Я понимаю, когда друзья, говоря об ушедшем товарище, создают о нем легенды, невольно приукрашивая события. Понимаю, когда молчат, боясь, что не найдут самых нужных, самых верных слов. Но меня огорчает, когда распространяют заведомую ложь. Этого понять не могу.
Марина Влади в своей книге о Владимире Высоцком рассказывает со слов мужа о смерти Леонида Енгибарова. Будто бы упал он на улице, а мимо проходили люди, считая, что валяется пьяный. Никто не вызвал «скорой помощи». На самом деле все было иначе.
 |
В 1973 году я опубликовал в журнале «Смена» большое интервью, взятое у Леонида Енгибарова. Материал назывался «Как важно быть серьезным». Я решил перепечатать эту беседу, оставив все как было, но дать к ней своеобразное послесловие.
Ротационные машины печатали лист за листом девятый том Большой Советской Энциклопедии. В этот том впервые была включена заметка о Леониде Енгибарове: родился в 1935 году, окончил Государственное училище циркового и эстрадного искусства в 1959 году, на Пражском конкурсе клоунов в 1964 году был признан лучшим клоуном Европы. В 1971 году Был удостоен звания народного артиста Армянской ССР.
25 июля 1972 года ротационные машины лист за листом печатали девятый том. Леонид Енгибаров входил в энциклопедию…
Именно 25 июля 1972 года вечером Леонид Енгибаров крикнул: «Мама, у меня все горит в груди, помоги мне!». Через 4 часа он умер… Эта беседа состоялась за месяц до его смерти. Я решил не менять в ней ни одного слова. Хотя, конечно, теперь по-другому смотришь на свои же вопросы, иначе понимаешь смысл ответов, жалеешь о том, что не спросил еще о многом.
* * *
Лауреат международных конкурсов, народный артист Армянской ССР, клоун, пантомимист, способный рассмешить миллионы телезрителей, артист, который ежевечерне, а в воскресные и праздничные дни трижды в день заставлял смеяться зрителей, пришедших на представление в цирк, Московский, Ленинградский, Ереванский, Минский, Пражский, Варшавский (их можно перечислять бесконечно долго). Каков он, этот человек?
Я знаю — теперь уже знал — его 13 лет, смотрел первое выступление Енгибарова на арене учебного цирка, в зале, вмещающем не более двухсот зрителей. И был свидетелем его триумфа на московском стадионе в Лужниках, когда ему аплодировали десятки тысяч человек одновременно.
Мне довелось видеть Леонида Енгибарова упоенным успехом, раздающим автографы почитателям и буквально через полчаса после этого расстроенным и злым, когда ни один человек не мог заставить его сказать хоть слово. Но интереснее всего было наблюдать Леонида за несколько секунд до выхода на арену. Тогда он преображался на глазах до неузнаваемости. А вечером устало шел пешком, всегда пешком, в дом, где его ждала мать.
Мне кажется, что я знаю его хорошо. Но написать о нем так, чтобы его узнали и вы, трудно. Трудно, ибо нужно было иметь счастье видеть Леонида Енгибарова в жизни, успевающего делать двадцать дел: писать новеллы, договариваться о встрече со зрителями, готовить новые пантомимы, заниматься разработкой реквизита и костюмов для очередного спектакля, хлопотать за молодого артиста, доставать только что вышедшие книги, спешить на просмотр в цирковое училище, сниматься в фильме, записываться на телевидении или на радио, и так далее, и так далее…
И я решил: пусть Леонид Енгибаров сам расскажет о Леониде Енгибарове. А я поставлю себя в положение человека, не знающего этого артиста, что позволяет задавать ему и такие вопросы, ответы на которые мне хорошо известны.
О клоунах сказано немало. Грустный клоун предстает перед нами в рассказах Куприна, нервный клоун — в романе Генриха Белля, странный клоун — в кинопроизведениях Феллини. А каков Леонид Енгибаров?
— Как возникло у вас желание смешить людей? Почему не избрали для себя более распространенной профессии?
— Если бы я вас не знал, то обиделся бы, услышав такой вопрос. В нем какое-то пренебрежение к моей профессии, подтекст: мол, ничего путного из тебя не вышло, так в клоуны подался. Но постараюсь ответить серьезно, тем более что мне нередко задают именно такие вопросы.
Рассказ о себе всегда надо начинать с родителей. Это только в анкетах о родителях сообщают в последнюю очередь. А ведь в реальной жизни мы им обязаны всем.
Мои отец и мать никакого отношения к искусству не имели. Отец был знаменитым поваром. В последние годы он работал в ресторанах «Армения» и «Метрополь». А мама у меня портниха, сейчас на пенсии. Тем не менее мой старший брат Михаил хорошо рисует, средний, Рачия, — известный театральный режиссер, писатель, председатель Армянского театрального общества. А младший, то есть я, до сих пор не может определить, кто он.
— То есть как «не может определить»?
— Очень просто. В юности нравился спорт. Я увлекся боксом, стал мастером спорта. Потом заразился цирком… Мне кажется, что человек всегда мечтает добиться именно того, чего у него нет. Недаром говорят, что каждый комик мечтает сыграть Гамлета. Когда я был маленьким, я отличался от всех в семье полным отсутствием чувства юмора, что, наверное, сказалось при выборе учебного заведения после окончания школы — Училища циркового и эстрадного искусства. Это, как считали мои сверстники, было не смешно.
