Перед следующей главкой, рассказывающей о человеке, внесшем огромный вклад в развитие педагогики всего мира, не помещаю анекдотов и смешных историй. Хотя в моей коллекции на тему педагогики солидная и действительно смешная подборка.
Но они неуместны перед главой о Симоне Львовиче Соловейчике, ушедшем в 1996 году из жизни.
Правильно говорят: время лечит. Вот и я пришел в себя после двух невосполнимых потерь — смерти моей мамы и жены.
Впрочем, все потери невосполнимы. Просто со временем боль отступает, и мы осознаем, что такова жизнь — уходят люди, и мы уйдем.
А пока, вспоминая этого великого педагога, еще не оцененного по достоинству, грущу. Познакомьтесь с двумя моими заметками о Симоне Львовиче, опубликованными в газете «Первое сентября». В газете, которую он придумал, создал и редактировал, лучшем, на мой взгляд, издании для учителей и родителей… Когда-нибудь, знаю, более талантливые люди напишут о Симоне Львовиче солидные воспоминания, серьезные исследования, приведут в порядок его архив, издадут собрание сочинений, куда войдут написанные им книги: «Учение с увлечением», «Педагогика для всех», «Печальный однолюб», «Ватага «Семь ветров», «Фрунзенская коммуна», «Отчаюха», «Мокрые под дождем», «Книга про тебя» (ни одна из этих работ не устарела, если сможете достать их у букинистов, в библиотеке, советую: почитайте), сотни его блестящих статей по вопросам воспитания. Надеюсь, что объявится такой человек, который, как когда-то Симон Львович Соловейчик открыл для всех Виктора Шаталова, Василия Сухомлинского, Шалву Амонашвили, Софью Лысенкову, сделает известным для каждого имя философа, писателя, драматурга, педагога, ученого, общественного деятеля Симона Львовича Соловейчика.
Дело отца сегодня продолжает его сын, редактор газеты «Первое сентября» Артем Симонович Соловейчик.
НЕ СЕРДИСЬ… ХОРОШО?
Тридцать семь лет назад, в 1959 году (как давно, как недавно это было) я познакомился с журналистом «Комсомольской правды» Симой Соловейчиком. Я работал тогда, как уже писал, старшим вожатым в 91-й школе Ленинграда. Школа у нас была удивительная, потому Соловейчик и приехал к нам.
Людмила Борисова, Игорь Иванов, Фаина Шапиро (знаменитые педагоги города) — все они волновались перед предстоящей встречей и в один голос твердили, чтобы я вел себя с известным журналистом прилично. «Комсомольскую правду» в Ленинграде ценили и боялись. Про самого Соловейчика тогда мало кто знал, но его публикации в журнале «Пионер» запоминались.
И вот он приехал. Через две минуты после знакомства мы перешли на «ты». Я быстро привык к его несколько странному имени — Сима. Тем более он сам попросил называть его так. Признаюсь, в то время мне нравилось всех называть на ты и по имени. Очень нравилось. Мы долго гуляли по городу и обсуждали тему: пионерский вожатый — это политический работник или мальчик на побегушках?
Симон Львович показался мне очень взрослым, очень добрым, очень внимательным, очень знающим и очень богатым. Мне 19 лет, ему под 30.(Взрослый дядька!)
В первый же день знакомства мы пошли в школу, где работала вожатой Людмила Борисова. По пути зашли в книжный магазин, и он купил себе и мне несколько хороших книг.(Добрый!)
Меня он слушал не прерывая, часто задавал уточняющие вопросы: как проводятся сборы, верно ли, что интересно проходят советы дружины, правда ли, что школьники зарабатывают много денег, и мы три раза в год ездим в Москву, Таллин? Правда ли, что в каждом отряде есть пионерский вожатый из студентов? Потом об этом же он выспрашивал у ребят. И никого не прерывал. (Внимательный!)
Сима много рассказывал о Москве, о музыке, кино, истории и литературе. Говорил эмоционально, как бы сам удивляясь: вот как все в жизни интересно.(Знающий и образованный!)
А почему богатый? За несколько часов до его отъезда мы шли по Невскому и говорили.
— Ты хочешь есть? — вдруг спросил он, видимо, заметив, какие взгляды я бросаю на лотки с пирожками. И тут же, не дожидаясь моего ответа, добавил: — Я очень. Пойдем поедим!
Мы зашли в сосисочную недалеко от Московского вокзала.
