Собачья жизнь его превосходительства

Ему и сейчас пошла бы военная форма, только не с нашивкой «РФ», а та, имперского образца, когда офицеры были господами, а не товарищами. Юрия Соломина считают самым аристократичным артистом нашего кино как раз с тех пор, когда на экраны вышел «Адъютант его превосходительства», где он блестяще сыграл разведчика Кольцова…

В его кабинете в Малом театре среди антикварной мебели и разных реликвий — клетка с неумолкающим попугайчиком Федей, названным в честь другого персонажа Соломина — царя Федора Иоанновича. Худрук старейшего театра страны с живностью легко находит общий язык. Домашние питомцы — любимая тема для разговора. Знаменитый артист редко дает интервью, но «МК» не смог отказать: когда два года назад похитили его овчарку Маклая, наша газета помогла ее отыскать.

— Когда пропал Маклай, мы с женой за две недели объездили всю Ярославскую дорогу, — вспоминает Юрий Мефодьевич. — Как только в «МК» напечатали заметку и фото нашей собаки, начались звонки. Люди говорили, что видели похожую собаку. Но это был не Маклай. Особенно много звонков было из Щелкова. Мы поехали туда с водителем. Пока жена ходила по рынку, а я исследовал окрестные дворы, внучка прошла через мост в темноту и там увидела нашу собаку. Звонит, плачет: «Деда, я нашла Маклая!» Я не поверил, говорю: «Что ты меня разыгрываешь?» Но это действительно оказался Маклай — напуганный, в шоке.

На следующий день показал его врачам. С ногами у него было плохо. Похоже, пес перенес травму позвоночника. Жена стала его гладить и заметила на шерсти как будто следы от свечки. Но это был воск, который содержится в автополироли. Видимо, Маклая держали в гараже. Наверное, хотели продать — он ведь породистый. А когда портрет Маклая растиражировали, похитители решили выпустить его от греха подальше.

— Вы как-то сказали, что заняты по 20 часов в сутки, да еще во сне продолжаете репетировать. Как удается при таком ритме сохранять бодрость и хорошо себя чувствовать?

— Я чувствую себя еще лучше, если еду в деревню к своим друзьям, то бишь к собакам и кошкам. Тогда я и следующую неделю могу работать в том же режиме. Кошки и собаки лечат. Я это чувствовал всегда, но боялся говорить, чтобы не посчитали за придурка. Теперь я это знаю точно. Даже было несколько случаев, когда мои звери предсказывали мне болезнь.

— Каким образом?

— Например, однажды, когда за мной, как обычно, приехала машина, моя собака, старая и очень умная, вдруг села на мое место рядом с водителем. Как мы ее ни уговаривали сойти — ни в какую! А меня домашние уже давно настоятельно отправляли к врачу, но я все время откладывал. Тут впервые задумался и сказал собаке: «Давай, Ласка, все-таки я поеду в поликлинику!» И она сразу вышла из машины. Я приехал к врачу, и все сразу определилось.

— Наверное, и артистам полезно понаблюдать за животными?

— На репетиции я всегда рассказываю какую-то историю про животных и показываю ее в лицах. Животные «работают» очень точно. Возьмите любого человека, у которого долго живет собака. Как она похожа на хозяина! И как он похож на нее! Сегодня у меня три собаки. Когда я их показываю, наши актеры всегда могут определить кого: Маклая, Лушку или Валета. В театральных вузах даже есть урок по мастерству актера, который называется «наблюдение за животными».

— Домашние разделяют вашу любовь к братьям меньшим?

— Не то слово! Они периодически кого-то притаскивают в дом, хотя я говорю: «Товарищи, остановитесь!» У нас летом погиб пес Яшка, который тоже в свое время был подобран…

— Но у вас опять три собаки!

— И пять кошек: Дуся, Алик, Машка, Сильва и котенок Аркаша.

— Юрий Мефодьевич, вместе с крупнейшими деятелями культуры вы подписываете письма мэру в защиту бездомных животных. Не кажется ли вам, что эти письма до него просто не доходят?

— Думаю, так и есть. Похоже, Юрий Михайлович наши обращения не читал. Буквально вчера я подписал очередную петицию. Мэрия отпускает огромные деньги на содержание федеральных приютов, но они явно не идут по назначению, оседая непонятно где. Животные гибнут от голода и холода.

— Вы по-прежнему живете в квартире Михаила Ивановича Царева?

— Да, и крыша течет по-прежнему.

— А как она вам досталась, эта историческая квартира?

— Она освободилась, когда Михаил Иванович переехал этажом ниже. Претендентов в театре на эту квартиру было много. Я и не собирался в этом деле участвовать. Меня тогда Руфина Нифонтова встретила: «Давай пиши заявление!» Я говорю: «Да не буду я ничего писать, там очередуха такая!» «Пиши, кретин!» Руфина жесткая была. В конце концов она предложила: «Я сама напишу заявление, а ты распишись хотя бы!» Мне ничего не оставалось, как расписаться. И когда Михаилу Ивановичу предоставили список, он посмотрел и подчеркнул мою фамилию. Так что мы еще долго жили с ним в одном подъезде.

— Вы, конечно, бывали в знаменитом ресторане ВТО?

— Мы приходили туда с ребятами, обедали за рубль двадцать. Там бывали Утесов, Раневская, Жаров, Царев… Не раз я заставал там Вертинского. У него у окошечка был столик, и обслуживал его один официант старый, очень похожий на него. Помню, официант принес Вертинскому яйцо, черную икру и рюмку. Он ножом ловко разрезал это яйцо, вынул желток, положил икру, выпил и закусил. Через некоторое время официант опять нес ему яйцо, икру и рюмку. Вторую половину яйца он не ел. И кто-то из моих друзей сказал: «Эх! Нам бы кинул на стол!»