Но после долгих размышлений я решил, что это именно для меня. Что привлекало? Может быть, надежда развить чувство юмора. А если серьезнее — почти безграничные возможности цирка. Я стал клоуном. Но вот тогда-то мне захотелось сниматься в кино. Я снялся в шести картинах. Потом пришла другая страсть — начал писать. Более пятидесяти рассказов опубликовал. Не так давно в Армении вышла моя книжка. Я только что получил сигнальный экземпляр нового сборника рассказов «Первый раунд», уже на русском языке.
Пишу я на русском, ибо родился и вырос в Москве, в Марьиной роще. Отец у меня армянин, а мама русская. И дома на армянском языке отец говорил только с гостями из Еревана и с родственниками. В свое время я серьезно занялся армянским и научился на этом языке объясняться в любви, ругаться и с трудом читать рецензии на мои выступления в армянских газетах.
Казалось бы, все желания исполнились, но нет, теперь я мечтаю о театре. О театре, где я смог бы сыграть Хлестакова. Мне говорят, что я стар для Хлестакова. Тогда выдвигаю другое предложение: дайте роль Сирано в пьесе Ростана. Мне кажется, я сыграю эту роль. Никто не отве-чает мне отказом, однако и не говорит «да». Но я уверен, что и это будет. Я счастливый человек — исполняются все мои желания, рано или поздно, но исполняются.
Сейчас я занят, как мне думается, самым главным делом своей жизни. Вместе с режиссером и моим другом Юрием Беловым по моему сценарию мы создали спектакль «Причуды клоуна». Спектакль этот — начало нового коллектива. Уже готовы сценарии следующих представлений — «О смешном и грустном», «Поэт».
— Значит, вы насовсем ушли из цирка? Чем это вызвано?
— Дело в том, что клоун призван заполнять паузы. В цирке выступают акробаты, жонглеры, иллюзионисты, гимнасты, турнисты, а клоун, что ни говорите, только заполняет пустоты между номерами, его задача — сделать незаметными для зрителей смену ковра на манеже, вынос и перестановку аппаратуры, элементов бутафории, а также дать разрядку зрителям после выступления тех или иных артистов.
Мне не раз говорили, одни — констатируя, другие — злясь, третьи — возмущаясь, что, когда я работаю на арене, это становится чуть ли не главным в программе. Говорили, что так нельзя, не принято, не годится… С одной стороны, меня это радовало. Выходит, я не просто заполнитель пауз, а артист со своей ролью, развивающейся от репризы к репризе, со своим характером, образом.
Однако я не мог не соглашаться и с критикой. И выход из этого положения я вижу именно в создании своего театра с моноспектаклями, где останутся мои репризы, клоунады, где появится масса новых трюков, но где все будет объединено одной идеей. Но цирк я по-прежнему люблю. И когда меня приглашают на манеж, я с радостью принимаю это предложение.
— Некоторые объясняют ваше стремление создать свой театр тем, что вы ищете славы.
— Ищу? Нет. Это неверно. Но, чтобы мне не пришлось вдаваться в долгий спор с «некоторыми», не согласитесь ли вы слегка изменить вопрос? Ну, скажем, спросите меня, как я отношусь к славе.
— Так как вы относитесь к славе?
— Для начала я укроюсь за спину Цицерона, который сказал: «Так как слава только отражение добродетели, неразлучный путник великих дел, то честные люди не должны презрительно к ней относиться». Кстати, он же сказал: «Даже те философы, которые писали трактаты против славы, не забывали ставить свое имя в заголовке своей книги».
Быть первым в чем-то — это великолепно. И потому, я думаю, каждый человек должен стремиться к этому. Слава — не только свидетельство заслуг. Одновременно она означает, что заслуги эти признаются многими. Слава нужна спортсмену, слава нужна слесарю, врачу и, конечно, артисту. Она все время напоминает, что завтра нужно работать лучше, чем вчера. В некотором роде именно она мера успеха, а следовательно, и труда. Другое дело, что слава, как и успех, может быть заслуженной и незаслуженной, скандальной, легкой, временной, курьезной… Какая у меня — судить не мне.
— Вы процитировали Цицерона. Любите древних авторов?
— Меня вообще интересует мир древних. Ведь и цирк — искусство, корнями уходящее в давние века. В моей библиотеке вы найдете и Боннара, и Софокла, и Еврипида, и Аристофана, и всех римлян, издававшихся у нас. Читая древних, многое можешь понять в современности. Но должен признаться, цитата из Цицерона — всего лишь цитата, я не могу, конечно, цитировать целые произведения, чего нет, того нет.
— Мы чуть-чуть отвлеклись от вопроса о славе…
— Нам помешал Цицерон.
— Хотелось бы, чтобы вы сказали несколько слов о своем отношении к поклонницам и поклонникам.
— Отношение самое разное. Мне неприятен тип околоартистических и окололитературных мальчиков и девочек, которые мечтают узнать лишь нечто пикантное об известном человеке, а если это не удается, сочиняют пикантности сами. Другое отношение к тем, кто пишет тебе умные письма, помогает советом в работе. Спасибо таким людям за то, что они есть.
