Проблемы системы кровообращения сегодня больше всего волнуют человечество. Вот и в России сердечно-сосудистые заболевания уже много лет занимают первое место. В чем причина? Нет эффективных методов на вооружении у кардиохирургов? А шунтирование и «повальное» увлечение стентированием уже не помогают? Что вообще есть нового для спасения «пламенного мотора»?
На эти и многие другие вопросы редакции «МК» ответил патриарх российской кардиохирургии, академик РАН и давний друг нашей газеты Ренат АКЧУРИН.
«Стенты приносят больным лишь временный эффект»
— Ренат Сулейманович, сегодня все говорят о прорывных технологиях в медицине. И они действительно есть. Но почему так и не найдено спасение от сердечно-сосудистых заболеваний? Значит, в лечении кардиобольных ничего не меняется?
— Это не так. Сегодня в кардиологии, кардиохирургии и ангиологии в десятки, если не в сотни раз делается больше, чем было во всем СССР. И результаты лечения кардиобольных никак не сравнить с теми, что были 15–20 лет назад. То, что сейчас делает один федеральный центр по высокотехнологичной медицине (в частности, кардиохирургии), под силу было всей медицине Союза. К примеру, на открытом сердце делали всего 5–6 тысяч операций в год на все 240 млн населения. А теперь только Пензенский или Астраханский федеральные центры выполняют до 5 тысяч операций в год. Каждый!
То же самое можно сказать и о Московском кардиоцентре им. Мясникова. Если в те времена мы делали от 50 до 100 операций в год на открытом сердце (кроме сосудистых вмешательств), то сегодня — от 700 до 800. Хотя наш центр совсем небольшой — его не сравнить, например, с Бакулевским, где уже выполняют тысячи таких операций. А в целом по России создана как бы огромная фабрика по излечению сердца.
— А разве операции на открытом сердце не являются неким анахронизмом? Травматичные, длятся по нескольку часов, после них на коже грудной клетки остаются огромные рубцы...
— Операции на открытом сердце еще долгое время будут выполняться. И они необходимы, например, при врожденных пороках сердца. А таких пациентов сегодня очень много. Но вместе с тем зарождаются новые технологии — с использованием знаний в области геномики, молекулярной генетики… Сегодня мы в состоянии проводить раннюю диагностику очень сложных процессов и предсказывать, что ожидает больного после той или иной операции. И даже у очень маленьких детей предвидеть, какие патологии сердца у них возможны в будущем. В состоянии корригировать какие-то изменения в сердце детей и выполнять даже внутриутробные вмешательства. Хотя это и считается делом будущего.
— Ренат Сулейманович, вы одним из первых в России проводили операции шунтирования на сердце. Как не вспомнить в этой связи вашего ВИП-пациента Бориса Ельцина! Этот метод по-прежнему используете?
— Конечно, причем в очень большом количестве. Именно при шунтировании хорошо зарекомендовали себя операции на открытом сердце. А вот стентирование приносит больным лишь временный эффект. Хотя все больше больных требуют установить им стенты. Но и все больше пациентов приходит к хирургам на повторные операции с уже установленными стентами. Значит, нужно предпринимать героические усилия по их удалению. И проводить операцию шунтирования, чтобы снова восстановить просвет артерий. Увы, на сегодняшний день шунтирование — все еще панацея и будет панацеей еще долгие годы.
Кстати, сейчас шунтирование доверяют даже роботу да Винчи. Но результаты — плохие. Эта техника создана скорее для аттракционов или для автоматического удаления чего-то из организма, а не для серьезной операции. Скажем, при большой опухоли робот никогда не сможет выполнить операцию так, как врач сделает руками. Хирургия — это прежде всего руки человека. Даже сшивать сосуды лучше руками, чем любым сосудосшивающим аппаратом. Правда, в экстренных случаях, когда нужно спасать больного, эту процедуру можно доверить технике. Но после все равно нужно будет переделать эту работу.
— Мне казалось, что малоинвазивная хирургия, когда операция идет через маленькие разрезы и проколы, сегодня особенно в чести у кардиологов...
