Крамаров мог стать русским царем

— В «Джентльменах» у Крамарова была первая длинная роль, с которой он справился блестяще. Но когда Крамаров понял, что обратного хода нет, стал диктовать свои условия. Мог опоздать на съемку, то есть зазвездился. Но ему все прощалось. Я ему как-то сказала однажды: «Савелий, как тебе не стыдно? Тебя же ждет полно народа». А он: «В кино когда не придешь — всегда рано».

* * *

— Мы встретились на банкете после выхода фильма «Джентльмены удачи». Он пришел с какой-то девушкой, хотя тогда был не женат. Девушка была счастлива. Он мне сказал тогда: «У меня нет детей, я стесняюсь».

* * *

— «Джентльмены удачи» вышли с огромным, невероятным успехом. После этого Крамаров позвонил мне: «Напишите вторую серию, я вам любое лекарство достану».

«Ты что, с ума сошла! Это же мой хлеб»

— Савелий имел у нас все, что только может хотеть артист: суперпопулярность, достаточные по тем временам деньги, квартиру, машину и любимую работу. Он уехал по одной причине: потому что стал очень религиозным человеком. А в то время в Москве была всего одна синагога. Отсюда он имел массу проблем. В пятницу вечером и в субботу он уже не работал: это же категорически запрещено верующему иудею. Из-за этого на него обижались. Его угощали, а он отказывался, потому что ел только кошерную пищу. А когда он приехал в Нью-Йорк, так там только в одном районе — Лонг-Айленде — 180 синагог, и на каждом шагу на витрине написано «кошер». Это была единственная причина его отъезда. Я ему помогал писать веселое письмо Рейгану — как артист артисту — о том, что он хочет сниматься в Америке.

* * *

— Уезжая, Савва шутил, что в Америке будет русским Бельмондо, но он понимал, что без языка ничего там не получится. Когда я был у него в Америке, видел, что по-английски он говорил скорее для смеха, чем для серьезного понимания. В Штатах он снимался мало — в паре фильмов и еще в рекламе. Играл всегда русских. Единственное, что его финансово выручало, — он стал членом Гильдии актеров кино, и это давало такое пособие, которого ему достаточно было и для жизни, и для того, чтобы на белом «Мерседесе» ездить, и чтобы потом уже приезжать к нам в Москву. Как-то жена моего партнера по «Радионяне» Александра Лившица, офтальмолог, предложила: «Давай, Савелий, я тебе тут подрежу, у тебя не будет глаз косить». «Ты что, с ума сошла! Это же мой хлеб», — отвечал Савва. Но потом все равно сделал операцию.

«Он ехал, а все Садовое кольцо с ним общалось»

— До сих пор с содроганием вспоминаю, как я однажды очутился в одной машине с Саввой Крамаровым. Это не для слабонервных! Его узнавали справа, слева, спереди и даже сзади. Он ехал, а все Садовое кольцо с ним общалось. Это было смешно и страшно. Не понимаю, как мы не разбились, — он же на самом деле всем махал рукой, отвечал. Я ему кричу: «Савва, за руль держись, что ты делаешь!» А он же косил, смотрел не прямо, а куда-то вбок, и еще подбородок держал выше плеч. Это была чисто комическая гонка.

* * *

— Однажды Савва пришел ко мне и выпалил: «Я решил уехать в Израиль». Для меня стало полной неожиданностью, что он еврей. Официальной была версия, что у него в Израиле умирает дядя и он должен выехать и помочь ему. Савва знал, что я окончил журфак, поэтому попросил сформулировать и написать его заявления для западной прессы, работающей в Москве. Так я стал его литературным негром.

* * *

— Он уехал, след его простыл. Проходит много лет — вдруг однажды, в четыре часа утра, раздается телефонный звонок. «Але, это Савелий. Маркуша, ну ты понял?» — «Савва, конечно, понял. Ты знаешь, что у нас сейчас четыре утра?» — «Да хрен с ним, — кричит Савва, — ты можешь сейчас говорить? Чего тебе прислать? Жди от меня подарка». Через некоторое время он мне прислал джинсы и джинсовую кепочку.