— Считается, что клоун — человек общительный, веселый. Вас, наверное, часто приглашают в компании?
— Вы правы. Случается, я прихожу к знакомым и вижу, что все от меня ждут, когда я начну веселить публику. Ждут чего-то необычного. То ли я должен жонглировать пирожными с помощью ног и при этом рассказывать забавные истории, то ли есть, стоя руками на столе. Становится неловко, и тогда я стараюсь занять место где-нибудь в углу и молча наблюдать за всей компанией. А потом слышу разочарованные голоса: мы-то думали, что он… А он, смотрите, какой скучный человек…
Общительный на арене, на сцене, я довольно замкнут дома, в кругу друзей. Да и друзей у меня не так уж много.
Самый верный друг — мама. Она готова к любым неожиданностям в моей жизни и всегда может отнестись к ним снисходительно.
Затем «великолепная четверка» — Ролан Быков, Юрий Белов, Олег Стриженов, Василий Шукшин. К ним я иду, когда мне грустно, когда трудно, когда весело и хорошо. Если ты знаешь, что не один, что у тебя есть друзья, — интереснее, легче жить. Ведь дружба — это не просто общение человека с человеком, это нечто большее, это полное понимание. И потому круг друзей не может быть обширен, как, скажем, круг знакомых, которых у меня очень много.
— Мы хорошо себе представляем рабочий день учителя, врача, слесаря, шофера, ученого. А каков рабочий день клоуна?
— Утро, как и у многих людей, у меня начинается с зарядки. Лично у меня — с изнуряющей. Артист вынужден быть всегда в форме. Поэтому приходится тренироваться, как спортсмену. После этого — репетиция: по 10—15 раз повторяю то, что умею делать, по 50 — то, чего не умею, но собираюсь показать зрителям. Среди этих номеров — эквилибр, когда я стою на пяти поставленных друг на друга металлических трубках — катушках большого диаметра; жонглирование зонтиками, некоторые акробатические номера…
После этих домашних репетиций читаю или пишу. Ежедневное чтение — газеты, журналы, книги — стало привычкой, необходимостью. Образованность клоуна — это тоже профессиональное требование. Кажется, Михаил Ильич Ромм говорил, что можно сыграть любого человека, но нельзя сыграть умного, если у тебя пустые глаза. У комика глаза не должны быть пустыми. А поэтому он обязан знать как можно больше, обязан разбираться в политике, искусстве, литературе, кино, театре, музыке. Все это в той или иной степени используется в работе.
После чтения я, как правило, обедаю. У артистов цирка особый режим. Позднее окончание работы требует эмоционального остывания, если так можно сказать. Даже утром совершенно не хочется есть, а перед работой обедать нельзя — будет тяжело выполнять акробатические номера, жонглировать, поэтому артист цирка и питается за несколько часов до выхода на манеж…
За час до начала спектакля в цирке или на эстраде я прихожу на работу. Таким образом, вот вам мой рабочий день: зарядка, репетиция, чтение, обед, короткий отдых, время на дорогу, работа в цирке. И так каждый день. Бывает, что в эти же часы нужно втиснуть еще съемки в кино или на телевидении, запись на радио и встречи со зрителями, участие в тех или иных концертах до начала работы в цирке или после вечернего представления, если мое выступление ставится в концертной программе где-то в конце. Так и живем. Довольно напряженно.
— Когда видишь вас на арене или на сцене, понимаешь: легкость, с которой вы работаете, — видимость. Одна только стойка «крокодил», когда вы стоите на левой руке, а тело вытянуто параллельно манежу, требует огромного усилия. Поэтому, наверное, закономерен следующий вопрос — о здоровье клоуна.
— К счастью, я здоров. На пенсию не собираюсь, хотя мне и осталось 5 лет до получения пенсионного удостоверения. В цирке пенсия назначается после того, как клоун проработал 20 лет, независимо от возраста. Как видите, наш труд приравнивается к самому тяжелому физическому. Поэтому и здоровье у клоуна должно быть геркулесово.
В цирке вас подстерегает масса сюрпризов. На голову норовят свалиться трапеции, блоки, гайки и другие предметы от тяжеловесных воздушных аппаратов. Одно неточное движение во время репетиции — и растяжение, ушиб, травма вам обеспечены. Вы дышите пылью, поднятой метлами униформистов. В такие минуты арену можно, наверное, сравнить с шахтерским забоем 1913 года. За кулисами время от времени вас кусают собаки и медведи, готовящиеся к выходу, а посему чувствительные и нервные. В цирковом буфете вас порой так кормят, что лучше заранее наметить часы для посещения терапевта, ибо все лучшее из продуктов отдается хищникам — львам, тиграм и пантерам… Я, конечно, утрирую, такова уж моя профессия. Но, говоря о требованиях к здоровью циркового артиста, не преувеличиваю нисколько.
— Вы человек увлекающийся. Вероятно, у вас есть и хобби?
