Карл Маркс в русской культуре куда больше, чем просто Карл Маркс. Более того, «Карл наш!», утверждает выставка, названная «Карл Маркс навсегда!». Образцово-показательное сочинение на заданную тему, собранное из вещей самого Русского музея, Российского государственного архива социально-политической истории, Государственного музея политической истории России и частных собраний, читала Кира Долинина.
«Куда бы мы ни приходили, повсюду нам бросались в глаза портреты, бюсты и статуи Маркса. Около двух третей лица Маркса покрывает борода — широкая, торжественная, густая, скучная борода… Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня все больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса» — так бурчал в 1920 году Герберт Уэллс, посетивший Советскую Россию. Ровно то же ощущение преследовало миллионы советских граждан, на которых изображения вальяжного бородача сыпались даже из утюгов. Конечно, по сравнению с лысым и мелковатым Ильичом или неразличимыми пузанами из политбюро ЦК КПСС Маркс был красавцем. Но есть предел даже такой красоте.
Эту-то точку невозврата, момент, когда серьезное отношение к культовому изображению становится невозможным, и исследует Русский музей. Хотя чисто конструктивно выставка хронологическая. От генеалогического древа Марксов, через первого русского Маркса из-под резца Анны Голубкиной, сочинившей много раз потом использованный образ головы мыслителя, рожденный из пены морской; от двух живописно изощренных портретов Николая Фешина, написанных по фотографии в 1918–1920 годах, до отливки с посмертной маски; от головы Маркса / Зевса, выныривающей из облаков на холсте неизвестного автора 1930-х, до «наивной» прогулки Маркса и Гейне в истошно-зеленом лесу Алисы Порет (1960); от Маркса на настенном ковре до Маркса на монетах, вазочках и тарелочках. Хорошо еще, что в 1960–1970-х честные соцреалисты углубляются в сочинительство многофигурных картин: их Маркс редко бывает один (а если один, то хотя бы в глубоких раздумьях на фоне прелестных парижских крыш) — он то с Женни, то с Энгельсом, то выступает на Гаагском конгрессе, то в типографии, то среди лондонских докеров, то среди парижских рабочих. Наш герой при этом практически не меняется, борода то чуть чернее, то чуть седее, то кустится до формы полумесяца, то более окладистая, главное тут — мгновенная узнаваемость. Стилистическим апофеозом этого пантеона стала большеформатная композиция «Карл Маркс и Фридрих Энгельс в молодые годы» Юрия Походаева (1980): только совсем под занавес можно было на голубом глазу написать эту парочку, бредущую на фоне каких-то совсем уж рериховско-врубелевских синих небес.
Карикатурность образа заложена уже в самом его многократном повторении. Неофициальное советское искусство брало своего Маркса из густого повседневного воздуха: бородатая абстракция «Карла-Марла» Сергея Ковальского (1969) расшифровывается на раз, а «Микки и Маркс» Леонида Сокова прекрасны в своей узнаваемости, как тот самый суп «Кэмпбелл». Ну а постсоветское искусство разбирается с автором «Капитала» по-своему — оно просто его экспроприировало. Митьки просят Маркса не писать «Капитал», Маркс стоит в очереди за пивом, скачет на коне, стоит дедморозом на улице «похорошевшей» яркими арочками Москвы, позирует этаким постаревшим хипстером в черном костюме и белой рубашке на округлившемся животе. В новом прекрасном мире первоначального и уже последующего накопления капитала ему явно есть чем заняться. Венчает выставку невероятного размера и еще более невероятного обаяния алтарь, в котором художественная секта «Кохуи» («Колдовские художники») выстроила свой ряд повсеместно- и местночтимых святых марксизма и главных событий в развитии учения.
Это безумно смешно и очень грустно. Маркс в России больше, чем Маркс, с этим никто и не спорит, но тот марксизм, которым болен весь левый Запад уже лет сто пятьдесят как, нами не взят даже на уровне имен. Мы еще помним Плеханова, но с Кропоткиным уже туго, Вальтера Беньямина чтят прежде всего художники, а Ханну Арендт — записные интеллектуалы. Мы не прошли и не законспектировали, хотя бы для того чтобы ругнуться / посмеяться / узнать и забыть, Адорно, Деррида, Хомского, Жижека. Подопытной стране трудно воспринять левые идеи. Это логично. Но как разговаривать с миром, если их просто не знаешь? Маркс вам в помощь — иногда очень полезно вспомнить основы исторического материализма. Освежает.
Кира Долинина