«Я Крамарову пять лет дал»

— В 93-м году я снимал «Настю». Вдруг звонит Савелий. Я ему: «Приезжай». А он: «Я здесь остановился у товарища, но, слышал, в Москве много бандитов, боюсь на улицу выходить». Я говорю: «У меня ночью будет съемка, я за тобой пришлю машину, и ты у меня сыграешь роль». Мы снимали на станции метро «Университет». Приехал Савелий, мы ему в закутке надели смокинг, потом одели массовку, и я сказал всем: «Товарищи, вот для вас подарок — Савелий Крамаров». Такого я не ожидал: была просто громогласная овация, и в этом чувствовалась искренняя любовь к артисту. И Савелий заплакал.

* * *

— Когда я снимал «Паспорт», позвонил Савелию: «Прилетай, это картина не советская, а французская, съемки будут в Израиле, там КГБ бояться нечего». Он хотел прилететь, но его не отпустил агент. Потом я с ним несколько раз встречался в Лос-Анджелесе. Но в Штатах никто на него внимания не обращал. К тому же в Америке, как он мне рассказывал, в районе, где жили наши эмигранты, от него шарахались, потому что в «Москве на Гудзоне» он сыграл агента КГБ, а они, простодушные, подумали, что он на самом деле таким агентом является.

* * *

— Когда Крамаров уехал, меня вызвали в Госкино и потребовали, чтобы я его вырезал из фильма «Мимино», где он в эпизоде зека сыграл. Я спрашиваю: «За что же его вырезать?» — «Так он неблагодарно себя повел, плюнул в лицо государству». — «А я ему за это пять лет в своей картине дал». — «А-а-а, — отвечают мне начальники, — про это мы не подумали».

«Папочка, ты не виноват!

— Его теща, мама его третьей жены Фаины, всегда представлялась: «Я — теща Савелия Крамарова». С Фаиной они, наверное, не сошлись характерами. Она была очень спокойная, молилась, ходила в синагогу, просила, чтобы у них был ребенок. Когда у Саввы появилась дочка Бася, он просто был на седьмом небе от счастья, ведь врачи говорили, что он никогда не сможет иметь детей. Басю он безумно любил. Я помню, когда Савелий разводился с Фаиной, Бася плакала на диване и кричала: «Папочка, ты не виноват».

«Я помогал Савве перевозить урну с прахом его мамы»

— Мама Савелия была похоронена на Даниловском кладбище. Идея перезахоронить ее прах в Лос-Анджелесе появилась у него в первую же поездку в Москву. Я ему говорю: «Как же мы это сделаем, ведь надо брать столько разрешений?» А он: «Да какие разрешения, давай сходим на кладбище и попробуем сами взять». И вот он, его двоюродный брат, который, к сожалению, уже умер, и я пошли на кладбище. Савва показал, где должна быть урна, — под портретом матери. Мы не стали просить рабочих, нашли лестницу, он полез, потом  я. Мы все сделали, спустились, положили урну в пакет и поехали ко мне домой. Потом я его проводил в Америку. Таможенники из-за любви к Савве сделали вид, что ничего не заметили. Он отвез урну в Лос-Анджелес, там захоронил, а потом мне говорил: «Теперь моя душа спокойна».

«А я приехал сюда гулять!»

— Однажды в Сан-Франциско к нему подошел какой-то русский эмигрант: «Слушай, Савва, у тебя в Союзе-то было много работы, а здесь немного». Савка повернулся к нему: «Слушай, мужик, ты приехал сюда работать? А я приехал сюда гулять», — и ушел. В этом был весь Савва.

* * *

— Мы часто с Савелием встречали вместе русский Новый год. Как-то он мне сказал, что у него будет маленькая операция, и хотел перед ней немножко отдохнуть. У нас был домик для гостей, и он там провел три месяца. Я не знал, что у него эта болезнь, даже подтрунивал над ним: «Что ты такой кислый? Давай зарядкой занимайся». Оказалось, что все очень серьезно, у него был рак прямой кишки. Как правило, такая болезнь лечится. Но им занимался бывший советский доктор, который в свое время лечил Косыгина. Когда Савве уже было плохо и он приехал в Сан-Франциско, другой врач запросил его историю болезни, увидел анализы и сказал: «Еще год назад было известно, что у вас рак».