— Действительно, малоинвазивная хирургия — это альтернатива классической операции. И она набирает обороты. Метод часто используется при замене клапанов сердца. В прошлом и позапрошлом годах мы выполнили около 200 таких операций. И то, что раньше делали только с аортальным клапаном, теперь начали и с митральным. Особенно это важно для пациентов преклонного возраста. А в связи с улучшением качества самих клапанов удается «понижать» и возраст таких операций — устанавливать их молодым пациентам. То же самое — и с аневризмами, которые появляются в аортах брюшного отдела. Такие операции уже сейчас выполняем эндоскопически (через паховые сосуды).
«Искусственного сердца ждать придется еще очень долго»
— Ренат Сулейманович, а когда появится искусственное сердце? Еще в 1970 году принималась специальная программа по его созданию. Но к этому так и не пришли. Как вы считаете, почему?
— Создание искусственного сердца — сложнейшая задача. Повторить это уникальное ваяние природы очень трудно, если не сказать невозможно. В отдельном виде сердце представляет собой четыре насосные камеры. Но интегрированное в организм оно взаимодействует со всеми остальными органами и системами: гормональной, нервной и др. А искусственное (механическое) сердце — это просто насос. Если его установить в организме, оно все равно не сможет заменить природное сердце, потому что не будет интегрировано в систему человека.
— Но еще в 1951 году Владимир Демихов создал некий протез сердца, по форме и размеру напоминающий настоящее. Работало оно от пневмопривода, роль которого играл... пылесос.
— Дальше этого эксперимента дело не пошло. Да, сегодня во всем мире ищут замену природному сердцу. Ведь есть пациенты, у кого настолько запущен организм, что не выдержит никакой операции. А пересадка искусственного сердца позволила бы им улучшить качество жизни. Но пока этого нет, задача кардиохирургов — помогать людям с больным сердцем имеющимися способами. И чем успешнее мы это будем делать, тем больше у больных будет шансов жить или дождаться донорского сердца.
— Интересно узнать ваше мнение о пересадке головы нашему соотечественнику итальянским профессором. Это афера чистой воды, шарлатанство? Или невероятный прорыв в медицине?
— У меня такое ощущение, что этот итальянский нейрохирург не совсем понимает то, о чем сам говорит. Он считает, что нашел медицинский способ поменять местами головы и тела людей. Если об этом спросить наших трансплантологов, думаю, они ответят примерно так: механизмов соединения нервных тканей пересаженной головы с телом нет. А значит, и шансов у этой головы никаких нет. Да, сегодня мы можем человека подключить к искусственной почке, сделать ему искусственное дыхание. Но будет ли пересаженная голова жить на чужом теле? Думаю, нет.
— Специалисты считают, что пришить голову просто не успеют по времени, если полностью «отключить» больного. Так ли это? Вы ведь тоже «отключаете» своих пациентов на время сложных операций на сердце...
— В этом случае у хирургов есть примерно час времени. При тяжелых операциях мы, например, останавливаем кровообращение пациента и постепенно охлаждаем его до 14–16 градусов с помощью искусственного кровообращения. Машина прогоняет всю кровь больного через холодильник. Если тело больного охладить до такой температуры, то у врача будет час времени на все манипуляции. Мы, например, за этот час успеваем очистить легочную артерию у больных с тромбами — убрать все тромбы. И потом потихоньку начинаем нагревать человека. Согреваем очень медленно, примерно в течение трех часов, и возвращаем человека к жизни. Пациент при этом ничего не чувствует, он как бы спит, потом просыпается и нормально реагирует на все окружающее.
Кстати, в 1957 году советский хирург Демихов впервые продемонстрировал собаку-мать с пришитой головой ее щенка. И все были в диком восторге. За границей Демихову присвоили немало высоких почетных званий. Но в России его эксперименты считали фокусами, которые человечеству не нужны. Но в то же время именно Демихов разработал принципы аортокоронарного шунтирования, принципы трансплантации печени и поджелудочной железы, легких, сердца и многое другое.
— Сегодня «всплыли на поверхность» стволовые клетки (в Госдуме прошел первое чтение проект закона о применении клеточных технологий). И все больше разговоров о генной инженерии, выращивании отдельных органов человека. Ваша позиция?
— Думаю, вырастить отдельно органы и применить их не удастся никому, кто бы что ни говорил. Это утопия, в которую даже поверить невозможно. Искусственную кожу — да, создать можно, а сердце или печень — нет. Потому что эти органы очень тесно связаны с другими системами организма.
«В результате реформ в здравоохранении пробиться к кардиологам сегодня невозможно.Даже в Москве»
— Ренат Сулейманович, вы до сих пор делаете очень сложные операции. Можете назвать какой-то уникальный случай? Или по-своему они все уникальны?
