Вот уже несколько лет отечественный телезритель смотрит судебные шоу. Правовая культура, как и этот жанр, для граждан России — лицензионный продукт, нечто импортное, привозное, к чему приходится привыкать. Или, если не получается привыкнуть, можно и перекроить в соответствии с собственными традициями. А традиции таковы, что альтернативой закону всегда были сердце и совесть. И вообще сама возможность альтернативы закону существовала. Поэтому национальный вариант глобального увлечения больше рассказывает об антропологии отечественного телевидения и о системе ценностей всего общества.
Дети и внуки судьи Джуди
Жанр судебного шоу появился на европейском и американском телевидении в начале—середине 1990-х. Патриарх (а скорее — «матриарх») жанра — шоу «Судья Джуди» (по-английски это каламбур — Judge Judy) идет на телеканалах США с 1996 года. Мудрая немолодая женщина — юрист на пенсии — Джудит Шейндлин разбирает реальные гражданские дела, касающиеся в основном семейного права. Соотечественники в шутку называют ее самой высокооплачиваемой пенсионеркой Америки: уйдя на заслуженный отдых, дама решила подработать...
По данным журнала «Forbes», ее доходы с июня 2008 года по июнь 2009-го составили 45 миллионов долларов. Таким образом, «судья Джуди» оказалась на шестом месте в десятке самых богатых женщин, занятых в киноиндустрии и шоу-бизнесе.
Впечатляющие цифры говорят не только о талантах и профессионализме Джудит Шейндлин, но еще и о том, что ее передача приносит прибыль телеканалу, а это значит — его смотрят множество телезрителей. Жанр судебного шоу оказался интересен и нужен очень многим. Поэтому на других американских каналах стали множиться клоны «Судьи Джуди», затем мода переправилась через океан, и похожие передачи появились в Германии, Голландии и Франции. С 2005 года судебные шоу идут и на основных отечественных телеканалах. Все начиналось очень скромно и по делу — как в шоу Павла Астахова на Рен-ТВ: гражданские иски на небольшие суммы, житейские ситуации, строгий регламент. Теперь в сетке вещания некоторых телеканалов их числится даже больше одного: «Федеральный судья», «Суд идет», «Час суда», «Дела семейные», «Суд присяжных»...
Вроде бы это знак того, что мы просто встраиваемся в глобальные процессы. И у нас все как у соседей. Не хуже и не лучше. Просто «как у других».
Тем более главная цель судебных шоу — в первую очередь просветительская: повышение уровня правовой культуры в обществе. А уж нам-то, с нашей-то историей векового бесправия и беззакония, тем более не помешал бы юридический ликбез.
Суд — скучное занятие
Недавно мой знакомый, русский американец с сорокалетним стажем жизни в Нью-Йорке, получил возможность смотреть по подписке отечественные телеканалы. Тут же от него пришло письмо, сплошь состоящее из восклицательных и вопросительных знаков. Автор был потрясен. «Скажите, — спрашивал он, — неужели современный российский суд действительно такой?!»
Это он увидел передачу «Федеральный судья».
Честно говоря, я удивилась. Человек как будто не смотрел ту же «Судью Джуди» у себя в Америке или не знает, что такое постановочное телешоу и художественные условности сценария.
Но в том-то и дело, что смотрел и все прекрасно понимает, и сам по профессии киносценарист. Мало того, несколько лет подряд был присяжным в настоящем, а не телевизионном американском суде. И тем не менее мой виртуальный собеседник упорствовал: «Почему у этих людей такое поведение и такие интонации, как будто они не в суде, а на коммунальной кухне или на базаре?! Суд — это ведь занятие в высшей степени регламентированное и скучное...»
Я включила Первый канал. По времени должно было идти то самое шоу. Тут же квартиру огласил истошный вопль. «А-а, так ты мне изменял, подлец! — визжала некая тетка в цветастом платье. — Ваша честь! Ваша честь! Теперь я знаю — это он убил!!! Я все расскажу!»
