12 мая, понедельник. Утром был Паша Косов, ели с ним овсяную кашу и проговаривали все последние события. Паша, в частности, в подробностях рассказал мне о военных действиях в Мариуполе 9 мая. Тогда, оказывается, дело обстояло так. Местная милиция, которой было приказано любыми силами разогнать народ, отказалась стрелять и перешла на сторону федералов. Тогда местный начальник милиционеров заперся у себя в кабинете и попросил по связи подмогу. Приехавшие быстро «солдаты, верные королю» сразу принялись по восставшим стрелять. Было несколько раненых и убитых. Каким-то образом начальнику удалось выскользнуть из своего укрытия и бежать. Через два дня его нашли повешенным где-то в лесопосадке.
Весь день сидел и правил очерк о Леонтьеве, потом отослал Лене. Вот финал:
«У Леонтьева, как я считаю, в репертуаре театра две главные роли. Одна уже безусловна, потому что это Башмачкин в поразительном спектакле “Шинель” на Новой сцене МХАТа, а вторая — актер Аркашка Счастливцев в “Лесе” Александра Островского. У нас в литературе два Островских, и оба по-своему велики.
Со мною можно спорить, потому что “Лес” вроде бы не о том, о деградирующем дворянстве, а если подходить к пьесе, так сказать, с литературоведческой стороны, то это начало смыслов “Вишневого сада”. Не правда ли, забавно? А какой же тогда Фирс главный герой? В тайнах пьес иногда лежит и основа актерских интерпретаций, они часто на уровне интуиции, но актеры — чрезвычайно дотошные люди.
Совсем недавно попалась мне в руки цитата из мемуаров известного когда-то критика и главного редактора журнала “Волга” Сергея Боровикова. Вот что он, между прочим, пишет:
“Самый гнусный образ в русской литературе… Плюшкин? Иудушка? Смердяков? Как бы не так! — Гурмыжская в “Лесе”!
Барыня “лет 50-ти с небольшим” соблазняет, а затем женит на себе юношу, недоучившегося в гимназии, притом сына своей подруги. Карп, старый лакей Гурмыжской, перечисляет тех, кто был у нее на содержании: “Доктору французу посылали? Итальянцу посылали? Топографу, что землю межует, посылали?” И это в те времена, когда и сорокалетние женщины уже считались пожилыми.
И это об руку с ее патологической жадностью и жестокостью, с какими она обходится с племянником Несчастливцевым и воспитанницей Аксюшей.
Отчего-то у Островского репутация чуть ли не добродушного писателя, тогда как по беспощадности изображения русских типов он превосходит едва ли не всех русских классиков”.
Но разве вы когда-нибудь видели пьесу, в которой отрицательному герою не противостоял бы герой другого морального строя? Два русских актера — бывший аристократ Несчастливцев и мещанин Счастливцев — вот и противостоят. Искусство всегда противостоит злу.
Леонтьев выходит здесь на сцену, вооруженный не только текстом Островского, но и всем прошлым актерским бытом своего героя: старым паричком, набором водевилей и даже — современная придумка, думаю, режиссера — металлической складной сеткой, в которой хозяйки носят с рынка клубнику и другую ягоду. Сцена и коллизия хорошо известна — “Из Костромы в Астрахань” и из “Астрахани в Кострому”. Сначала, конечно, текст и параллельно упоительная в своей изобретательности игра с предметами. Милый, добрый, суетливый, но только вдруг за всей этой комической чепухой, как предчувствие трагедии в музыке, начинают, звучат жесткие и хищные ноты, созвучные и сегодняшнему крутому дню и растленной атмосфере усадьбы Гурмыжской. Не пара ли он ей, в своей циничной правде простака? Вот это, пожалуй, то новое, что привнес Леонтьев в эту бенефисную роль, сыгранную в свое время Щепкиным.
Во всем текущем репертуаре, который играет Леонтьев, пожалуй, не хватает действия самого героя. Он всегда не кремень, а оселок, по которому кто-то непременно бьет, стремясь высечь искру. И ты попробуй, как актер, вывернись в таких обстоятельствах, наполни образ. Но я уже упомянул великолепный спектакль, никогда ранее неизвестного мне режиссера Антона Коваленко, “Шинель” на новой сцене МХАТа. Леонтьев играет Башмачкина. Здесь все хороши, у каждого актера почти бенефисная роль, каждый играет себя, а Башмачкин порой лишь объект этой игры. Здесь все, как брызги в лицо маслом с раскаленной сковородки. Взгляд, поднятые плечи, дрожащая спина. “За что вы обижаете меня?” Слов Гоголь не так много дал своему герою, постоянно рассказывая о его мытарствах, да и зритель всю коллизию знает со школы почти наизусть. Зритель вообще любит героев ярких, подвижных, по возможности молодых. Что ему Башмачкин и протертое сукно на его шинели? В этих обстоятельствах Леонтьев работает с ювелирной точностью, будто впитывая в себя возникающее сочувствие зала. Эта ломкая под белой рубашкой спина, интонация этой знаменитой фразы: “За что вы обижаете меня?” — разве забудется. А сочувствие к униженному и оскорбленному герою растет. В конце концов, все мы — компьютерщики, продавцы, бухгалтеры, библиотекари и учителя — те же самые писцы, что и Акакий Акакиевич Башмачкин, и обидеть нас, как и героя Леонтьева, может каждый».