«А лихо же я сыграл!»

— Мы познакомились совершенно случайно. Я была в гостях у своих друзей, а Савелий приехал по делам в Сан-Франциско. Через полгода он опять приехал в окрестности Сан-Франциско присмотреть там дом и спросил у друга: «Помнишь, когда я был в гостях, там была одна женщина. Можно ей позвонить?» Он позвонил, и мы встретились. После мы каждый день очень долго говорили по телефону, и он часто ко мне приезжал. Это был 93-й год. Вместе с ним в Сан-Франциско мы прожили всего лишь два года, до самой его смерти. Но эти два года были очень насыщенными. Савелий купил дом в пригороде Форест Нолс, в 30 минутах от Сан-Франциско, и радовался покупке дома как ребенок. Ему очень нравились эти места. Там очень зелено, леса вокруг. Они напоминали ему Подмосковье. Он часто восклицал: «Какие же здесь приветливые люди! Какие замечательные!»

* * *

— В быту он был очень неприспособленный, жил как старый холостяк до того, пока не встретился со мной. Вся готовка для него сводилась к минимуму. В то же время он очень следил за своим питанием, не ел мяса, был вегетарианцем. Он старался больше заниматься спортом. Случались моменты, когда он хотел и любил оставаться один.

* * *

— Как-то он сказал своему агенту, что больше не хочет ходить на пробы. «Сниматься буду, если только сразу не предложат роль, а в остальном я просто хочу наслаждаться жизнью». Те два года, что мы с ним были, он не работал, только занимался собой. В 93-м году он закончил сниматься в фильме «Любовные истории». Это была его последняя роль, он там играл телеграфиста, играл блестяще. Его сразу же пригласили сниматься в другой фильм, но съемка первой картины затянулась, и ему пришлось отказаться. Там он должен был играть русского царя. На него специально заказывали шапку из соболя.

* * *

— Его дочка Бася проводила с Савелием каждое лето. Была у него в Лос-Анджелесе, пока он там жил. Каждый день они общались по телефону. Дочка с ним говорила только на русском, а если переходила вдруг на английский, Савелий тут же: «Я этого не понимаю, говори по-русски». Басей он ее назвал в честь своей мамы. А до этого он был еще два раза женат в России и один раз в Штатах. То есть я была его четвертая жена. Когда он меня представлял, то говорил: «Познакомьтесь, это моя последняя жена». Так и получилось.

* * *

— Когда Савелий был уже нездоров, он лежал на диване и молча просматривал свои фильмы. И, дойдя до «Ивана Васильевича», сказал: «А лихо же я сыграл!» Притом что был очень самокритичен и никогда раньше не смотрел свои фильмы.

* * *

— Диагноз стал для Савелия шоком. Он сначала никому не хотел об этом говорить, даже самым близким друзьям. Еще за три дня до операции плавал без остановки в бассейне и намного обогнал своего молодого тренера. После операции сначала он выглядел прекрасно. Вдруг пошли тромбы. Но Савелий боролся до последнего. Как-то позвонил его агент: «Савелий, поздравляю, тебя берут на роль в фильме „Маверик“. Ты соглашаешься?» «Конечно», — ответил Савва. Он на самом деле верил, что сможет поехать на съемки, был просто счастлив от того, что его взяли. «Ты понимаешь, — говорил он мне, — меня впервые за 13 лет пригласили сниматься без проб». Операцию сделали в марте, а в начале июня его не стало. Его похоронили на еврейском кладбище «Холмы бессмертия».

* * *

— Он часто повторял мне: «А ты знаешь, с кем ты живешь?» — «Конечно, знаю, — отвечала  я. — Я живу с Савелием Крамаровым». — «Не с Савелием Крамаровым, а с великим Савелием Крамаровым». Это говорилось как бы в шутку, но ему было очень приятно. И еще он говорил: «Мы поедем с тобой в Россию и будем купаться в моей славе».

Мельман Александр