Наверное, такое состояние знакомо многим из тех, кому, как мне, за семьдесят: усталость, накопившаяся за день, раздражение оттого, что многое из намеченного не успел сделать, и так хочется лечь и заснуть.
Ложусь, пытаюсь заснуть. Хочу спать, а не могу. Лежу, глаза закрыты, в доме полная тишина, только собаки (у меня два замечательных ризеншнауцера) посапывают. Я же никак не могу успокоиться. Впрочем, слово неточное — я не взволнован, не огорчен, день как день, но не могу заснуть.
Как там в цирке? Пройдет ли новый номер? Найдем ли деньги для создания нового представления? Прояснятся ли наши отношения с партнерами? Стоит или не стоит идти к префекту одной из префектур (какое неудачное сочетание префект префектуры, а как сказать иначе? Район — но районов теперь нет в столице, территория — но это совсем казенно звучит?!) хлопотать о квартире для сотрудника цирка? О чем мы будем говорить с Юрием Лужковым, мэром города, встреча назначена на завтра, но как она пройдет? Вопросов к Юрию Лужкову много, он любит цирк и помогает мне, у нас установились дружеские отношения, но сколько можно просить?
Пытаюсь сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли, а не могу, все переплетается, переходит в какую-то сумятицу.
Я дедушка, трое внуков. Но старик ли я? Не хочу считать себя стариком. Старик тот, кто немощен, требует особого ухода, кто ворчит, часто и много болеет, у кого многое в прошлом.
Знаю: в цирке за глаза меня называют Дедом. Не сержусь. В слове «дед» есть стабильность, сила, твердость.
Переворачиваюсь, открываю глаза, и невольно многое из моей жизни проносится как в кино, где я и сценарист, и режиссер, и актер, и… зритель.
Странное кино получается.
Голодное детство. Но ведь радостное. Каждый день открытие. И в школе мне нравилось учиться, и в семье меня любили, и бабушка меня всегда ласкала, а тетки… Сколько они проявили ко мне тепла, внимания, заботы.
Окончил школу. Время влюбляться, разочаровываться, искать, делать первые шаги в профессии, учиться, наконец, а меня в армию призвали. Это было в 1939 году. Только домой собрался — объявили войну, и два года воевал под Ленинградом.
Я об этом подробно рассказываю в книге «Почти серьезно…», глава так и называется — «Семь долгих лет». (Любопытно: над книгой я работал вместе со своим другом, журналистом Владимиром Шахиджаняном, тоже семь долгих лет.)
Каждый раз, когда начинался бой, думал: ну вот и все… могу уйти из жизни. Но мне везло. И каждый раз я благодарил судьбу, что остался жив!
Благодарил судьбу…
Мне действительно в жизни везло. Вернулся с войны живым. Не поступил ни в один творческий вуз — поступал в несколько театральных институтов, во ВГИК держал экзамен, пробовался во все театральные студии — всюду получал отказ, но приняли в студию клоунады при столичном цирке на Цветном бульваре. Многому научился у великого Карандаша. Когда учился, часто бывал недоволен тем, как нас учат, чему учат, раздражала маленькая стипендия, огорчало, что не все меня понимают. А когда стал работать самостоятельно, понял: а ведь у многих я взял многое для своей профессии клоуна и комедийного актера.
Известность ко мне пришла поздно, когда было за сорок лет, скорее даже под пятьдесят. Я никогда не был опьянен этой известностью. Нет, просто работал, просто жил, просто общался с друзьями, просто читал, просто…
Да-да, все было довольно просто. Я никогда не просил для себя званий и, признаюсь, относился к ним скептически, хотя, когда узнавал, что награжден или мне присвоили звание заслуженного или народного артиста, радовался.
Мне нравилось жить.
И, вспоминая свое прошлое, я пришел к любопытному для себя выводу: а ведь интересной была у меня жизнь.
Мне повезло с женой, мне повезло с друзьями, мне повезло, что я смог быть и оставаться таким, какой я есть.
Я решил: исполнится шестьдесят лет — манеж покину. Лучше уйти со сцены на три года раньше, любил говорить Леонид Утесов, чем на три часа позже. Так я и сделал. При этом не задумывался, что буду делать дальше. Повезло. Остался в цирке. Работал режиссером, а теперь вот и директор цирка.
