14 мая, среда. Как никогда точно пришел, как мы и договаривались, Игорь. Едем на дачу — одного меня в дорогу С. П. не отпускает. В тяжелом рюкзаке принес — я называю это новые рецепты — перемолотые в блендере взошедшие зерна гречки и пшеницы — это в одном пластмассовом коробе. В большой стеклянной банке, тоже измельченные в пасту — четвертушка свеклы, полбанана, два яблока, пророщенная пшеница. Кажется, все это для меня — наглядный урок сыроедения. Забегая вперед, должен отметить — все было очень вкусно.
Доехали довольно быстро по Киевскому шоссе. С собой кроме продуктов взял еще и шесть или семь экземпляров дипломных работ — в Москве со столичной суетой мне это не прочесть. На даче, после осмотра угодий, распределились: я занялся огородом, общим ненастырным руководством; Игорь взял на себя то, на что я не смел даже замахнуться, приведением в порядок — чистка, мойка бани и всего подвала и топка печи. Я довольно быстро угомонился и занялся на улице, среди шепота молодых листьев и поклонов «желты цветочков», которые вскоре должны были превратиться в одуванчики, чтением работы Кристины Бова «Море молчания». Это студентка Королева. Читал, собственно, почти весь день, и настроение было довольно пакостное. Буквально вся работа на котурнах. Монологи, обращенные к некоему спутнику или спутнице, попеременно произносимые почти в стерильной, безвоздушной атмосфере. Нет ни обстановки, ни пейзажа, ни лиц, чистые «чувства». Нет ни ложки, ни вилки, ни тарелки — все почти в космосе. Все эти рассказы-монологи снабжены эпиграфами, к этому привлечены авторы самые именитые — Овидий, Тацит, Мильтон. В любимцах литературы и искусства, которые в текстах называются, ни одного русского классика. На девятой странице появилось понятие «оральный секс», я человек терпимый и способный понять разнообразную молодую человеческую природу. Этим меня теперь в Литинституте не запугаешь. На 31-й странице слово «сифилис».
Постоянно, как уже привык, свои замечания фиксирую на последней странице дипломной работы.
Возникает ощущение, что А. В. Королев работу студентки не читал. Все плохо структурировано, речь разбалансированная, запас слов на самом минимуме. Конца работы нет, скучно. На 22-й странице вдруг вырисовывается тема первого в работе рассказа, правда несколько коряво:
«Кто бы мог подумать в итоге, что гораздо интереснее, чем узнать, как наука объясняет любовь, станет жажда понять, как и чем объяснить нелюбовь. Мою — к тебе. Твою — ко мне. Нашу. Живущие в одной квартире, просыпающие вместе по утрам, готовящие совместные ужины, смотрящие фильмы, посещающие бары трижды в неделю и клубы — по пятницам, посвящающие сексу половину любого вечера, мы не любим друг друга. Впрочем, это не новость. Интереснее, на мой взгляд, тот факт, что мы просто не способны любить. По крайней мере друг друга. И этому тоже должно найтись объяснение».
Пока читал, посещали коварные мысли: отдать работу А. Туркову, который, конечно, устроит ей показательный разгром, или снять с защиты? Две первые трети этого «труда» на законных основаниях давали возможность это сделать. Но недаром я всегда с тайной надеждой, «а вдруг», дочитываю любую работу, как бы ни сопротивлялась душа, до конца. В конце дипломной работы был прекрасный десятистраничный рассказ «Там, где была она, был Рай». Это рассказ о больной шизофренией матери, которая боится, что сын отправит ее в сумасшедший дом. Здесь и изысканный эпиграф из Джона Мильтона пригодился: «В Аду везде я буду. Ад — я сам». Просто великолепный рассказ.
Когда что-нибудь более или менее хорошее прочту — настроение поднимается.
Часов в шесть отправились в баню, которую Игорь сумел разогреть до 82 градусов. Здесь были трудности и с тягой, уже год, после смерти Маши, баню не топили, дымоход пробился с трудом, дым шел по всему дому, потом все пошло хорошо. Как банный партнер Игорь не так вынослив, как Володя, сделал только три захода, а я — два. После бани почувствовал себя много лучше и отлично, как никогда в Москве, спал у себя наверху.
После бани — чем же люди до эры телевидения и Интернета занимали себя вечерами? — посмотрели фильм Бориса Хлебникова «Пока ночь не разлучит», который Игорь привез на флешке. Очень немудреная история, вернее много мелких историй, которые произошли в новом, роскошном и гламурном ресторане. Все не очень по содержанию и даже форме ново, но так хорошо замаскировано под жизнь, что смотрится с тем же ответственным интересом, как документальный фильм. Хорошие ленинградские актеры, гламур и новую жизнь представляет Авдотья Смирнова. Пьющую часть публики — знаменитый певец Шнур. Какая драка в конце, и какой мат! Вот и запрещай — он здесь так уместен, потому что про жизнь.
