Самые ранние, первые детские книги были не все так памятны, кроме, наверное, одной, моей любимой, детской книги. Я говорю о «Маугли», чтение которой началось не с чтения вовсе, а с прослушивания пластинки.
Помните, были такие замечательные советские пластинки, целая серия, прекрасно озвученные тексты замечательными актёрами? Причём они, наверно, ярче в памяти, эти тексты, чем то, что было прочитано.
Так вот, впервые книжку «Маугли», красиво изданную, я «прочитал» не один раз, как мама мне потом рассказывала, сидя около проигрывателя, слушая пластинку и перелистывая, как мне казалось, примерно по ходу сюжета страницы, изображая чтение, ещё не умея читать. Вот так вот всё у меня сложилось, а потом это стало действительно первой книжкой, которую я прочитал уже сам, если не вспоминать буквари и всё остальное, я правда это не очень хорошо помню.
А дальше, как и положено, что-то читал в начальной школе, как-то не очень увлечённо, до тех пор, пока не оказался в больнице. И больница создала те условия, в которых мне неизбежно пришлось как-то занимать свой досуг, а с собой у меня было два томика, даже уже тогда стареньких, Аркадия Гайдара. Это был том с рассказами и том с повестями. И это был первый такой старт, который меня погрузил в чтение, как некий мир.
И дальше их было много. Это были все, как положено, приключенческие романы, это всё, что хоть как-то было связано с историей, и причём из популярно-фундаментальных таких книг, зарубежных каких-то классиков, исторических романов, до, мне кажется, не очень известных (и я даже сейчас фамилии не вспомню) авторов советских времён, связанных с Гражданской войной, Великой Отечественной войной, какие-то небольшие повести, небольшие рассказы, но, видимо, очень широко издававшиеся в те времена.
Очень хорошо помню, что, мне кажется, в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет бабушка мне подарила собрание сочинений Антона Павловича Чехова, где на странице первого тома была вкладочка и письмо, в котором бабушка говорила, что я достиг роста физического Антона Павловича, потому что он был высокого роста, а я к шестнадцати годам вытянулся, и она очень хочет и надеется, что когда-нибудь я, конечно, не в той величине, но поставлю перед собой цель достичь его роста человеческого.
— А вам нравилось, что вас зовут Антон, так же, как и Чехова?
— Я не думаю, что я как-то в то время связывал это с именем великого писателя, а уж тем более позднее, когда я узнал о его не самой доброй и весёлой судьбе, скажем так. Имя, наверное... Да нет, я к нему спокойно относился, в школе, конечно, меня звали по фамилии, совершенно точно.
Мама рассказывала, что мне имя дала акушерка, которая принимала роды. Не то, что дала, а произнесла это имя, и мама дальше, когда папе рассказала, они оба решили, почему бы и нет. Тогда видимо вышел, помните, как раз этот мультфильм: «Антошка, Антошка...», где был рыжий, это чудное совершенно существо с огромной шевелюрой на весь экран, и когда мама рассказывала, что я появился на свет, акушерка, взяв меня на руки, сказала: «О, рыженький родился, Антошка!» Вот и всё, так оно, собственно, и случилось.
— А сегодня читаете много?
— Увы, существенно меньше, чем хотелось бы. Преимущественно это носит такой грустный для меня характер. Огромное количество начатых и незавершённых книг, просто огромное количество таких книг, не потому, что они плохи, а потому что не успеваю к ним вернуться, причём возвращаюсь, но это очень смешно, то есть они вот так перехлёстываются, такое, чтобы я начал и её же завершил, есть, конечно. Но, увы, очень много и тех, которые начаты и не завершены, мне это очень грустно.
Предпочитаю книгу бумажную, потому что люблю читать с карандашом. И всегда любил, и когда-то, когда было больше времени в юности, с удовольствием выписывал, и даже иногда перелистываю такие свои, дневниками их не назовёшь, некие записи в а-ля ежедневниках, где любимые цитаты, так смешно сейчас... Нет, не смешно, мило понимать, что именно выдёргивалось тогда из контекста.