— Признаюсь, я не люблю слова «хобби». С ним связано нечто модное. А мне неприятны увлечения, продиктованные модой. Вдруг стало модным вырезать из дерева, и этим занимаются все. Одно время было модно собирать свечи. Поэтому хобби в общепринятом смысле у меня нет, я ничего не собираю. Я увлекаюсь литературой. Много читаю, пишу сам. Люблю музыку, изобразительное искусство… Но сколько на земле не увиденного мною — я говорю о живописи, графике, о прикладном искусстве; сколько не услышанного — симфоний, концертов, просто прекрасных песен! Сколько?! Знаете, я подумал, что жизнь всегда коротка, сколько бы люди ни жили. Коротка, потому что человек не успевает сделать все, что им задумано…
Еще об увлечениях. Я люблю ходить пешком, но вряд ли это то, что вас интересует. Люблю спорт. Внимательнейшим образом слежу за всеми спортивными соревнованиями, особенно по боксу, я ведь сам когда-то занимался боксом всерьез.
— Сейчас я задам вопрос, на который не все отвечают охотно, но все-таки хотелось бы получить на него более или менее точный ответ, ибо каждый молодой человек рано или поздно начинает размышлять над тем, в чем смысл жизни. Что в ней главное?
— Вопрос «В чем смысл жизни?», наверное, близок к вопросу «В чем счастье человека?». А счастье, по-моему, в ощущении своей необходимости, полезности, в радости, которую получаешь от жизни… Если ты стремишься привнести в свой труд что-то новое, то всегда неизбежна борьба — с самим собой, с устаревшими представлениями, со всевозможными житейскими преградами. И когда ты выходишь победителем, ты счастлив. Не правда ли?! Думаю, это характерно не только для моей профессии…
Как и для большинства людей, для меня главное в жизни — работа. Хочется сказать свое слово в искусстве. Я ищу возможности соединения на первый взгляд несоединимого: цирка с театром, кинематографом, ли-тературой. Здесь бездна неоткрытого, и цель — проникнуть в нее как можно глубже.
— Есть ли человек, которому вы завидуете?
— Да. Это Василий Шукшин, прекрасный литератор, не менее прекрасный актер и режиссер. И удивительнейший человек! Он обладает богатством души, знаний, интеллекта. Книги его будут читать. Фильмы, поставленные им, будут идти…
— Для определения того, что достигнуто актером, статистика — не лучший метод. Но мне кажется, что в цифрах ваша жизнь будет выглядеть любопытной. Давайте попробуем «сосчитать» ее.
— Давайте. Живу на свете 37 лет. Работаю, как уже сказано, 15 лет. За эти годы участвовал более чем в 6 тысячах представлений. К этому можно добавить выступления по телевидению, съемки в шести кинокартинах. Написал более 100 рассказов и новелл. Десять человек считают меня своим учителем, а я их — учениками. Приятная цифра, если учесть, что цирковое училище в год выпускает максимум двух коверных. Получил более пяти тысяч писем от зрителей. Прочел, трудно точно сказать, но думаю, что не меньше трех тысяч книг. Выступил более 500 раз с рассказами о цирке, об искусстве пантомимы… И если уж вы хотите цифры, то давайте запишем еще такую: мною выпито… около 24 тысяч бутылок лимонада или минеральной воды. По 4 за представление. Каждое представление — это большой расход сил, и всегда хочется пить.
— Известно, что вы автор всех своих реприз и миниатюр. Сколько их в вашем репертуаре?
— Больше ста.
— Какое из шести тысяч выступлений запомнилось вам больше всего?
— То, которое было вечером 22 апреля 1961 года. Этот день навсегда останется у меня в памяти. Помню, днем было скверное настроение. Накануне от волнения плохо спал. По своей давней привычке на работу побрел пешком. Шел мокрый снег. На фасаде теперь уже старого Московского цирка на Цветном бульваре увидел огромную в подтеках дождя афишу, возвещающую о моих гастролях. Краски разошлись, и было впечатление — клоун плачет.
В гардеробной одевался механически. Посмотрел на себя в зеркало и тут только отчетливо осознал: это же мой дебют в Московском цирке. А что будет, если провалюсь?
Нет, это невозможно. Я репетировал даже ночами, я рвался в Москву, я боролся за право работать в Москве, говорил всем, что смогу. Я убеждал маму, что стану хорошим клоуном и что это хорошая профессия.
Нет, я не провалюсь! Ни за что!
До сих пор отчетливо помню ревущий зал, когда закончилась клоунада «Бокс». И что-то совсем невероятное — вызовы после моего ухода за форганг, вызовы, будто это не цирк, а театр…
Я совсем не пользуюсь наклейками и париками. Мой сценический костюм почти тот же, что и в жизни. Я не пищу, не кричу на арене. Я молчу, и этот язык оказался понятен зрителю.
— И последний вопрос: легко ли быть комиком?
— Насколько это трудно, знают только сами комики. Клоун — это человек, который в обычном находит необычное. Отсюда комический эффект. Но я выхожу на манеж не для того лишь, чтобы смешить «уважаемую публику». Я выхожу на манеж, на эстраду для того, чтобы говорить с «уважаемой публикой». О добре и зле, благородстве и подлости, о любви и нежности. Возьмите мои репризы, пантомимы, клоунады. Их основная тема — человек. Вспомните «Бокс», где мой герой, слабый, хилый, побеждает силача, оскорбившего его чувства к девушке. Вспомните «Тарелки», «Акробата» — это не просто антре. Нет, здесь разговор со зрителем, хотя на манеже я не произношу ни слова… Одна газета назвала меня клоуном с осенью в сердце. Это приятно. Потому что осень — это раздумье. А ведь без раздумья, замечу вам, без самого серьезного отношения к жизни нет и не может быть настоящего клоуна. Об этом я помню каждый день, каждый вечер.
