Лев Константинович Дуров умер в ночь на четверг в московской Первой Градской больнице, куда попал в начале августа в тяжелом состоянии. Он пережил несколько инсультов и каждый раз как-то талантливо обманывал болезни и саму смерть, не только выкарабкивался, но и – вероятно, для него это и было самым главным – возвращался на сцену, снова появлялся на телеэкране. И продолжал играть в театре, и играл, и ставил новые спектакли. Выходил на сцену в роли Просперо в шекспировской «Буре», в роли старика Раппопорта в американской пьесе про «бессмысленных» пенсионеров. В этом самом Раппопорте играл отчасти самого себя – такого же заводилу, который не в силах жить скучно и никогда не станет так жить, вопреки обстоятельствам, презирая старость и слабость.
Он был, казалось, рожден, чтобы воплотить в театре и в кино тех самых маленьких людей, которых так высоко вознесла великая русская литература. Он сыграл героев и Гоголя, и Достоевского, причем и капитана Снегирева в спектакле «Брат Алеша», и Фому Опискина – в телефильме. Обладая особым актерским обаянием и темпераментом, он умел показать и сложность отрицательного характера – как, например, в одной из лучших серий «Семнадцати мгновений весны», где Дуров играет агента Клауса, так и положительный русский характер – как это удалось Дурову в роли, которую он всего лишь озвучил – в мультфильме про Простоквашино, где актер говорит за беспородную собаку Шарика.
С великим режиссером Анатолием Васильевичем Эфросом Дуров познакомился, когда после Школы-студии МХАТ пришел в труппу Центрального детского театра. Для Эфроса он стал одним из главных артистов, и режиссер неизменно забирал его с собой – и в «Ленком», и потом – в Театр на Малой Бронной. В конце жизни режиссера их пути разошлись, и на сей счет имеются разные трактовки. Но, зная Дурова, его очень эмоциональную натуру и одновременно прямой – насколько это вообще возможно в актерской и театральной профессии – характер, думается, это было расхождение открытое, без задней мысли. Тем более что Дуров никогда не рвался к власти: уже будучи очередным режиссером, он на какое-то время стал главным на Бронной, но тут же освободил кресло, как только появился тот, кого он посчитал более достойным этой руководящей должности.
«НГ»