По радио и ТВ материалы о перехваченных переговорах миллиардера Коломойского. Как утверждают средства массовой информации, именно на его деньги была спровоцирована резня в Одессе. Хотели, оказывается, попугать, разогнать лагерь «сепаратистов» на Куликовом поле, а нанятые фанаты увлеклись. Этому джентльмену хочется и Одессу, в которой «никто не пикнет, как у него в Днепропетровске». Коломойский угрожал лидеру Донбасса Цареву и сказал, что за его голову назначена премия в один миллион долларов. В других разговорах с этим невысоким человеком, одновременно похожим и на нашего режиссера Соловьева, и на кинопродюсера Рудинштейна, звучала еврейская тематика; знакомые называют его Беней. В осажденном Белом доме Ельцина журналисты про себя называли Беном.
15 мая, четверг. Прочел еще две работы семинара Королева. К счастью, вполне хорошего уровня — настроение хорошее. Пока утром читал, то явственно слышал, как внизу Игорь поднялся и пошел во двор, на летнюю кухню. Когда я спустился вниз, завтрак был уже готов.
Обе очень неплохие работы о детстве и юности — собственно, здесь весь нажитый за небольшую жизнь багаж. Повесть «Имя художника» Александра Илюшенко — это практически попытка нарисовать путь, как мальчик, герой повести, и, видимо, молодой человек, написавший повесть, пришли к слову, попали в Лит. Здесь неплохо написанное детство, попытка матери пустить не очень, видимо, здорового ребенка по пути отца-художника. Школа, учителя, первые опыты. «Всё вокруг мельтешило, всё чего-то требовало: сдай ЕГЭ, нарисуй тысячу натюрмортов и миллион эскизов, иначе не сможешь пройти вступительные экзамены. . . Дни проносились как мошки, и среди их мушиного мельтешения росло и ширилось внутри глубокое, всеохватывающее безразличие и полное онемение». Трудно выражать призвание по чужому желанию.
Вторая половина очень приближается к философскому трактату о вещах, именах, сущностях окружающих явлений. Попытка к философскому парению. Много в сущности хороших и точных наблюдений.
«Настоящие цветы также мало похожи на цветы, как и искусственные. Они не дотягивают до хризантем».
«Слова — это пелена, закрывающая от нас реальный мир, слова — это и свой отдельный самодостаточный мир».
«Есть три типа художников. Одни рисуют не яблоко, а слово “яблоко”, то яблоко, которое спрятано в слове, то идеальное круглое яблоко, выпуклое и настоящее. . .
А есть те, кто пытаются изобразить вещи, такими, какими они предстают без имени. Многие люди думают, что “Подсолнухи” Ван Гога — это светлая и радостная картина...» Не продолжаю цитату, но рассуждение очень интересное.
Повесть «Скала» Марии Дятловой — это тоже повесть о детстве и взрослении, написанная уже не ребенком, а с оглядкой на видение и интонацию ребенка. Здесь не только поразительная любовь к отцу, милая с небольшими претензиями мать, зовущая сына на французский манер Дени, здесь и южный, неподалеку от изменившего ему морю, город с почти античным названием Киллия. Здесь все почти умилительно, но годы идут.
«... баба Ли оставалась моим лучшим другом. Она часто засыпала прямо в кресле, свешивая руку с подлокотника, и я часами мог играть с ее кольцами, снимать их и надевать, крутить и пытаться отковырять большие блестящие камни. Так было и в тот вечер. Мама вышла в магазин и в больницу за рецептами на уколы. Мы остались смотреть сериалы. Я до сих пор пытаюсь испугаться, почувствовать что-то, положенное ситуации, когда пятилетний ребенок провел три часа с трупом своей почти бабушки. Но мне не страшно, для меня она просто спала».
Первая влюбленность мальчика. Найдены хорошие детали, точные слова. Очень удачно абитуриентка вплетает сюда античные и исторические мотивы, тему моря, иной жизни. А в ней не все, оказывается, ладно. Со сценой смерти бабушки почти рифмуется сцена несостоявшегося самоубийства отца. Родной отец, не родной, но есть другие критерии для человеческой верности и сыновьей стойкости.
Утром, пока я что-то читал, Игорь, лежа на солнышке, изучал толстенный том знаменитого музыканта Кита Ричардса «Жизнь», я думаю, это почище моих Дневников. Из рассказов Игоря я теперь все знаю о нашей ментовке. Вернее, об организации, где регистрируют таджиков, оформляют виды на жительство и выдают эмигрантам паспорта. Игорь, который пять лет прожил в России, уже получил «вид на жительство», это почти паспорт, и сейчас оформляет гражданство. Уже появилась целая толпа ребят из Луганска и Донбасса, которые регистрируются в Москве. Но еще до них пришла армянская волна. Есть «подпольная» очередь на оформление. Есть и персонажи, которые, еще раньше записавшись, теперь продают близкие номера.
Я все читал и писал, а Игорь сварил из свежего огородного щавеля и припасов суп и прокосил мне весь участок. Отвез косильщика к пятичасовой электричке и принялся читать рассказы и миниатюры Ирины Кунц. По телевизору говорили о том, что узбек с помощью своего приятеля — не поделили въезд на рынок — в драке убили в Пушкине молодого болельщика «Спартака», а потом имитировали, что парень попал в аварию — разбили его машину. Сегодня преступник сдался властям. Фанаты дружно похозяйничали на рынке. Власти провели проверку, отыскали 70 человек нелегалов. Будут депортировать. Какие-то средние века. Но что наша милиция делала раньше?