Вечер… Самое любимое время суток. Вечером я по своей старой привычке пойду пешком на работу. Вечером меня ждет шумный концертный зал, со сцены которого я рассказываю людям о жизни и о них самих. Вечером меня ждет переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которой так тяжело и так радостно работать…
Вот такой материал был опубликован. Почти все правда. Почти! Как же было на самом деле? А на самом деле материал был подготовлен при жизни Леонида Енгибарова, и по разным причинам он «вылетал» из номера в номер. Беседа состоялась не за месяц до его смерти. Беседа состоялась за год до его смерти. Но Леонид Енгибаров был жив, и всем казалось, что торопиться не надо, можно напечатать сегодня, а можно и через три месяца…
А за месяц до смерти он в очередной раз визировал нашу беседу, ибо все время в нее вносились те или иные поправки. Во-первых, шли сокращения, во-вторых, кое-что казалось слишком нескромным — это и убирали. А когда он умер, то давать беседу не хотели: его же нет… И годовщина со дня смерти стала своеобразным поводом.
Да простится мне банальность, но как часто именно годовщины смерти становятся поводом для публикаций о тех или иных талантливых людях. При жизни бы…
Работая на радио, я делал несколько передач с Леонидом Енгибаровым. Видимо, до сих пор в архивах хранятся пять километров пленки с записями голоса Леонида Енгибарова. Расшифровка этих записей — неприглаженная стенограмма, как и не вошедшие куски интервью в «Смене», — мне думается, будут интересны читателям.
В марте 1971 года Леонид Енгибаров в Театре эстрады показал моноспектакль «Звездный дождь». В программе «Маяк» прозвучали ответы Леонида Енгибарова на мои вопросы.
«Этот день я считаю последним в моей прежней жизни и первым в жизни актера и сценариста. С этого дня все, чем я живу, что меня волнует, так или иначе отражается на моей работе. Да, я ушел из цирка. Но меня там не понимали. Оформить выезд за границу — проблема, а я никуда сбегать не собираюсь. Добиться денег на реквизит — неразрешимая задача. В чем только не обвиняют меня! В чем только не подозревают! Не женат — значит, развратник. Покупает охапки роз — значит, транжира. А я дарю Ядвиге Кокиной охапки роз. Вы не знаете, кто такая Ядвига Кокина? Это девчонка, которая умеет летать. Она может упасть, и она падает, а потом снова летает, летает, как ни в чем не бывало». (Такие слова он наговорил на пленку, но они были вырезаны, и интервью начиналось с других слов. — В.Ш.)
«Теперь моя биография — репризы, пантомимы, которые я делаю, сценарии, которые пишу для кино. Семейное положение? Убежденный холостяк. К поклонницам отношусь настороженно. Любимый цвет — зеленый. Любимый художник — Ван Гог. Композитор? Григ и Чайковский. Вы просили рассказать забавный эпизод из жизни? Пожалуйста, могу несколько.
Я вспоминаю эпизод, который связан с моей прической. Наверное, зрители обратили внимание, что и в жизни, и на манеже я с длинными волосами. Я просто так привык с детства. Длинные волосы — это старинная армянская прическа, и я соблюдаю эту традицию. Случай же произошел такой.
В скором поезде Астрахань — Москва некоторые из пассажиров узнали меня и просили автографы. Потом подошла проводница, пожилая женщина, и стала интересоваться, кто я. Когда я назвал свою фамилию, она сказала: «Как же, как же, моя дочка знает вас и даже наклеила вашу фотографию». Я поинтересовался, где фотография. Она говорит, что фотография в купе. Дочка, ей было уже 19 лет, работает вместе с ней.
Я сказал: «Очень приятно», — а проводница добавила: «Только вы там не один, там вас четверо — еще трое ваших приятелей». Я понял: речь идет о знаменитом английском квартете «Битлз». Я спросил: «Можно посмотреть фотографию?» Она сказала: «Можно, только вы там на себя не очень похожи». Я зашел с ней в купе и увидел фотографии Ринго Старра, ударника квартета «Битлз», Джона Леннона, за которого проводница принимала меня, и Пола Маккартни, а четвертым был… Николай Васильевич Гоголь«.
Из передачи «С добрым утром!», где я вел рубрику «Веселые мемуары»:
«Я считаю, что клоун — это не профессия. Это мировоззрение. Все, что связано со смешными эпизодами в жизни, я запоминаю, хотя эти смешные эпизоды часто бывают и грустными. Вот один из них, который произошел в прекрасном, моем любимом городе Одессе.
После представления в цирке у меня должен был состояться концерт пантомимы в Доме творчества. Я прибыл на концерт в одиннадцать вечера. Зал был полон. В основном собрались друзья, люди, которые меня хорошо знали. Мне было приятно перед ними выступать. Перед самым началом ко мне за кулисами подошел человек в кремовых штанах и сказал: «Здравствуйте, дорогой! Здравствуйте, наша радость! Разрешите, я вас представлю зрителям». Я сказал, что представлять меня не нужно, но человек в кремовых штанах так настаивал, что я ему разрешил.
