28 апреля, понедельник. Утром ездил к врачу — это была специалист по УЗИ, работающая быстро и точно, как космонавт. Я уже заметил быстроту и крайнюю профессиональность молодых врачей — все почти нормально, в левой шейной артерии есть небольшая «бляшка», кровоток почти нормальный, позвоночные артерии не так хороши, как бы ей хотелось, но жить еще можно. С этим и вернулся к 12 часам домой. Из метро прошел прямо на стадион и там ходил средним шагом шесть или семь кругов — весеннее разнашивание организма.
Работы на завтрашний семинар Миша Тяжев переслал мне — это не его вина, а моей малышни, долго вылизывающей в тексте места, которые при чтении не имеют никакого значения, — лишь часов в восемь – десять. Весь внезапно освободившийся день занимался чтением непрочитанной еще прошлой «Литературки» и Дневником. Вот две цитаты — моя добыча. Первая из неизменного Льва Пирогова. На этот раз он написал на колонку комментарий об интеллигенции. Вот начало:
«В связи с событиями этой весны в нашем информационном пространстве стало реже встречаться слово “россияне” и чаще — “русские”. Как-то не ложится на язык “россияне” в связи с тем, что сейчас происходит. А “русские” — ложится.
Такого национального душевного подъема, как сегодня, не добились бы никакие националисты. Как бы они его добились? А вот государству — достаточно оказалось пальцем пошевелить. Становится понятно, что не “империя” была причиной усталости русской нации, как твердили наши националисты. Причиной была болезнь империи. Пока с государством было плохо, и народа не видно было, а как оно начало подавать признаки жизни, так и народ сразу зашевелился».
Ну, а теперь — конец статьи — умный читатель поймет основное содержание. Я, естественно, вспомнил картинку с состоявшегося в Киеве стыковочного совещания российской — следи за терминологией — и украинской интеллигенции.
«Что было (дважды в ХХ веке) причиной упадка Русской империи? Ее выжирали изнутри “элиты” — как выедает дом плесень: вроде и стены целы, а жить нельзя. Нам не стены ломать — нам надо плесень вытравить. Устранить от власти “элиты”, не желающие строить и воевать, потому что это отвлекает их от жранья. А для этого — поставить страну в такие условия, когда не строить и не воевать невозможно.
Это и происходит. Постепенно и аккуратно — “вежливо”. Даже жалко немножко, что так вежливо. Драки ужасно хочется».
Другой веселый комплекс цитирования — это роман Аллы Боссарт, интерпретации рубрики «Литпрозектор». Боссарт — обозреватель «Новой газеты». Умнейшая женщина — я часто ее читал; охват, темперамент, эрудиция. Известно ее суждение о Ходорковском и ситуации, в которую он попал. «Конечно, Ходорковский — не мессия и не истребил бы в одночасье балагановскую страсть к воровству, заложенную в русской природе. Но он уже начал работать над новой генерацией… Первого чиновника страны лишала сна невыносимая мысль об историческом шансе, который такие парни, как красавец, интеллектуал и богач с доброкачественными генами, могут дать России». Угомонись, ты уже и так знаменита, попала в историю. Но у нашей грамотной интеллигенции есть ощущение, что литература творится по неким лекалам. Потом, в России всегда престижнее быть писателем, нежели журналистом. То, что ты неглупый человек и понимаешь чужой текст, совершенно не означает, что подобный текст ты мог бы и сам сотворить. А ведь творят — значит, недостаточно умные. Вот, что пишет газетный обозреватель:
«Смотрю я иной раз на количество издаваемых нынче книг, и — тоска берет. Это же сколько леса сгубили! Особенно жаль, если зазря. Графоману-то, ему что: издал книжку и ходит довольный, а дерева уже не вернуть. А ведь и грубая кора его, и нежное шелестение листвы гораздо более живые и настоящие, чем тонны зачем-то написанной и изданной чепухи.
Как вот, например, “Холера” Аллы Боссарт. Милая такая книжечка, на обложке унитаз в виде ракеты (можно предположить, какое топливо там используется) устремляется в небо. Открываем, читаем: “Допустим, у интеллигентного мужчины тридцати девяти лет, с высшим образованием, холостого жизнелюба — страшнейший понос”. Ну, думаю, ладно, с кем не бывает, понос так понос. Читаю дальше, надеясь, что, когда диарейный процесс у главного героя закончится, то начнется наконец какое-то повествование. Вы не поверите: дальше ничего не начинается — практически весь роман про это. Герой попадает в инфекционное отделение, потом у него якобы обнаруживают холерный вибрион и больницу закрывают на карантин. При этом запрещают пользоваться туалетом. И дальше автор с упоением описывает, как продукты жизнедеятельности больных транспортируются из больницы: “…В палаты поставили двойные контейнеры на колесиках, типа мусорных, кубов на двести, и ящики с хлоркой. В контейнеры неуравновешенные желудочно мужики сваливали из суден продукты своей жизнедеятельности и засыпали хлоркой. Два раза в неделю, во вторник и пятницу, приезжал просто-напросто золотарь, дежурным больным выдавали специальные робы, те выносили параши с черного хода во двор, и золотарь откачивал все это хозяйство в цистерну. Предполагалось, что дерьмо впоследствии уничтожается с помощью негашеной извести, а робы стерилизуются”.