— Перед операцией очень важно настроиться на нее. Бывает так, что вокруг больного я просто долго мысленно «хожу», чтобы принять правильное решение. Не берусь за операцию, пока не пойму, что в состоянии помочь пациенту на самом деле. В моей практике авантюризм исключен. В результате одного такого «хождения» я понял: прежде чем делать этому человеку операцию на сердце, нужно привести в порядок сосуды его головы. И теперь неврологических больных готовим к операции вместе со специалистами Института неврологии. Назначаем пациентам внутривенные вливания для питания головного мозга. И тяжелый пациент нормально переносит операцию на сердце при искусственном кровообращении. Заметили: кривая летальности тут же пошла вниз — смертность таких пациентов снизилась до одного процента.
— Квоты на операции на сердце по-прежнему выделяет государство?
— В течение десяти лет мы получаем квоты от государства на операции. И поняли, что это — великая вещь. Больные при этом ничего не платят. Но что происходит с нашими пациентами потом? После сложнейших операций они попадают в поликлиники, в общую очередь, где ждут врача, который еще непонятно, понимает ли что-либо в этом диагнозе. Такого не должно быть. Государство, потратившее огромные деньги на операцию человеку с тяжелым сердечным заболеванием, должно изыскать еще совсем немного средств, чтобы тот прошел реабилитацию в специализированном клиническом санатории. В стране этих санаториев немало, и они практически пустуют. В одном из южных городов я видел кардиологический санаторий, из окон которого... растут деревья!
— Хватает ли этих квот? Или лист ожидания по-прежнему существует, и больным, как и раньше, приходится месяцами ждать своей очереди?
— Насчет того, достаточно этих денег или нет, не могу сказать. И лист ожидания у нас имеется. Больные ждут операции 3–4 месяца. Но такая ситуация — не только в нашей стране. Во Франции и Финляндии, например, в листе ожидания люди стоят по 2–3 года. Поэтому мы не можем кричать, что нищие, что государство к нам плохо относится… За последние два года в здравоохранение были вложены огромные средства, закуплено очень много современной техники. Обещано, что и на будущее выделенные для медицины финансы будут сохранены. Это очень важно. Смотрите: государство отпустило большие деньги на медицину — и смертность в стране снизилась. Закон бумеранга работает.
— Но не менее важно и куда уходят эти огромные миллиарды, отпущенные на медицину… Как вы относитесь к нынешним реформам в здравоохранении?
— На мой взгляд, совершенно глупая затея — с созданием института семейных врачей. Дать одному врачу функции и педиатра, и кардиолога, и терапевта? Зачем нам слепое копирование американской поликлинической службы? Но ее переняли и воткнули в российское здравоохранение. В результате пробиться, например, к кардиологу сегодня невозможно. Даже в Москве. Мои немолодые пациенты мечутся по столице в надежде попасть к специалисту. И очень часто из одного района едут в другой, чтобы сделать компьютерную томографию. Считаю, такого не должно быть. Надо развивать все поликлиники. Для чего мы позиционируем свою страну как самую большую по количеству врачей на душу населения — но при этом не обеспечиваем докторов ни нормальными медицинскими инструментами, ни современной аппаратурой?..
— Вопрос на засыпку: есть ли у российской кардиохирургии зависимость от Запада?
— В последние годы в связи с хорошим развитием торговых и экономических взаимоотношений с Западом мы почти полностью перевели отечественную медицину в зависимость от импорта. Думаю, такая зависимость будет продолжаться до тех пор, пока мы сами не начнем производить весь спектр оборудования, необходимый для высокотехнологичной диагностики, профилактики и лечения, включая хирургию. Думаю, наши торговые организации и сегодня имеют большой выбор в мире для закупки недостающих и лекарственных препаратов, и техники. Считаю: в медицине западные санкции не подействовали.
И вообще бояться надо не зарубежных санкций, а внутренних. Когда в коридорах клиник месяцами простаивает современное оборудование, потому что на его установку нет разрешения. Или когда препарату, прошедшему клиническую апробацию на Западе, в нашей стране не дают хода. И единственный дефицит, который мы можем испытывать, — это дефицит средств, выделяемых на медицину. Но руководство страны заверило: здравоохранение не будет ущемляться ни при каких обстоятельствах.