Я стою на сцене перед закрытым занавесом, а на авансцену выходит человек в кремовых штанах и произносит следующий монолог: «Дорогие наши друзья! Сейчас перед вами выступит артист, которого любит вся Одесса. Дорогие наши художники! Сейчас перед вами выступит артист, которого знает вся Европа. Сейчас перед вами выступит артист, я не боюсь этого слова, которого знает весь мир. Мы его безумно любим, мы его уважаем. Артист, который не произносит ни одного слова, и все абсолютно понятно. Выступает заслуженный артист республики… Махмуд Эсамбаев!» Когда я вышел на сцену, зал грохнул.
А недавно в ГУМе ко мне подошла девушка, очень симпатичная, лет восемнадцати. Посмотрела на меня и дрожащим от волнения голосом спросила: «Скажите, пожалуйста, вы — Муслим Енгибаров?» Я ей ответил: «Нет, что вы! Я Леонид Магомаев».
Из передач «Для тех, кто не спит» радиостанции «Юность» (особенности устной речи я сохранил).
— Леонид, можете ли вы вспомнить забавный случай, связанный с вашей юностью?
Не знаю, насколько это покажется забавным радиослушателям, но когда я рассказываю друзьям, они улыбаются. Я люблю свой район, в котором я родился и вырос. Это Марьина роща. Сейчас уже много новых домов, а когда я оканчивал цирковое училище, Марьина роща сохраняла свой старый облик. И мы жили в деревянном доме недалеко от церкви. К счастью, эту церковь не снесли. Моя мама долго переживала, когда я поступал то в один институт, то в другой. И когда я наконец в 1959 году окончил цирковое училище и принес домой диплом, в котором было записано, что я артист, клоун и пантомимист, мама, как и все мамы, была рада и… заплакала. Помню, я убежал с друзьями на какой-то концерт, и мама осталась одна. Она хотела поделиться с кем-нибудь своей радостью и побежала к соседке. Родственников никого поблизости не было, а маме хотелось кому-нибудь сказать, что сын ее наконец-таки встал на ноги. Вот и пошла мама к своей подруге, соседке, у которой сын — мой ровесник, мы с ним учились в школе, он стал шофером.
Прибежала мама к подруге и говорит: «Маша, смотри, смотри, Маша», — а глаза у мамы были полны слез: она показывала диплом, в котором было написано: «Клоун-мим».
Маша посмотрела диплом и сказала: «Тонечка, ты не расстраивайся, не плачь, это ведь тоже профессия!»…
…По секрету говоря, если бы я не был актером таким, какой я есть, я бы стал кукольным актером. Я очень люблю кукольный театр, люблю театр Сергея Образцова.
…Пантомима для меня — искусство веселое, обязательно жизнерадостное, обязательно смешное. Пантомима для меня ассоциируется еще с одним видом искусства, который я безумно люблю, — это мультипликация. Пантомима сродни мультипликации. Ну, например, где еще, как не в пантомиме или в мультипликации, можно сыграть эпизод, как человек влезает в пасть к тигру со спичкой в руках и ищет свою шляпу, которая там осталась? Пантомима прекрасна тем, что она заставляет человека думать, она как бы доверяет ему и возвышает его в собственных глазах. Это как рисунок без подписи: когда человек угадывает, что ему показывают, то это его поднимает в собственных глазах.
…Что бы я мог пожелать себе на прощание? Избежать благополучия, избежать скуки. Я бы хотел, пусть даже если не все будет гладко, все-таки всегда находиться на острие жизни… Нет, не получается у меня пожелание самому себе. Задавайте другой вопрос.
…Десять лет назад я закончил свою боксерскую карьеру. Десять лет я актер. Восемь лет работаю как сценарист. В 66-м году я начал писать, печатать свои короткие рассказы.
…Войну я провел в Москве, в Марьиной роще. Я пережил здесь все бомбежки, и первое, что я узнал в жизни, это были не детские игрушки, не хоккей. Это была война. Вой сирены, предупреждающий о налетах. Это наложило на меня особый отпечаток. И пока я живу, я не могу этого забыть. Для меня, например, покупка коньков после войны была событием космического масштаба. Первый костюм у меня появился, когда мне было далеко за 20 лет. Детство — оно всегда дорого, и, как сказал великолепный мой друг, великолепный актер Сергей Юрский, ни одного года обратно я не отдам.
…Я представитель многострадального рода человеческого. Мама для меня — самое любимое существо. Я люблю, если говорить о наших сов-ременных поэтах, Беллу Ахмадулину и Андрея Вознесенского. Много поэтов, которые ходят вместе, рядом с нами, а мы часто их не ценим, не замечаем. Давайте будем к ним внимательны, будем помнить, что в конце концов Шекспир тоже жил среди современников.
Я многим обязан Юрию Павловичу Белову. Этот человек сделал меня. Я ему во всем доверяю. О нем могу рассказывать часами. Мы мечтаем с ним поставить спектакль, который условно будет называться «Нельзя убить поэта». Я счастлив, что знаком с Василием Шукшиным. Мой современник, великолепный писатель, великолепный актер. Велимир Хлебников отрицал деньги как таковые. Мне кажется, в идеале деньги художник должен отрицать как таковые. Если бы мне предложили, скажем, получить полмиллиона, с одной стороны, или мне будет бесплатно дан дар, ну, скажем, хорошего композитора, что у меня начисто отсутствует, я бы не стал размышлять. Лучше получить дар и быть бедным. Произведения искусства не могут быть оценены ни в рублях, ни в долларах, ни в тугриках. Хотя, конечно, актерам должны платить больше. И ассистентам, помогающим актерам, должны платить больше. Я, например, ассистентам даю деньги, и не в долг, а за их работу.