Весьма, весьма познавательно. И главное, очень уж достоверно, — вещь, похоже, автобиографическая. Что интересно, все основные персонажи этой мистерии поноса почему-то евреи — может, подобное недержание — национальная особенность… А редкие русские — непременно пьяницы».
Днем стало известно, что ранили во время спортивной пробежки ставшего знаменитым на всю Россию за последнее время мэра Харькова Геннадия Кернеса. Его обвиняют и в братании с бандитами, и в братании с теми, кого на Украине называют «федералами». Возможно, это месть или тех, или других — быстрых изменений политических пристрастий не любят нигде. Меня поразило даже не это, а мгновенное появление у постели раненого врачей из Израиля. Пожалуй, этим можно восхищаться.
29 апреля, вторник. Провел огромный на три с лишним часа семинар. Это рассказы Леши Рябинина и два рассказа Оли Орленковой. Что касается фантастики Орленковой — она грамотна, не без чувств, но чуть старомодная. Собственно, об этом говорил Степа Кузнецов. Троица, которая всегда кучкуется на задних партах у окна — Степа, Саша Драган и Женя Былина, — это очень сильный кулак мыслителей и уже сейчас теоретиков. Прочли всех французов и американцев. Вообще наши ребята читают англичан, шведов, американцев, немцев и по их лекалам пытаются написать что-то про нашу жизнь. Не получается.
Очень интересно в начале семинара ребята говорили о спектакле «Берег утопии», пожалуй, так, что мне самому захотелось посмотреть его еще раз. Зал был переполнен. Все-таки молодежь хочет что-то узнать, пока жизнь ее не скрутит.
После семинара почти час занимался с Лешей Костылевым — правил его работу. Парнишку очень жалко, что-то в нем было сломлено.
Домой приехал в три, чтобы поесть и к шести ехать на Арбат, в центр Людмилы Путиной на вручение премии Горького. Сил после семинара уже почти никаких не было, никогда я раньше после семинаров так не уставал. Но делать нечего — что меня так тянет преодолевать себя, трифоновское ли «до упора» или Дневник, который требует каждый день новой жертвы? Отчасти действительно я последнее время управляем Дневником.
Вручение премии состоялось в том же здании возле метро «Арбатская», что и в прошлом году. Сегодня здесь еще разыгрывали призы читательских симпатий. В зале были вывешены стикеры с тройками финалистов, надо было выбирать, и выбор этот, как всегда, был случайным и довольно бессмысленным. Гости — литераторы, бывшие лауреаты, писатели — болтались по залу, разговаривали занятно, полезно и даже мило. Народа было поменьше, чем в прошлый раз, не было редакторов «толстяков», по крайней мере «знаменцы» — и Сережа Чупринин, и Наташа Иванова — отсутствовали. Сама церемония проходила в том же зале, но на этот раз были еще и телевизоры, «приближающие» президиум. В жюри на этот раз были кроме Миши Попова, который, по его же словам, «профессиональный член жюри», еще и «условно наши» — Олеся Николаева, выступавшая с привычным пафосом, и Инна Ростовцева, довольно долго и складно говорившая о лауреатах. Я уже давно заметил, что обычно подобные приветственные высказывания мало соответствуют представляемым произведениям. Председательствовал ласковый и спокойный Алексей Варламов. Изменилась немножко «художественная часть». Вел-то, конечно, неутомимый Гордон, но вместо певцов и певиц играли молодые ребята из Центральной музыкальной школы. Это было веселее. Лауреаты — Маша Ряховская — второй раз она получает премию за свой роман «Записки одной курехи» — проза. Машу я в свое время принимал в Институт, она тогда писала стихи. Поэзия — Евгений Чигрин. Евгений оказался страстным читателем моих Дневников, читал их даже в журнале «День и ночь». Саша Сегень получил премию за свою книгу о московском митрополите Филарете. Его «Попа» я не читал, мне все это показалось достаточно сконструированным, хотя и вроде бы была документальная основа, а вот «Московский Златоуст» прочту. Горьковскую премию — уж тут-то наверняка заслуженно — получила уже очень немолодая Лидия Спиридонова, — всю жизнь эта женщина проработала в ИМЛИ и выпускала полное собрание сочинений Горького. Сейчас выпускают что-то совершенно неизвестное. Мне пришлось вручать премию Юрию Архипову — в год Германии он в «Дружбе народов» опубликовал очерки о Германии, надо бы найти их и прочесть. Во время моего представления образовался некий конфуз — я никак не мог прочесть еврейское отчество одного из финалистов.
Теперь самое, наверное, интересное — «Комсомолка» об этом сказала так: впервые после развода на публике появилась Людмила Путина. Она как глава фонда произнесла очень толковую и просто отличную речь о литературе и значении и Горького, и Горьковской премии. Хорошо была одета, хорошо держалась, это про нее — моя любимая цитата — «без притязанья на успех». Кстати, когда начался банкет, то она вместе с сотрудниками фонда, но чуть в стороне, не пренебрегла. Была Вербицкая, теперь она президент Педагогической академии. Я обещал прислать ей Дневники. Всласть во время вручения и банкета проговорили с Леней Колпаковым, потом шли вместе до метро.