Свобода визга
Некоторое время назад один из телеведущих того же канала сказал в интервью что-то вроде того, что не виноват, если в его телешоу вполне интеллигентные участники срываются на крик и взаимные оскорбления. Мораль была такова: если они не умеют нормально спорить, а постоянно визжат, они просто таковы, каковы есть на самом деле, эти люди, которых вы называете интеллигентными, где я возьму вам других... Сказано все это было не без злорадства: на экранное зеркало нечего пенять — у нас свобода слова. Как содержания, так и формы выражения.
Своя правда в этом была. Действительно, культура дискуссии у нас отсутствует напрочь. И когда в эфире очередного ток-шоу участники орут, пытаясь перекричать друг друга даже в микрофон, а камера подробно фиксирует красные и перекошенные от натуги лица, остается только печально покачать головой и согласиться: да, наверное, все мы такие и есть. С такими никто не справится — ни режиссер, ни редактор, ни ведущий...
Но тогда зачем режиссер и редактор требуют такого же поведения от исполнителей ролей обвиняемых, потерпевших и свидетелей? Почему уже по воле создателей игрового шоу профессиональные и самодеятельные актеры бросаются друг на друга с кулаками, норовят вцепиться друг другу в волосы, поливают друг друга руганью, кричат и визжат? Спокойны, сдержанны или в меру эмоциональны только судья, прокурор и адвокат. Они, как боги, царят над людскими склоками. И уже одно их поведение говорит о том, что они несравнимо выше тех, чьи дела и проступки им приходится разбирать... Вероятно, по замыслу создателей, такое положение вещей должно внушить зрителю почтение к суду. Зритель, видимо, тоже должен почувствовать себя перед судом ничтожным, маленьким и грешным, как средневековый обыватель — перед готическим собором.
Но дело, конечно, не только, а главное — не столько в этом. Кто-то ведь сказал авторам шоу, что скандал — самое легкое средство достижения успеха. Разве можно заинтересовать зрителя анализом юридических тонкостей? Вот когда начнут бить друг другу морды — это совсем другое дело. Зрителю, видимо, считают авторы, только этого и надо. Зритель — он такой...
Патриции и плебеи
Все, кому доводилось проходить кастинг на судебные шоу, не важно — на роли обвиняемых или свидетелей, дружно утверждают: самый невостребованный телевидением типаж — человек образованный, воспитанный и приветливый. То есть — нормальный. Большая часть приходящих попробоваться именно таковыми и являются. А вот роли им предлагают как на подбор все каких-то люмпенов. Здесь никакого значения не имеет, кого по сценарию будет изображать человек — профессора, бизнесмена, байкера или домохозяйку. Корреспонденту «Комсомольской правды», внедрившемуся в ряды соискателей роли, предложили сыграть доцента-химика и тут же забраковали — «за слишком доброе лицо». Интересно, каким тогда должно быть лицо доцента? Опаленным адским пламенем? По сценарию, правда, этот герой должен был оказаться главным мерзавцем, но в конечном счете выбрали человека, который и на опереточного злодея не тянул, и при этом имел явные проблемы с речью. Как же такого доцента студенты будут слушать? — недоумевает журналист в статье, написанной по следам операции с внедрением. Но тут как раз это и главное: если доцент — то косноязычный и скучный, да еще и преступник в придачу. В общем, интеллигент глазами люмпена.
Зато непосредственно люмпен, опять же волей авторов шоу, превращается в стилизованного мужичка из литературы девятнадцатого века. Персонаж — малый лет двадцати. По сценарию он — спившийся автослесарь, у которого за плечами судимость. О том, как его арестовали, он рассказывает приблизительно таким поэтическим языком: «И вот берут меня под белы ручки...» Хорошо уже то, что — не «рученьки».