Но некоторые до сих пор актуальны, поэтому это нравится, и всякий раз, когда я у кого-то беру книгу, нечасто такое случается, но случается, и я вижу те самые пометы, которые сделаны, это ужасно интересно, это просто невероятно, книга начинает жить какой-то своей жизнью, она немножко обязывает тебя к тому, чтобы в ней ты уже, конечно, никаких своих помет не оставлял, но это уже другая книжка. И даже если ты после к книге, тобой расчерченной, не вернёшься, что редко бывает, это всё равно фиксируется в сознании совсем по-другому, впечатление от того, что ты в себя впитал.
Я понял для себя один важный симптом, что как только я перестал системно ездить в метро, я стал существенно меньше читать, потому что до этого я читал в метро огромное количество книг, в какой-то момент, в институтские времена значительная часть того, что я прочитал, было прочитано в метро, потому что метрополитен я знал и знаю до сих пор очень хорошо, почти с закрытыми глазами мог доехать всюду, он меня совершенно не смущал, в нахождении в любом пространстве, в движении или в статике я читал много.
Причём разные книги: и учебная литература, и научная, это могла быть и поэзия, это могла быть и драматургия, всё, что угодно. То, что, казалось бы, требует какой-то атмосферы — она создавалась самим фактом чтения. Любимых библиотеки у меня две в моей жизни. Одна просто профессиональная — это Государственная публичная историческая библиотека, но вся жизнь была проведена именно там, причём даже раньше, чем с первого курса исторического факультета.
Так посчастливилось мне, что наш учитель истории в гимназии нам организовал так называемый учительский абонемент. Мы на его читательский билет могли попасть в библиотеку, и нам объясняли, как работать с фондом, можно было даже в учительский зал исторической библиотеки заказать какую-то литературу, и когда я уже стал студентом, меня готовы были записать в общий зал, даже более того, записали по студенческому билету, я по старой памяти ходил по этому билету и был в этом смысле, как говорится, круче всех.
Реально были огромные очереди, потому что все студенты исторического факультета всех ступеней шли в определённый, как правило, период времени, не всегда в одно и то же время, но почти постоянно, в общий зал, а он был ограничен по количеству посадочных мест и возможности библиотекаря обслужить, для того, чтобы работать с литературой. Сетевых ресурсов не было вовсе тогда ещё, это был 1995 год, всё только зарождалось. Поэтому всё, что нужно было готовить к семинару, к коллоквиуму, к любому материалу, это было в библиотеке.
С первой девушкой своей, с которой я общался в институте, я познакомился в Исторической библиотеке. А другая библиотека, тоже очень интересная — это та, которая ныне называется Библиотекой молодёжи на Преображенской площади. Она совершенно фантастическая в современном медиа-пространстве, да и в реальном пространстве Москвы.
Искренне рекомендую всем юношам и девушкам (и, кстати, не только) там, как минимум, побывать, а лучше записаться и быть постоянными посетителями. Но для меня она, конечно, кусочек такого моего юношеского прошлого, потому что мы, будучи старшеклассниками нашей гимназии, находившейся тогда на Преображенке, были все туда записаны. Потому что много дополнительной литературы мы использовали на занятиях на наших уроках. У нас серьёзно и трудно учили, нас заставляли работать почти по институтским нормам. И мы там всю вторую половину дня пропадали, не каждый день, но много.
Очень хорошо помню, что вплоть до закрытия, до последнего выключившегося номерка (там такое было красивое, ещё с советских времён, табло, с первого или с пятого, какое-то такое число, где ты, если брал книжечку, включался значок, что ты взял книжку или она у тебя находится, а потом ты сдаёшь, и всё это...) Очень смешно, они когда гасли, ты понимал, что время подходит к финалу, к закату, и на тебя грустно смотрит, как на последнего, библиотекарь, что надо книгу уже сдать. И тогда был и читальный зал, и абонемент, которым реже пользовался, вот это две библиотеки основные в моей жизни. Ну, не говоря уже про Ленинку, когда работал над диссертацией, конечно, с ней познакомился, и зал основной, и зал периодики, и диссертационный фонд, конечно, тоже.
— А дома много книг?
— Ну, безусловно, всё познаётся в сравнении, что значит «много» или «мало», но, в общем, немало. Немало книг, причём, помимо тех, которые дома, есть ещё кочующие по работам: из гимназии в Институт развития образования, сейчас частично где-то в Думе, я докупаю, поэтому они есть... Иногда даже думаешь, куда их все деть, если собрать в одном месте.
Продолжение следует
P.S. Ссылка на видеозапись интервью с Антоном Ильичом Молевым.