…Волнует ли меня проблема возраста? Нельзя сказать, чтобы она меня не волновала. Я не буду скрывать: мне 36 лет, я родился в 1935 году. Но я часто говорю, что мне 29. Говорю это как-то непроизвольно, уж очень хочется, чтобы было чуть меньше. Но, с другой стороны, наступают такие моменты, когда я не скрываю возраста. И сегодня — один из таких моментов. Мы сделали свой театр, подводим итоги. И ничего в этом нет плохого, что мне 36 лет, правда?
…Как я отношусь к неудачникам? Я стараюсь предвидеть неудачи. Ни одного крупного провала на сцене, на арене цирка у меня не было. Один критик обругал мои новеллы, обвинил чуть ли не в плагиате. Я расстроился, а потом подумал: «Пусть себе пишет, пусть! Мало ли что могут написать! Я же верю в себя!» Хотя неудача тоже обогащает человека. Каждое поражение содержит в себе зародыш будущей победы. И, потерпев поражение, вы обогащаетесь. Вы узнали, чего вам надо избегать, что стоит на вашем пути. Я люблю в людях преданность идее, искусству, долгу, но не фанатизм. Фанатизм приносит страшные плоды. Я ценю в людях доброту.
За 10 дней до кончины Леонида Енгибарова я брал у него интервью для одной из радиопередач. Вот финал нашей беседы.
— И последний вопрос: ваше отношение к счастью и счастливы ли вы?
— Счастье… ну, счастье… это как черта, как цель, к которой идет человек. Счастье даже не в самом достижении цели, а оно путь к этой цели. И всегда должно быть так: достигнув одного, человек должен иметь перед собой следующую дорогу, потому что счастье — это дорога, а не остановка, потому что остановка — это уже конец. Я не верю в счастливый конец. Я не верю в хэппи-энд. Я верю в счастливую дорогу.
Лето в год его смерти выдалось в Москве невероятно жаркое. Горели в области торфяники. Москва была задымленной. Дышалось всем тяжело. Дышалось тяжело в прямом и переносном смысле. За день до смерти Леонид Енгибаров позвонил мне, попросил о встрече. Мы долго с ним говорили. В тот же день он звонил Ролану Быкову, Олегу Стриженову и Юрию Белову. Он был возбужден, сверхироничен и чем-то очень раздражен. В разговоре переходил с крика на шепот и с шепота на крик. То рассказывал о планах, то говорил, что ничего не выйдет.
На следующий день он довольно рано пришел домой. Жаловался матери на недомогание, начал что-то читать, потом схватился за сердце и закричал: «Мама, у меня все горит в груди, помоги мне!»
Антонина Андриановна, мать Леонида Енгибарова, вызвала «скорую помощь». Приехала молодая не то докторша, не то фельдшерица. Она поставила странный диагноз: отравление — и тут же уехала. А ему стало еще хуже. И снова вызвали «скорую»… Врач сделал укол, но было поздно, он умер на руках у врача. Вскрытие показало: обширный инфаркт сердца. В тот день печатали Большую Советскую Энциклопедию, девятый том. Том, в который впервые была включена заметка о Леониде Енгибарове.
P.S. (1998 год) Я часто вспоминаю Леонида Енгибарова. Многое, так получилось, связано у меня в жизни с его именем.
Одна из первых опубликованных мною заметок в прессе была о нем. Он впервые тогда гастролировал в Ленинграде. Я написал небольшую заметку: вот, мол, такой молодой и такой талантливый клоун. Заметку опубликовали.
Мы познакомились в Ленинграде, а в Москве встретились и подружились. Более тринадцати лет продолжалась наша дружба. И когда он умер, я долго не мог прийти в себя от этой потери.
Год после его смерти мне было трудно ходить в цирк. Не было дня, чтобы я не вспоминал о Лене Енгибарове, говоря с Роланом Быковым, Олегом Стриженовым, Василием Шукшиным, Олегом Далем, Еленой Камбуровой, Юрием Беловым, Завеном Мартиросяном… Тогда я думал написать о Леониде Енгибарове книгу… Книгу так и не написал, но, может быть, напишу?..
К 25-летию со дня смерти Леонида Георгиевича Енгибарова в газете «Век» я опубликовал заметку. «Век» — единственная газета, где вспомнили о гениальном клоуне. А ведь в России издается несколько тысяч газет и журналов.
КЛОУНЫ ПЛАКАЛИ…
Когда бываю на Ваганьковском кладбище, останавливаюсь у памятника, поставленного великому клоуну ХХ века Леониду Енгибарову. В Париже, узнав о смерти Леонида Енгибарова, не мог унять слез Владимир Высоцкий, все повторяя: «Этого не может быть. Это неправда…»
Плакал Ролан Быков. …Олег Стриженов. Плакали клоуны, провожая в последний путь 37-летнего талантливого и доброго человека.