У меня не было ни копейки. А есть я всегда хотел. Сели за столик, ожидая официанта. На столе стояли тарелка с хлебом и горчица.
— Хлеб с горчицей, — сказал Сима, — это хорошо. Намазал кусок хлеба горчицей и начал есть. Я последовал его примеру. Он один кусок съедает, я — два.
Подошел официант.
— Ты сосиски с чем хочешь: с гречкой, горошком, кукурузой? — спрашивает у меня Сима.
— Да я не очень-то есть хочу. Просто посижу.
— Нет, — сказал Сима, — я же вижу, ты хочешь есть. Давай договоримся: берешь сосисок столько, сколько хочешь.
Я молчал. Как сказать, что у меня нет денег?
— Так, — сказал Сима, — давай договоримся: ты нам пишешь статью, мы ее публикуем. Ты получаешь гонорар — он равен твоей месячной зарплате. (Вожатые в то время получали 450 рублей, что соответствовало 45 рублям после реформы 1961 года.) Я через месяц приеду в Ленинград проводить диспут о призвании, мы пойдем с тобой в сосисочную и повторим ужин, а заплатишь ты. А сегодня плачу я. Договорились?
Нам принесли сосиски с горошком. Я мгновенно проглотил свою порцию.
— Хочешь еще? — спросил Сима.
(В детстве я просто обожал сосиски с горошком. Помнится, мечтал: вырасту, начну зарабатывать — куплю себе сосисок с горошком, сколько смогу съесть. Но вожатских денег на воплощение мечты не хватало. А тут, пожалуйста, ешь, сколько хочешь. И я ел.)
Так он спрашивал десять раз, и десять раз я кивал головой, и десять раз официант приносил для меня сосиски: с горошком, кукурузой, гречкой, макаронами, картофельным пюре. Симе хватило одной порции.
Через час мы покинули сосисочную. Я провожал Симу на Московский вокзал. Дышалось тяжело. Шел еле-еле…
Прошло несколько дней. Мне позвонила Инга Преловская, заведующая корпунктом «Комсомольской правды» (потом она работала в «Известиях»), и попросила срочно приехать и прочесть гранки моей статьи — «Политический работник… или мальчик на побегушках?», где я размышлял на тему, которую мы обговорили с Симой Соловейчиком.
Когда я вошел в комнату корреспондентского пункта, там, кроме Инги Преловской, было еще два человека — фотограф Геннадий Копысов (он снимал для «Огонька») и журналист из «Комсомолки», фамилии его не помню.
Я прочел свой материал. Расписался. И не ухожу. Журналист спросил, кто прислал материал на визу. Узнав, что от Соловейчика, оживился и начал рассказывать о нем. Речь свою сдабривал матом.
— Соловейчик! Вы… представляете… Он на этих… пионеров, на… вожатых, на таких странных… чудиков все в командировках тратит, а у самого… бывает, что нечем заплатить за чай в поезде. Он с Ленинградского вокзала пешком домой идет, нет денег на метро.
За 37 лет нашего знакомства мы встречались и перезванивались с Симоном Львовичем Соловейчиком много раз. Вместе ходили в цирк.
Одно время он часто бывал у меня, а я у него. Он писал для меня сценарий, где главную роль должен был играть Юрий Никулин. Он был одним из первых читателей нашей с Никулиным книги «Почти серьезно…». Каждый год он выступал перед моими студентами на факультете журналистики.
Вот и в среду, 23 октября 1996 года, мы планировали (это еще до того, как его в больницу положили), что придем со студентами в редакцию. Он поговорит с ребятами, а потом, может быть, вместе пойдем в цирк — там просмотр новой программы.
— Хотя знаешь, — сказал он мне, — в цирк скорее всего не получится. Нужно много написать, нужно много прочесть. И к поездке в Голландию пора готовиться. Я хоть и чувствую себя прилично, но с цирком давай подождем. Не сердись… Хорошо?
Такую заметку я написал в газету «Первое сентября», узнав о смерти этого замечательного писателя, педагога, общественного деятеля (написал: общественный деятель — и усмехнулся. Штамп. Но ведь определение верное — Симон Львович был подлинным общественным деятелем, и мы просто до конца не оценили еще по достоинству его вклад в детскую литературу, журналистику, педагогику, да и в целом еще не осознали его огромного влияния на всю нашу жизнь). А к годовщине смерти, когда боль чуть улеглась, я написал еще одну заметку.