Вечером передали уже более точные цифры по референдуму, они почти такие же, как в Крыму. По моим несовершенным подсчетам, если всех не явившихся на голосование посчитать как сторонников режима Киева, то все равно счет 4:1, три четверти голосуют за спокойную жизнь, за русский язык, в подтексте — за жизнь с Россией.
13 мая, вторник. Когда ехал в Институт, проспект Вернадского был весь белый — зацвели яблони, и так обильно, что рой быстро движущихся машин не смог разогнать орду лепестков. Природа и ее дикие инстинкты всегда сильнее человеческих стараний.
На семинаре обсуждали главу из некоего романа Даши Чабан. Здесь реконструкция одного дня молодой жительницы Праги пани Катарины. Как и положено научной реконструкции, стоит и год — 1931, и точная дата, день. Я помню этот материал еще с прошлогоднего времени, по приемке. Это была работа, отличавшаяся своей зрелостью от других, и только потому, что я заподозрил, что она «списана», я поставил оценку 94, а не 99 или 100. На обсуждении Женя Былина, выросший в прекрасного критика-аналитика, сказал, что это лучшая работа из всех, которые рассматривались в этой аудитории. Как обычно, постарался опросить всех.
Говорил ребятам о спектакле, который видел позавчера, рассказал о книге Айзека Азимова «Путеводитель по Шекспиру» и о книге по советской литературе Дмитрия Быкова. Опять, и вчера, и сегодня утром все это читал. Сколько же осталось в жизни непрочитанного и сколько останется!
В Институте резко поменялась атмосфера. Встретил Л. М. — ректорат переезжает во флигель, который раньше занимало «Знамя». Л. М. уверена, что в ближайшее время начнется реконструкция. Интересно, что во флигель переезжает не только ректор, но и Стояновский с Ужанковым. Я не думаю, что Ужанкову будет так уж уютно рядом с Л. М., которая привыкла на работе торчать с утра до глубокой ночи.
После семинара пришла смс-ка от Лени Колпакова, которому я вчера послал очерк о Леонтьеве. «Очень здорово и, слава Богу и Есину, — не театроведчески. Убедительно и нежно. По-есински элегантно. Молодец и герой, и автор». Почему мне так нужны какие-то еще признания, кроме своего собственного?
Теперь уже не обойтись без Украины, а здесь новости. Было покушение на Болотова — лидера только что провозглашенной Луганской Народной Республики. Потерял много крови, но жизнь вне опасности. Такая же республика была провозглашена в Донбассе. Сейчас возникли разговоры об объединении этих двух новых образований в единое целое. Политические шаги, которые предпринимаются на этих территориях, своевременны и точны. Уже идет формирование органов власти и создание своей армии. Параллельно идет попытка примирить, чтобы не допустить развала Украины, восток и запад. Я думаю, попытка почти безнадежная. Завтра состоится некий круглый стол без Юго-Востока, но с двумя старыми лисами-президентами.
Параллельно знаковые события происходят в России. О санкциях не говорю, когда они касаются отдельных лиц — это как иностранные ордена. Есть кое-что покруче. Например, невестка Владимира Высоцкого, жена его сына, регистрирует название песен покойного тестя, как возможные бренды на спиртное — кажется, она владелец чего-то производящего. По этому поводу некоторые деятели искусств высказались, обращаясь к сыну знаменитого барда. Если не хватает на водку или бензин, мы, дескать, скинемся! Вторым, как я считаю, знаменательным событием стал арест и срок для премьер-министра Израиля Эхуда Кацава. Будучи мэром Иерусалима, он получил взятку. По российским понятиям — ничтожную, какие-то двести-триста тысяч долларов. Тоже мне чудо, а у нас под амнистию попал Сердюков и, кажется, ничего не брал! Кстати, самая ходовая взятка в России — слышал по радио в машине — это 500–1000 рублей, что дают в домоуправлениях, поликлиниках и больницах.
