Мой дядя — Семён Иосифович Пинкусов (Сёма среди всех, кто знал его) — работал часовым мастером в небольшой мастерской в центре Баку. Внешне он и габаритами, и манерами, и лицом был удивительно похож на ведущего Фокс Ньюс Билла О`Райли. Позднее я узнал, что он был одним из самых крупных или же самым крупным подпольным торговцем бриллиантами на Кавказе. Он был невероятно умён, точнее сказать, мудр, и за десятилетия этого безумно опасного бизнеса умудрился не иметь дела с властями.
В 14 лет он начал зарабатывать, чтобы кормить семью, в которой кроме него и трех братьев была сестра — моя мама. Он был самым старшим из них. Дядя Сёма мне рассказывал, что первый его бизнес заключался в том, что они с другом покупали кусок мыла, нарезали его на маленькие кусочки, заворачивали их в фольгу и продавали, как универсальное средство для выведения любых пятен. Они разработали систему, позволяющую им избежать ареста. Дело было в Херсоне. Дядя Сёма устанавливал у каменной стены треножник, на котором лежали тюбики «универсального средства», зубная щётка и плошка с водой. К стене был прислонён прибитый к палке кусок фанеры, на котором химическим карандашом большими буквами было написано: «От пятна никто не застрахован и не гарантирОван». Эту же формулу с указанным ударением Сёма непрерывно выкрикивал, чтобы привлечь клиентов. А ниже мелкими буквами было написано сочинённое друзьями четверостишие, которое я к сожалению забыл. Помню только первую строчку: «Пятно можно получить везде...» При приближении милиционера отработанными движеними юный дядя Сёма перебрасывал все аксессуары через стенку и его бизнес-партнёр удирал с ними проходными дворами. После первого удачного опыта дядя Сёма придумал множество других вариантов заработка и в итоге закончил свои поиски торговлей золотом и драгоценными камнями.
Я очень любил его при жизни, но после его смерти люблю его всё больше и больше. Очень часто его вспоминаю, и мне всегда хочется ему подражать. Я не могу в двух словах описать характер этого человека. Он невероятно хорошо разбирался в людях. Однажды по какому-то не помню поводу он дал мне три рубля. Для ученика начальных классов это были немалые деньги. Я от неожиданности жутко обиделся и сказал, что не нуждаюсь в деньгах. Потом мне часто стыдно было вспоминать этот эпизод. Сёма посмотрел на меня очень внимательно, глаза его слегка подобрели, он ничего не сказал, никаким образом не изменил ко мне своего отношения, но после этого никогда больше не предлагал мне денег. Сёма не изображал из себя нищего, но и не допускал показного шика. В его доме всегда были самые лучшие и дорогие продукты. Рядом с его домом находилась синагога и он передавал раввину пожертвования из рук в руки без афиширования своих пожертвований. Однажды в Ессентуках я шёл по парку со своей тёткой — женой Сёмы. Вдруг к нам подошёл толстенький пожилой дядька и, указывая на жемчужное ожерелье, висевшее на шее моей тётки, сказал: «Ви знаете, сколько стоит эта вещь на вашей шее?». Тётка сказала, что она таки да знает. Дядька извинился и долго смотрел нам в след. Подпольные коммерсанты Баку очень хорошо относились к Сёме. Всё это я знаю из мелких мелочей, на которые всю жизнь обращаю внимание в первую очередь.
Но главное, за что я уважал своего дядю, это было невероятно заботливое отношение ко всем родственникам, включая очень дальних, при полном пренебрежении и равнодушии к благодарности с их стороны. По моим личным впечатлениям и воспоминаниям в его поступках не было и тени желания сказать самому себе: «Какой же я всё-таки хороший человек!» Во всём, что он делал, не было ожидания обратной связи. Это была мудрость живущего человека. Ни за что не поверю в то, что при его мудрости он не понимал: всё, что он делает, обернётся против него после его смерти. Я — как уже говорил, неагрессивный атеист. Но никакой атеист, если он не законченный идиот, не может абстрагироваться от того, что дала человечеству религия с её стремлением к совершенствованию нравственных принципов в межчеловеческих отношениях, которые невозможно было бы оттачивать без провозглашения вечной жизни после того, как человек завершает свой бренный путь. О земной и послеземной жизни моего дяди я и хочу рассказать, и, думаю, что это поможет читателю сильно задуматься над тем, что не всегда доброе сеет доброе, но в этом заложен вызов духа живых мёртвых по отношению к духу мёртвых живых.