Что удалось, а что не удалось сделать в жизни? Да, снялся более чем в пятидесяти фильмах, объездил почти всю страну с цирком, побывал во многих странах мира, встречался с очень интересными людьми, прочел много интересных книг, пересмотрел немало интересных фильмов. Интересных…
Стоп! Жизнь моя была интересной! А сегодня? Да, она тоже интересная.
Каждый день новое. Жаль, силы не те. Куда-то ехать уже не хочется, начинать что-то новое трудно, довольно часто ощущаю усталость, ловлю себя…
Впрочем, это любопытно — на чем я себя ловлю. У меня появилось ироничное отношение к суете. Я стал замечать, что самое приятное для меня — пойти в театр с внуками. У меня меньше стало желаний. Если бы раньше меня спросили о моих желаниях, то я мог бы долго перечислять их: хочу достать хорошие книги, хотел бы побывать в таких-то странах, мечтаю увидеться с такими-то людьми, с удовольствием бы купил… До сорока лет мы с женой жили очень бедно, и поэтому один только перечень возможных покупок, желанных приобретений оказался бы довольно обширным.
А сегодня? Что я хочу сегодня?
Закончить свою книгу анекдотов. Найти хороших клоунов для новой программы в цирке. Помочь сыну в его делах — он перешел работать в цирк. Побольше времени проводить с внуками. Посмотреть хороший приключенческий или детективный фильм. Хочу, чтобы у моей жены Татьяны все получилось в ее клубе «Фауна». В этом клубе объединились собаководы. И, конечно, хочу быть здоровым.
А сердце иногда болит. А кашель, хотя и бросил более десяти лет назад курить, порой такой начинается, что страшно становится. И память становится слабее, и мне приходится, чтобы не забыть, что и кому обещал, все записывать.
Мне за семьдесят, и я понимаю, что должен сознавать свой возраст, должен радоваться тому, что работаю и живу, могу помочь другим. Я испытываю радость оттого, что рядом со мной есть близкие мне люди. Помните, в Библии есть молитва: «Господи, не оставь меня одиноким в старости»?
А как не остаться одиноким в старости? Надо сделать так, чтобы другим людям рядом с тобой было интересно, приятно, радостно. И тогда они захотят почаще бывать с тобой. Наверное, поэтому в моем кабинете всегда люди. Я не люблю одиночества. Да, согласен, уединение каждому человеку необходимо, чтобы подумать о себе, о жизни, о других, о будущем. Уединение — хорошо, а одиночество — плохо. Но все меньше и меньше я думаю о будущем, все больше и больше вспоминаю о прошлом.
Я весь в прошлом? Нет. Я в настоящем. Но прошлое мне помогает жить. Знания, опыт, старые друзья и новые знакомые. Я не один, у меня хорошая семья. Я нужен другим людям. Признаюсь, часто чуть-чуть раздражаюсь, когда многие люди просят меня им помочь: не могу всем помочь. Но проходит секунда-другая, и понимаю: так ведь это отлично, что могу кому-то помочь, что ко мне обращаются, и я настолько оказываюсь во власти своих обещаний, что бывает некогда нормально пообедать.
Я часто вспоминаю свою маму. До последних дней она всегда была с другими людьми, она всегда кому-то чем-то помогала.
Я вспоминаю многих артистов цирка, которые давно покинули манеж, но часто приходят в цирк, чтобы просто пообщаться.
И я думаю: как хорошо, когда есть любимое дело, как хорошо, когда многое из прожитой жизни могу вспоминать с приятным чувством — это было со мной, это было у меня, у меня жизнь такая же, как у многих людей, и другая, не такая, как у многих, ибо нет двух одинаковых биографий.
Мне помогают в жизни юмор, ироничное отношение к себе, умение не злиться на людей, даже на тех, кто не понимает…
Это моя жизнь. Я прожил, впрочем, почему прожил, живу, так, как умею, как могу, но только с одним условием: чтобы было интересно мне и тем, кто рядом со мной.