Это было 25 лет назад — 25 июля 1972 года он умер… Имя его за 25 лет обросло легендами. Теперь конкурс, проводимый ежегодно в цирковом училище, носит его имя.
Он не любил проигрывать. Если играть в шашки, — его любимая игра, — то только на выигрыш.
Он любил удивлять людей. Если дарить цветы, то огромные охапки.
Купить цветы на всю зарплату. А завтра… можно занять у ассистентов, чтобы купить булочку на обед.
Но чаще сам давал в долг. Никогда не напоминал о долге. К большинству людей он относился как к друзьям. Редко о ком говорил скверно. В худшем случае просто не говорил о тех, кто его не понимал. А не понимали многие: начальство, коллеги, критики…
Он не такой, как все. Показывать репризы так, чтобы слезы у зрителей наворачивались? Это не цирк, в цирке так нельзя.
Оказывается, можно. Была у него реприза об одиночестве человека. Он выходил на манеж. Хотел прилечь и отдохнуть, а его выгоняли. Находил другое место, а его снова выгоняли. Наконец он оставался один.
Смотрел в зал. Приглашал жестом зрителей: мол, подойдите ко мне, мне плохо, помогите мне. Но никто не шел. И тогда он уходил с манежа. Но как… Медленной и странной походкой. Странной, смешной походкой. Зрители аплодировали. Ему бы обернуться, поблагодарить за аплодисменты. А он не оборачивался, а грустно съеживался и движением головы как бы говорил: нет, теперь поздно, уйду один. Никто меня не понимает.
Мечтал дать сольный концерт в Большом театре. Мечтал сниматься в кино. Снялся в семи фильмах. А мог бы?.. Мимо него прошло телевидение. Он еще молод, успеется. Не успелось.
С удовольствием читал на радио свои рассказы. Написал свыше ста небольших новелл. Но нашелся критик — обругал его в «Литературной газете». Мол, дело клоунов — смешить, а не философствовать. После этой публикации Леонид Енгибаров принимал нитроглицерин. Критик, узнав об этом, радовался: значит, задело.
Он был поразительно одинок. Да, дружил с Василием Шукшиным, радовался каждому приходу Олега Даля, восхищался Олегом Стриженовым, любил Ролана Быкова.
Но часто страдал от одиночества. Все заняты, у всех свои дела. Был влюблен в воздушную гимнастку Ядвигу Кокину. Она падала и разбивалась, а залечив раны, снова летала под куполом цирка. И он восхищался ею, преклонялся перед ней, но… Но все-таки одиночество. Он не такой, как все. Но всем от общения с ним становилось лучше.
Много тратил на такси. Купить машину? Это ж сколько в очереди нужно стоять, да и где деньги взять?
Слушался, как маленький, Антонину Андриановну Енгибарову — маму. Помогал ей. Отдавал все деньги и говорил: а мне только бы на книги хватило. Антонина Андриановна пережила единственного сына на год: возвращалась с кладбища, переходила улицу и упала… В кармане у нее нашли записку с номером телефона критика Рудольфа Славского (Рудольф Славский писал в то время книгу о Леониде Енгибарове и часто встречался с Антониной Андриановной). Он и опознал труп.
Мы дружили с Леонидом Енгибаровым 13 лет. Не знаю, хранятся ли пять километров пленки в архиве радио или она пропала. Я записывал его для радиостанций «Юность» и «Маяк».
— Я не такой, как все! — говорил он. — Но ведь клоун и не может быть как все. Клоун — это не профессия, а мировоззрение. Я хочу создать свой театр, свой цирк, свое кино. Я хочу написать несколько книг. Я хочу…
Он многого хотел. Зачастую не мог отказывать друзьям в застолье. Платил за всех. Ругал себя, но… К счастью, был период, когда не пил вообще.
Когда-то увидел его мальчик по имени Грачик. И сказал: буду клоуном, как Енгибаров. И стал. Грачик Кещян. Гастролировал в Москве, Саратове, Куйбышеве, Сочи, во Франции, Англии, а теперь веселит американскую публику. Говорят, что делает это прекрасно. Хорошо зарабатывает. Популярный клоун США Грачик Кещян! Грачику Кещяну сейчас 37 лет. Я знаю: когда Грачик выходит на манеж, он прикрывает глаза и вспоминает первое посещение цирка.
Освещенная арена. Посередине на одной руке стоит Леонид Енгибаров, исполняя сложный трюк — «крокодил». Клоун как бы всматривается в зал и ищет тех, кто его поймет. Клоуну тяжело. Кто поможет ему? А зритель смеется. А клоуну все трудней и трудней стоять. Клоун молит о помощи, а зритель хохочет…
Когда вы увидите человека, которому трудно, если вы можете, пожалуйста, помогите ему, даже если все вокруг будут хохотать. К этому призывал нас великий клоун, покинувший земную жизнь четверть века назад.
Он, Леонид Енгибаров, улыбается сегодня, он стоит под зонтиком и грустно улыбается. На кладбище такой памятник ему…
Хрупкое сердце клоуна. Впрочем, у всех у нас сердце становится хрупким, сосуды ломкими, если… Да что это я, каждый все понимает.
Как сказал один юморист, жизнь коротка — потерпи немножко.
