом нового, гендерно уравновешенного общества стал бы президент-мужчина по имени Петр Ольгович... Я понимаю, сколь многое в нашем воспитании и привычках поначалу противится матронимам как нововведению странному, эксцентричному. Но следует осознать: именно то в нас, что противится этой идее, и есть психологическое наследие патриархата, вошедшее в плоть и кровь языковых обычаев.
Пусть откроются нам с новой стороны и великие люди, которых мы, казалось бы, хорошо знаем: Александр Надеждович Пушкин, Лев Марьевич Толстой, Федор Марьевич Достоевский, Антон Евгеньевич Чехов, Петр Александрович Чайковский, Владимир Поликсенович Соловьев, Николай Алинович Бердяев, Иван Людмилович Бунин, Владимир Еленович Набоков, Сергей Татьянович Есенин, Осип Флорович Мандельштам, Александр Таисиевич Солженицын, Сергей Марьевич Королев, Юрий Аннович Гагарин... Будем помнить и чтить их и такими, сыновьями своих матерей.
Михаил Эпштейн
