10 мая, суббота. Сижу в Москве, хотя надо бы съездить на дачу, полить грядки. С утра все-таки взял и написал последнюю главку в «Список вещей» — это дядя Ваня Донин, муж тети Тоси и его бритва «Харькив». Вчера вечером в только что пришедшей «Литгазете» прочел хорошую и по-человечески скорбную подборку стихотворений Евгения Рейна, а пока еще не садился за компьютер, читал статьи Быкова о советской литературе — Есенин, Ахматова, Бабель, сейчас сижу на Луначарском. Умен и доказателен, какая эрудиция и какая память!
По «Эхо Москвы» совсем случайно, войдя в кухню, услышал голос Галины Михайловны Шерговой. Говорили о «Минуте молчания», которую уже несколько лет как усовершенствовали стихами Роберта Рождественского и безымянными портретами «не вернувшихся с войны». Это дурная иллюзия, что все надо постоянно усовершенствовать и телевизионный экран обязательно чем-то заполнять. «Слепая пауза» иногда действует как взрыв. Мне тот вариант, который делала как режиссер Екатерина Тарханова, с очень сильным текстом Шерговой, нравился больше. Слушать радио стал не с начала, упомянули ли Ирану Казакову?
Вечером принялся читать очередной диплом. Это опять студентка Апенченко, но, видимо, перебравшаяся к нему из семинара критики Гусева, — Наталья Анищук. Полагал, что прочту работу так же легко и с удовольствием, как все предыдущие, не тут-то было, все вязко, с претензией. Вызывает некое недоумение, что публицист пишет квазилитературоведческие статьи об «Альтисте Данилове» и некоторых других произведениях Владимира Орлова, называя работу «циклом статей». Статьи эти, особенно первая, «Легкая сила», больше напоминают троечные курсовые работы. Я просто удивлен, что Апенченко это все подписал к защите. На тексте диплома я сделал свои пометки, для обсуждения. Я даже подумываю, не отказаться ли мне от этого диплома, передав его более объективному и лучше меня все знающему критику Туркову.
Вечером — обычная картинка — Андрей Малахов собрал в студию истеричную публику, которая дружно желала и предрекала победу нашему дуэту, семнадцатилетним сестрам Толмачевым, на Евровидении. Притащили даже «Бурановских бабушек». Уже по накалу страстей я понял, что никакой победы не будет. Композицию для девушек написал Филипп Киркоров в соавторстве с каким-то греческим композитором. Ожидаю теперь от Киркорова оперу или ораторию.
Весь день про себя, между другими занятиями, перетирал очерки Быкова: как это здорово, хотя местами и спорно.
11 мая, воскресенье. Хотя заснул с включенным телевизором, сквозь сон понял, что наши девчонки на конкурсе Евровидения не победили, только одиннадцатое место. Утром сразу включил радио: в Донецке и Луганске начался референдум. В Славянске стреляют, в Мариуполе что-то горит, но референдум идет, явка значительная.
Весь день что-то ладил в очерке о Леонтьеве, а вечером ходил в Театр Пушкина, на спектакль по пьесе Шекспира «Мера за меру». Позвал, как обычно, Саша Колесников. Вошли в зал, где, по обычаю новых времен, открытая сцена, в глубине, как бы очерчивая сравнительно небольшое пространство, шесть красных кубов, над сценой — посчитал, уже заранее зевая от скуки — тридцать один светильник; что-то подобное со светильниками я уже видел в Театре Вахтангова. По пьесе действие происходит в Вене.
К моему удивлению, спектакль несколько захватил. Режиссер — это англичанин или американец — нет, английский режиссер Деклан Доннеллан и его постоянный соавтор художник Ник Ормерод. Много интересного, и образ толпы-актера, которая постоянно и стремительно выбрасывает из своей среды участников следующих эпизодов, и обнажение смыслов до аналогий с нашими днями. Сюжет не описываю — он вечен: о правителе, который оставляет царство, чтобы на все взглянуть со стороны. Гарун-аль-Рашид в народе, но наблюдает и за народом, и за оставленным вместо себя визирем. Без пошлости не могу: Путин уходит в монастырь — так в пьесе поступает герцог — и оставляет вместо себя Медведева. Сцены с «бюрократией» занимательны, это говорит о ее неискоренимости. Мне было интересно думать, как это все выглядело в «Глобусе» и какие эпизоды были выписаны драматургом для украшения и удлинения сюжета, а какие — для публики. Саша после спектакля — всего 1 час 50 минут, без антракта — говорил о брехтовской эстетике, об обнажении смыслов. Что плохо — актеры очень быстро говорят; стремительные диалоги и монологи в их устах превращаются в какой-то словесный фарш. В этом смысле не додали Шекспира.
Поделился с Сашей своими недавними впечатлениями о передаче про Большой театр; к сожалению, я ошибся: Анатолий Агамиров несколько лет назад умер. Звучали «повторы»