— Вы пришли в Малый театр молодым актером. В то время там работали легендарные мастера Царев, Яблочкина, Бабочкин, Ильинский. Как они молодых встречали?

— Очень хорошо. Не было такого разделения. Но когда кто-то из них шел по коридору, никто не смел бежать. Останавливались и, прижавшись к стеночке, пропускали. Но тогда люди уважительно вели себя и на улице, и в троллейбусе, и в метро. Дети вставали и уступали место старшим. А теперь, когда входит пожилой человек, родители им шепчут: «Сиди, пусть постоит, ничего!»

— Читала, что режиссер Евгений Ташков сначала предложил вам другую роль в «Адъютанте». Он хотел, чтобы вы сыграли белогвардейского офицера Осипова…

— Действительно, Евгений Иванович меня пригласил на роль Осипова, а потом уже решил попробовать на Кольцова.

На главную роль надо было проходить пробы. Шесть раз я пробовался, и шесть раз меня не утверждали. До сих пор, кстати, если поднять архив, я значусь как неутвержденный артист. А в результате и Государственная премия была за эту роль, и большой зрительский успех. До сих пор крутят этот фильм! Я гулял как-то во дворе с собакой, подбежали ко мне мальчишки лет десяти, в лицо заглядывают. «Чего смотрели?» — спросил. «Адъютанта»!«- «Ну и как?» — «О-о!»

— У вас и «Оскар» имеется в арсенале — за фильм Акиры Куросавы «Дерсу Узала». Статуэтку храните?

— Здесь в кабинете у меня есть игрушечный «Оскар», которого мне подарили.

— А где же настоящий?

— А кто мне даст-то? Я его подержал в руках лет двадцать спустя, когда снимали программу о наших советских фильмах-оскароносцах.

— Я знаю, что вы сдружились с Акирой Куросавой. А как вы с ним общались?

— Во-первых, через переводчика, а во-вторых, можно было понять уже, что он говорил. Мы почти два года работали вместе. На съемочной площадке он давал все команды по-русски и по-японски. «Внимание! Приготовились! — Соломин пародирует японский акцент. — Мотор!» И потом, его правая рука, второй режиссер Ногами-сан, по-русски говорила. Так что с взаимопониманием проблем не возникало. Куросава называл меня Соломин-сан.

— Почему Куросаве нравилось работать в Москве?

— В то время у него был тяжелый период. Он даже совершил попытку покончить жизнь самоубийством. Тогда он разорвал контракт с Голливудом — не любил, когда ему диктовали. В результате выплатил огромную неустойку. Остался больным, никому не нужным и разоренным. Тогда его ученики и друзья собрали деньги, чтобы он мог снимать.

Куросава снял фильм «Под стук трамвайных колес», привез его на Московский кинофестиваль и получил первый приз.

Тогда Николай Трофимович Сизов, гендиректор «Мосфильма», предложил ему поработать в России. Он спросил: «Что выберете?» «Я до войны начинал снимать „Дерсу Узала“ в Японии, — ответил Куросава, — но у меня не получилось».

Они ударили по рукам. Это была первая японская киногруппа, которой разрешили снимать на Дальнем Востоке без всяких ограничений. И потом Куросава хотел снимать следующий фильм. Есть сценарий, переведенный на русский язык. Он хранится у меня. Сюжет — по рассказу Эдгара По «Пляска красной смерти». События разворачиваются в XII веке в России в период чумы. Куросава хотел меня на главную роль. Об этом уже после его смерти мне рассказала Ногами-сан. Музыку должен был написать Исаак Шварц. Я, кстати, никогда раньше не обнародовал этот факт.

— Почему Куросава так и не снял эту картину?

— Он обиделся на некоторых наших режиссеров и уехал.

— Ваша книжка называется «От адъютанта до его превосходительства». Его превосходительство — ваше новое мироощущение?

— Да нет, просто зазываловка, чтобы лучше продавалась! Так решило издательство.

— Юрий Мефодьевич, у меня такое ощущение, что русская классическая драматургия, которой славится Малый театр, сейчас актуальна как никогда…

— Не вы первая это говорите. Когда-то над нами смеялись. А теперь уважают. Потому что мы единственные в своем роде. Мы просто выдержали эти двадцать лет. Решили, что эта сцена будет только классическая. Я считаю, что ругаться матом лучше на улице, чем на сцене.

— А вы умеете ругаться матом?

— Мы все умеем! Но все-таки литература — это музыка речи. Итальянцы очень любят русскую речь, а мне нравится звучание итальянского языка. У нас даже некоторые слова одинаковые. Допустим, слово «кретин» по-итальянски звучит, как «кретино». Красиво и точно. (Смеется.)

…Дверь кабинета Соломина приоткрывается — зовут на репетицию. Потом спектакль.

Вечером Юрий Мефодьевич поедет привычным маршрутом в свою подмосковную деревню. Зайдет в местный магазинчик за ливерной колбасой — любимым собачьим лакомством. Из дома навстречу радостно выбегут Маклай, Лушка и Валет, устроят столпотворение в дверях, словно Бобчинский и Добчинский. Но всех перехитрит кошка Машка, которая сиганет через всю стаю и первая повиснет на хозяине. Он усядется в кресло перед телевизором, чтобы посмотреть новости, а кошки пристроятся поближе — кто на грудь, кто на колени, и Юрий Мефодьевич не заметит, как уснет под их мурлыканье.

Елена Светлова