В минувшую эпоху специальные педагоги учили актрис советского кино «ходить по-народному». Будет смотреть народ — значит, он должен узнавать своих героинь по походке. Современные труженики «фабрики грез», кажется, изо всех сил стараются, чтобы их персонажи «по-народному» заговорили. Получается какой-то ирреальный вневременной язык — то ли из сказки, то ли из старинного водевиля. И это касается не только судебных шоу. Недавно случилось слышать, как герой какого-то сериала зовет не то официанта в ресторане, не то таксиста на улице: «Эй, любезный...»
Одежда в судебных шоу тоже особая. Приходят в телевизионный суд и в платьях с огромными цветами и позолоченными пряжками, и в розовых топиках со стразами, и едва ли не в пластиковых шлепанцах. Особенно если социальный статус персонажа по сценарию невысок. Логика тоже понятная: а во что им там еще одеваться со своего Черкизовского рынка, даже если его теперь и в помине нет... Надо ведь быть ближе к народу.
Не по закону, а по совести
Так что, повторимся, самые приятные и вменяемые люди на судебных шоу — сами «судейские». Еще и потому, что в отличие от «свидетелей» или «подсудимых» и «людей в зале», они играют самих себя и даже в некоторых шоу остаются собой. Ну хотя бы отчасти. Все — и судьи, и обвинители, и защитники в реальности — практикующие адвокаты (по закону настоящий судья или прокурорский работник не имеет права заниматься какой-либо иной деятельностью). Но по крайней мере выдуманные сценаристами ситуации разбирают профессиональные юристы. Так что, может быть, и Бог с ними, с этими гротескными обвиняемыми и свидетелями — закон-то представлен достойно. А это самое важное.
Однако стоит присмотреться к ходу процесса, который специально построен по законам детективного жанра, становится ясно: судят здесь не по закону, а как испокон веков любили судить на Руси: «по совести» или «по сердцу». Или уж еще точнее — по законам художественного вымысла.
Вот юный наркоман получает десять лет за покушение на убийство бабушки. Бабушка, слава Богу, жива. Основание — только то, что обвиняемый часто бывал в гостях у бабушки и клянчил у нее деньги, а мусор не выносил и не ходил за картошкой. То, что никаких улик против обвиняемого нет, зато полно улик против других фигурантов, роли не играет: он ведь плохой внук, наркоман-то и вообще крайне несимпатичный, асоциальный тип. Пусть посидит.
А вот приемная мать ударила кирпичом по голове физиологическую мать своего сына — алкоголичку и шантажистку, которая в свое время от ребенка отказалась. Опять же — не сильно так ударила, слегка, просто потому, что боялась — вдруг тайна усыновления раскроется (все как в лучших латиноамериканских сериалах). Та выжила и подала в суд на обидчицу с требованием моральной и материальной компенсации. Здесь же, на суде, выступает с прочувствованной речью и сам приемный сын, который, разумеется, принимает сторону обвиняемой: не та мать, которая родила, а та, которая воспитала. Присутствующие смахивают слезу.
Остается одна незадача — кирпич. Хотя и так всем ясно — надо бы ее посильней, мерзавку, кирпичом-то, чтобы знала, как дитя бросать.
И тут на помощь приходит сценарий. Из кустов извлекается рояль в виде неожиданного нового фигуранта: именно он, а не героическая женщина, положившая жизнь и силы на алтарь семейных ценностей, поднял руку с кирпичом на несимпатичную жертву. А что жертва обвиняемую видела, так это она обознатушки... Или, что еще вероятнее, гражданка соврамши.
Да потерпевшая и сама уже ни в чем не уверена...
Именно поэтому в титрах каждого судебного шоу значится: события вымышлены (или сюжет создан по мотивам реальных уголовных или гражданских дел), любое совпадение с реальными событиями и лицами является случайным. Кое-где еще добавляют наиболее разумное: за решением конкретных правовых вопросов обращайтесь в реальный суд и к реальному адвокату или прокурору и не руководствуйтесь решениями телевизионного суда. Это, пожалуй, то, за что авторов можно искренне поблагодарить.
Ольга Лебедушкина
