Любовь и шахматы. Элегия Михаила Таля

Миша, как всегда, "возник" в нужный момент. У меня уже был готов пакет документов для Геры в связи с его выездом из СССР. Более надежную оказию, чтобы пакет попал по назначению, через Мишу, трудно было себе представить... Я встретила его в аэропорту "Шарль де Голль". Стали выходить пассажиры, и среди них я увидела пожилого человека с болезненным лицом. На нем было старомодное пальтишко и огромная, не по размеру, "совковая" пыжиковая шапка. Трудно было узнать в этом человеке блистательного любимца публики, знаменитого Михаила Таля. Но это был он... Выглядел Миша столь ужасно, что мне стало страшно. Он был совершенно трезв, но запах его любимого "мартеля" я уловила... Он сразу среагировал на мой испуганный взгляд и засмеялся: "Не бойся, рыжик! Это я репетирую роль чучела Михаила Таля в новой кинокомедии". "Миша, - сказала я. - Это - не кинокомедия. Это - фильм ужасов!" А он обнял меня и сказал: "Ужас был бы, если бы ты не приехала".

Миша рассказывал о Гере, интересовался моими делами и совершенно расцветал, когда разговор заходил о Жанночке. Через два дня я провожала его в Испанию. Он был весел и говорил, что давно не чувствовал себя так хорошо, как в эти два дня. А я думала только об одном: каким образом можно играть в шахматы, находясь в таком чудовищном состоянии?

Прошла неделя, и он позвонил из Испании. "Саська! -закричал он радостно. - Кажется, я начинаю неплохо играть в шахматы!"

"... Над молодым чемпионом светило яркое солнце славы, будущее виделось радостным и безоблачным... Но Бог рассудил иначе, и на долю Таля выпало немало тяжелых испытаний. Дальнейший его творческий и спортивный путь был омрачен тяжелой болезнью почек, сопровождавшейся острыми, труднопереносимыми болями. Приступы болезни наступали неожиданно, часто во время соревнований. Приходится лишь удивляться, что после стольких операций, проведенных под общим наркозом, Миша еще сохранял удивительную ясность и быстроту мышления.

Болезнь оказалась неизлечимой. Врачам уже давно было очевидно, что жить Талю осталось недолго. Но случилось чудо: Таль еще многие годы мужественно противостоял смертельному недугу. Его спасительным лекарством были шахматы! Когда болезнь на шаг отступала, Миша сразу же бросался в горнило шахматной борьбы..."

Виктор МАЛКИН,
доктор медицины
("Шахматный вестник", 1992 г.)

Потом мы встретились с Мишей в Брюсселе, куда он приехал с Гелей. Это было после двух полостных операций в Риге, когда у него было желудочное кровотечение, причину которого так и не установили даже во время операции. Миша был очень слаб, еле передвигал ноги... Понятно, что Геля не могла отпустить его на турнир одного. По просьбе Гели мой знакомый антверпенский врач осмотрел Мишу в гостинице и обнаружил абсцесс в области шва. Он высказал предположение, что абсцесс - результат отторжения шовных ниток, которые "забыли" вовремя удалить. Он сказал, что, скорее всего, абсцесс придется вскрывать... Позднее так оно и произошло...

Больше всего меня изумило то, что после осмотра, находясь в ужасном состоянии, Миша настоял, чтобы мы все пошли в ресторан (!), и в ресторане заказал себе каких-то моллюсков, морских червей - все очень острое, выпил несколько рюмок спиртного и в течение всего ужина шутил по поводу изощренности человечества, догадавшегося, что все эти неэстетичные с виду морские твари на самом деле являются изысканнейшими деликатесами... Наш знакомый антверпенский доктор хватался за голову и не сомневался, что придется вызывать скорую помощь... Но Мишин организм был непостижим! Правда, тогда сыграл он, по-моему, две-три партии и выбыл из турнира...

В июле 1990 года Гера с семьей прилетел в Израиль. Конечно, я тут же сделала то же самое. Вскоре прилетел Миша с Гелей и Жанночкой. У всех у нас было прелестное и беззаботное настроение - мы впервые за много лет собрались своей большой семьей за одним столом.

Миша был "в тонусе", без конца острил, с аппетитом ел, выпивал и поминутно выбегал из комнаты покурить. У всех сложилось ощущение, что он начинает избавляться от своих хвороб...

Гера сделал в те дни много фотографий, которые мы проявили уже после того, как Миша уехал. Как-то однажды мы сидели с Герой на диване и рассматривали фото. И вдруг Гера с тревогой в голосе сказал: "Мама! Посмотри! Это - не наш папа! Это - старый мертвый человек!" Мне стало не по себе от его слов, но то была правда...