Посапывают собаки. Они за день набегались, устали. И я устал, но никак не могу заснуть. Почему? Наверное, потому, что чуть-чуть тревожно на душе. Трудно жить, очень трудно, но ведь интересно…
И когда начинаешь думать, вспоминать, а что же было интересного, то забываешь о трудностях, думаешь о том, что нужно сделать завтра, о том, что было в прошлом, стараясь вспоминать только приятное, радостное, интересное — и… к счастью, засыпаешь.
Засыпаешь, даже если в голове нет-нет да и мелькнет страшная мысль: а вдруг не проснешься? Впрочем, говорят, что это самая легкая смерть! Но я хочу проснуться!
С Юрием Владимировичем нас связывает многолетняя дружба. (Связывала? Не хочется писать в прошедшем времени.) Как я уже писал, над книгой «Почти серьезно…» мы работали семь лет. Вместе с Ю.В.Никулиным я ездил по циркам страны, был с ним на съемках фильма «Двадцать дней без войны», ежедневно встречались то у него дома, то у меня.
Как мы работали? Сначала все записывалось на пленку (получилось 200 километров магнитной ленты). Я просил Юрия Владимировича вспомнить детство, юность, службу в армии… Бывали у нас и споры. Например, Юрий Владимирович говорил: «О Карандаше я ничего писать не буду, о нем мне рассказывать трудно», «О клоуне Мусле мы только упомянем. Я его плохо знаю…».
Как не писать о Карандаше? А клоун Мусля! Великий коверный, о котором никто никогда не писал! И простится мне это слово, но я буквально заставлял Юрия Владимировича все-таки рассказывать. Мало того, некоторые эпизоды по моей просьбе, если не сказать требованию, Никулин повторял по нескольку раз, причем каждый раз появлялись новые интересные детали.
Мы договорились: будем писать обо всем. А затем, если что-то выйдет скучным, неинтересным, покажется вторичным, сократим. И мы сокращали.
Первый вариант книги — 1440 машинописных страниц. Окончательный — 720. Первая публикация прошла в газете «Московский комсомолец», где было помещено более тридцати глав.
Долго мы мучились над названием. Как-то с Юрием Никулиным мы были на концерте Вольфа Мессинга. После концерта прошли к нему за кулисы поблагодарить за концерт и пожаловались, что никак названия для книги не придумаем:
— Сегодня он, — Вольф Григорьевич, посмотрев на меня, обратился к Никулину, — позвонит вам в два часа ночи с уже готовым названием. Странное название, но хорошее.
Мы с Юрием Владимировичем усмехнулись. Весь вечер после концерта и начало ночи я перебирал всевозможные названия, но ни одно из них не нравилось. Плюнул на все и лег спать. Уже засыпая, подумал: у нас получается любопытная интонация книги, нестандартная. Все вроде бы рассказываем серьезно, но не совсем серьезно, почти серьезно… Почти серьезно! Звоню Никулину.
— Разбудил?
— Придумал?
— Не знаю… А что если мы назовем книгу «Почти серьезно…»? Это же интонация, ее стиль, как бы условие игры, понимаешь?
— А что, — сказал Юрий Владимирович, — ты знаешь, хорошее название. Подожди секунду…
Секунда продлилась до двух минут.
— Я разбудил Таню, и, ты знаешь, ей тоже понравилось. Оставляем «Почти серьезно…». Подожди, а который час? — И мы, видимо, одновременно посмотрели на часы:
— Два ночи, — произнесли мы опять же одновременно.
Я положил трубку, и, боясь забыть название, записал его на клочке бумаги. Тут у меня зазвонил телефон.
— Это говорит Вольф Григорьевич Мессинг. Вы придумали название?
— Придумали.
— «Почти серьезно»?
— «Почти серьезно», — ответил я.
— У книги будет большой успех. Берегите Юрия Владимировича, он хороший.
Утром я допытывался у Юрия Владимировича, не звонил ли он Мессингу, не сообщал ли о названии. Нет, не звонил.
С тех пор прошло много лет. И теперь, я напоминаю еще раз, издательство «Вагриус» к годовщине смерти Юрия Владимировича Никулина выпустило очередное издание книги «Почти серьезно…».
