Сезон балетных премьер Музтеатр открыл программой одноактных балетов, названной «Баланчин/Тейлор/Гарнье/Экман» по именам представленных в ней хореографов, причем последних трех еще не ставили в России. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Это уже вторая программа одноактовок в репертуаре театра: худрук Лоран Илер целенаправленно знакомит москвичей с историей мирового балета ХХ и ХХI веков, скрытой от нас в советские времена железным занавесом, а в российские — привычным недоверием к преобладающему на Западе одноактному формату. На сей раз француз Илер выбрал авторов не столь очевидных, как в первой программе. За исключением Баланчина, поставленного в «Стасике» впервые,— раньше считалось, что местные артисты до него не дозрели.
Дозрели: кордебалет Музтеатра сейчас в лучшей форме, чем нынешние артисты New York City Ballet, бывшей труппы Баланчина. Другое дело, что «Серенаду» Чайковского, которую хореограф в 1934 году поставил для воспитанниц своей американской школы, прививая им стремительность движений и быстроту координации, русские женщины все равно танцуют по-русски. Выпевают руками неизбежную «лебединую песню», опасливо и небыстро бегают, плавно входят в позы и отчаянно драматизируют финальную элегию — и с этими национальными особенностями, видно, ничего уж не поделаешь.
Пол Тейлор, важная фигура американского танца модерн, еще коварнее. Его хрестоматийный «Ореол» (1962) на музыку Генделя весь мир, включая Рудольфа Нуреева, изучил давным-давно. Этот 25-минутный балет на вид бесхитростен и безмятежен: три солистки в белых платьицах и два солиста в белоснежных комбинезонах босиком резвятся на фоне небесно-голубого задника, сменяя друг друга в нетривиальных сочетаниях. Элементы модерна (вроде выставленных бедер, «собачьих» — не заведенных за спину — аттитюдов, согнутых в contraction спин) спрятаны в потоке па, только внешне похожих на классические. Кабриоли, завернутые, как народные «голубцы», «детские» прыжочки с поджатыми по-турецки ногами, скачки на корточках, длинные скользящие шаги, акцентированные взмахами вытянутых рук,— все летящее, неудобное и непонятное, учитывая беспробудный оптимизм хореографии, характерный для американских 1950-х. Москвичи справляются как могут. Эффектнее всех выглядит Георги Смилевски, станцевавший медленное соло как священнодействие, завораживающее красотой рук и поз. Примечательно, что «Ореол», укорененный в своем времени балет, публика приняла живее и радостнее, чем романтическую общепонятную «Серенаду».
С еще большим пылом зрители отнеслись к французскому «Онису» (1979), хотя балет Жака Гарнье на музыку Мориса Паше не причислить к великим постановкам. 12-минутный опус про то, как трое рыбаков из городка Онис, что на побережье Атлантики, забрасывают сети, влюбляются, женятся, растят детей, обаятелен, но вполне традиционен. Условность жестов («биографию» герои рассказывают руками, в то время как ноги чеканят соскоки жиги), классические жете и большие туры, «осовремененные» запрокинутыми головами и согнутой опорной ногой, выглядят куда старомоднее, чем хореография французов предыдущего поколения (того же Ролана Пети или Мориса Бежара). «Онис» очень старательно, грамотно и подтянуто исполняют три едва оперившихся солиста. Но исполнительности в них больше, чем самого танца. Исключение — непосредственный Георги Смилевски-младший, воодушевленный не только получением ведущей партии, но и самой постановкой.
Главное открытие программы — «Тюль» (2012), который сверхвостребованный швед Александр Экман (сейчас он готовит новый балет в Парижской опере) сочинил в 28-летнем возрасте на специально написанную музыку Микаэля Карлссона для четырех пар премьеров, 12 пар кордебалета и солистки, изображающей завтруппой. «Тюль» — ироническая осанна классическому танцу и ремеслу артиста. В сущности, это класс-концерт XXI века — но не парадный портрет, демонстрирующий великое искусство балета, а его изнанка, не скрывающая повседневных тягот профессии. И это портрет самих артистов, которые самозабвенно игнорируют странности своей работы, основные постулаты которой утвердил еще «король-солнце» Людовик.
Экзерсис — все эти тандю-плие-батманы — остается священным ритуалом, хоть и изрядно надоел. И 150-летней давности пантомимные жесты приходится отрабатывать на полном серьезе. И удачно исполненная партия приравнивается к обретению смысла жизни. И отряд кордебалета чувствует себя непобедимым войском, но теряется, если что-то идет не так: внезапно прервав мерный каскад прыжков, артистки долго вглядываются в зал, простецки расслабив ноги, а затем начинают мурлыкать тему из спасительно-вечного «Лебединого». Иногда кордебалет впадает в истерику — девушки лупят пятками по полу, бьют чечетку, подпрыгивают, раскорячившись, и стряхивают ноги, как лебеди на берегу. Что ж, и такое бывает от усталости. «Тюль» обнажает то, что балетные люди скрывают от публики: тяжелое сопение, топот пуантов, счет вслух — композитор Карлссон включил все это в свою партитуру, добавив наивности Николая Черепнина и отголоски тем из шлягерных па-де-де.
Па-де-де в этом балете тоже есть: комически утрированная чехарда типовых комбинаций и приемов. Увлечение трюками Экман высмеивает с едкостью — балерина и премьер одеты с пестротой цирковых клоунов, болельщики-коллеги шумно восхищаются их достижениями, вслух считая пируэты и устраивая овацию после фуэте. Удивительно, но публика, на классических балетах хлопающая по любому поводу и чуть ли не в такт, здесь ошеломленно молчит, хотя вращения Оксаны Кардаш безупречны, а прыжки Дмитрия Соболевского высоки и размашисты.
В этой юмористической оде профессии артисты «Стасика» были великолепны. Не теряя чувства меры, не утрируя комические ситуации, отменно держа строй среди быстро меняющихся рисунков мизансцен, сохраняя образцовую ровность в синхронных па, они предстали труппой, которой по плечу самые сложные задачи. Ярким балеринам несть числа: и брюлловская брюнетка Эрика Микиртичева, и хичкоковская блондинка Наталия Клейменова, и порывистая Оксана Кардаш, и изящная Ксения Шевцова, и сбежавшая из Большого Анна Окунева, увядавшая там в «испанских невестах», и преуморительная Анастасия Першенкова в роли суровой начальницы. Рослые красавцы-солисты — Иван Михалев, Денис Дмитриев, Георги Смилевски, Сергей Мануйлов — являли безусловную стать и пристойное чувство юмора. Весь этот балетный генералитет невозможно увидеть в классическом спектакле с его строгой профессиональной иерархией (одна балерина — один премьер), это преимущество одноактовок. Худрук Илер, любовно перебирая сокровища своей труппы, уже готовит следующую программу. Опять с хореографами, которых не ставили в России. И значит, стоит ждать новых открытий