После того, как брат Сёмы, живший в Харькове, скончался, он постоянно до самой своей смерти помогал деньгами его сыну. Он помогал всем. Одним он дарил отрез на пальто или костюм, другим помогал деньгами и продуктами. Один из его братьев устраивал истерики, постоянно требуя от него денег или же крупно обижался по поводу того, что кому-то Сёма дал больше, чем ему. Сёма смотрел на него, как на мальчика, который писает в постель не по своей вине. Регулярно Сёма устраивал ужины или обеды и приглашал на них родственников. Очень часто он организовывал угощение для каждой семьи в отдельности. Я переехал в г.Новокуйбышевск в 63 году. С едой там было очень плохо. По талонам выдавали в месяц 300г масла, два кило макарон, килограмм сахара и 2 пачки чаю. Он узнал об этом от моей мамы. Помня, что я обиделся, когда он мне дал деньги, он прислал мне посылку. В большом ящике лежала жирная свинина, переложенная крупной солью. До этого мама приезжала ко мне на несколько дней, и все эти дни стоял мороз 30-35 градусов. Сёма прислал мне жирную свинину, чтобы я не мёрз. Я никогда в жизни не ел свинину и подарил её соседям. Но этот жест моего дяди я всегда помнил и буду помнить до самой смерти. Я не хочу говорить о детях и жене Сёмы. Может быть у них и были какие-либо проблемы, но во всяком случае точно, это не были проблемы материального обеспечения или внимания со стороны отца и мужа. У сына всегда были репетиторы, дочь никогда не сомневалась, что при всех её более, чем странных блужданиях по жизни, папа в любом случае её выручит.
После смерти Сёмы (у него была тяжёлая форма диабета) все близкие и дальние родственники (а их было немало) оказались в Израиле и США. Сёмин капитал обеспечил им безбедное существование до конца их дней с переходом к потомкам. Жена выехала в США, обвешанная бриллиантами, каждый из которых мог надолго обеспечить среднюю семью. Многие из племянников и потомков племянников так и не узнали, что Сёма сыграл огромную роль в их жизни. Мне приходилось общаться со многими из прямых и косвенных наследников, уже живя в Америке. За редчайшим исключением никто из близких и дальних родственников Сёмы, которому они были очень многим обязаны, не сказал о нём ни слова хорошего. Почти все говорили о нём с нескрываемой злобой. Помню телефонный разговор с его племянником — сыном брата жены. Этот человек был инвалидом и Сёма постоянно помогал этой семье всем, чем мог. Я хорошо помнил своего телефонного собеседника, которого в детстве называли Абуся (от Абрама). Помню этого мальчика, который приходил к Сёме с посиневшим от мороза носиком и Сёма заботливо подкладывал ему в тарелку холодец с хреном и фаршированную рыбу. Это мальчик вырос, выучился на зубного врача и ныне живёт в Филадельфии, не нуждаясь. Помню, что я присел, чтобы не упасть, услышав с какой злобой он говорил о своём дяде. Я мог бы писать и писать, не останавливаясь, но я вовсе не желаю сплетничать о своих ныне живых родственниках. Я пишу только для того, чтобы проиллюстрировать то, над чем мне самому пришлось крепко задуматься.
Сёма мешал окружавшим его людям быть добрыми, умными, заботливыми, креативными. Мешал «злобно», «нахально» и «безответственно». Такое не прощается никогда.
Мне глубоко плевать на то, насколько я лучше других. Мне важно знать, насколько я лучше себя. Когда мы с сестрой со слезами на глазах и с нежностью в голосе вспоминаем нашего дядю Сёму, я надеюсь, что, хотя в раю радость и удовольствия отпускают, не меряя, ему очень приятно видеть нас такими.
Ваш Леонид Владимирович Андреев