Пока Миша был рядом, от него исходило какое-то магическое свечение, которое делало его в глазах окружающих молодым и здоровым. С фотографий же смотрела выцветшая тень человека, который когда-то был Мишей Талем, - без радости, без малейшего блеска во взгляде. Как царственная новогодняя елка после того, как вдруг взяли и выключили сверкавшие на ней разноцветные гирлянды лампочек...

Находясь в течение жизни рядом с Мишей, я часто наблюдала в нем сходные эффекты внезапного "выключения", но не такие и другого происхождения. "Выключался" он обычно в те моменты, когда разговор переставал быть для него интересным. Собеседник всегда улавливал этот момент, и дальнейшее зависело от его такта. "Выключение" означало одно: "Разговор окончен. Извините - у меня больше нет времени". Тактичный человек сам в такой момент прерывал беседу и замолкал. Или уходил. Бестактному приходилось объяснять. Могла я объяснить, мог - Кобленц... Объясняла Геля...

Но Миша мог и "включаться" - как правило, тогда, когда разговор переходил на шахматную тему. Однако при условии, что собеседник - человек, постигший шахматы. Специалисты могут часами беседовать друг с другом, пересыпая диалог невероятным количеством своих и чужих цитат. Шахматисты общаются на языке шахматной нотации. Эта способность всегда вызывала у меня изумление. Я ничего не могла понять, но слушала моих "инопланетян", наблюдая за их эмоциями. Если собирались, например, вместе Таль, Штейн и Гуфельд, то их общение выглядело примерно так:

Гуфельд: А что вы скажете на: коньечетыреэфшесть-слонбжедва?

Штейн: Слонжесемьеэфжеэфконьдэпятыиах!

Таль: А не хотите ли: наконьэфшестьвпромежуткеферзь-ашвосемь?

Гуфельд: Наферзьашвосемьладьяжевосемьсшахомаш-семьладьябьеташвосемь и - без мамочки!

Таль: А после слонеодин - без папочки...

Штейн: Слонеодин не проходит из-за очевидного: конь-бьетеодинцэчетыредэцэкорольжесемьладьяасемьшах!

... И эта милая "болтовня" длилась бесконечно, и у постороннего возникало полное ощущение сумасшедшего дома.

"... Все молодые, охотно уважая и Геллера, и Полугаевского, и Таля, за доской готовы опровергать и того, и другого, и третьего. И это прекрасно. Мы ведь так же относились к Ботвиннику, или к Бронштейну, или к Кересу...

... Оборотная сторона проблемы выдвинута не самими молодыми, а скорее - их горе-болельщиками. При этом опять же надо учитывать, что бывают разные поклонники. В 1960 году в зале Московского театра имени Пушкина, а позже, в 1961 году, в Театре эстрады большинство присутствовавших болело за меня, а не за Ботвинника. Что-то новое, что-то свежее! Уверен, что если бы мне пришлось сейчас играть матч с Анатолием Карповым, ему симпатизировало бы тоже самое большинство. Закон природы, и с этим ничего не поделаешь. Неприятно лишь, когда под это подводится откровенная "база": эти, мол, старые (читай: бесперспективные, читай: неподающие...). Но ведь, как говорится, Бог подаст, а мы нет, мы подавать не собираемся. Мы уступим, но только за доской. Я не собираюсь, как иные, портить отношения с тем, кто меня обыграет. Но пусть сначала обыграет, не дожидаясь глашатаев и ходоков за себя"

М. ТАЛЬ ("64", 1979г.)

"Включался" Миша и тогда, когда разговор заходил о футболе. Он был фанатичным болельщиком и часто в поездках таскал меня на любые матчи. Мне эта истерия всегда была непонятна: как не смог меня Миша научить играть в шахматы, так не смог он меня пристрастить и к футболу. Потом он уже не звал меня на футбол, а друзьям говорил: "Саська смотрит на игру, как баран на футбольные ворота!"

Иногда Мишины "включения" касались карт. Любил и с особым азартом играл в белот, которому его научил еще Роберт, и бридж. Как-то я сказала, что антверпенские дамы хотят научить меня бриджу. Миша сказал: "Саська! Это еще сложнее, чем шахматы. Тебе проще изучить японский язык".

Эти фрагменты своих воспоминаний я привела еще и для того, чтобы сказать, что Миша был увлекающимся человеком во всем.

Продолжение следует...