В лучших традициях

Большой, ярко рыжий кленовый лист вздрагивает и замирает под лёгким затухающим ветром. Остальные листья уже лежат внизу, где и сосредоточились сейчас все осенние краски.
Тепло. Сегодня твой дедушка, внучонок, снова стал старше меня. Между нашими днями рождения есть несколько дней, когда мы сравниваемся в возрасте. Иллюзия равенства, ежегодного равноправия…
Сотрудники подарили ему набор из трёх стаканов:
— Вот, Павел Андреевич, у вас теперь три мужика в доме. Пора иметь возможность «принять на троих».

К Тютчевскому — «умом Россию не понять… у ней особенная стать…» выражение «на троих» — имеет прямое отношение. Это одно из Российских присловий, понятных только живущему здесь человеку.
«Почётно», мой дорогой, что и тебя приняли в сословье «троих».

А вот ещё один иррациональный, закаляющий психику, эпизод.

Ася:
— Это невозможно рассказать, это можно только пережить.
Сидим мы за столом: я, папа, Данила, Аркадий с Мариком, бабуся.

И, вдруг, завыла сирена воздушной тревоги. Без дураков.
Настоящая, проникающая в каждую клеточку мозга.
Руки перестают слушаться. Пространство искривляется и сжимается. Воздух превращается в какой-то кисель.
У меня в голове пролетели все мои сомнения. Вот, дождалась. Мне же говорили, чтобы уезжала в штаты. А я до сих пор здесь.
Что делать? Хватать ребёнка и бежать из дома? Или хватать ребёнка и сидеть дома?
Малыш в это время, внимательно прислушивался и, наконец, философски изрёк: «У-у-у-у, улёт!»
Не надо, думаю, никаких «улётов». Только не это.
Бабуся включила телевизор. По всем программам — обычные передачи.

Данил:
— До костей пробирало. Я позвонил в милицию.
Там говорят: «Знаем, знаем. Не пугайтесь. Никакой войны. Это случайное включение».
На следующий день в газетах отрапортовали: «В южном районе Москвы из-за сильного дождя сработала сигнализация противовоздушной обороны».

Ася:
— Никакого дождя не было. Тихо и сухо.

Данил:
— Самое вероятное объяснение этому случаю то, что прошёл месяц после взрыва дома на Каширке. Кто-то включил на одном из пультов сигнал воздушной тревоги. Чтобы напомнить. Чтобы не забывали.

Меня в это время с ними не было.
Я… заказала столик в моём любимом ресторане «Парижская жизнь». На двоих.

— Что празднуем? — спросил метрдотель.
— День рождения мужа.
— А муж где? Ах, он — виртуальный? Понятно. Бывает.
Официанты меняли блюда, подливали вино в бокал «мужа».
Я слушала музыку, сопровождавшую фильмы Чаплина, традиционно развлекавшего посетителей этого ресторана с огромного экрана на стене.
И тут мне пришло в голову, что «маленький, незаметный человек» Чарли — совсем не такой, как представлялось до сих пор. Это агрессивный хулиган и задира. И чем-то он похож на… меня.
Да, да, вот эта сцена. Чарли стоит возле человека. Человека кто-то рассмешил. И он, смеясь, начинает, не замечая этого, толкать Чарли. Чарли терпит. Недоумевает. Расстраивается. Огорчается. Злится. И, наконец, сделав шаг в сторону, наносит «обидчику» удар. Начинается потасовка. Есть виновные?

Почему я не сидела со всеми за праздничным столом? Почему наслаждалась ресторанным уютом? Да, потому что… сама не понимаю… что-то в духе Чарли, только на женский манер.

Какое напряжение в доме. Оно со всех сторон. Внутри нас, между нами. Между нами и миром. Все мои попытки миротворчества входят в диссонанс с давлением уныния вокруг. Мне страшно. Я ничего не могу сделать. Мне непонятно, как жить. Как себя вести. Как разговаривать.
Господи, сделай что-нибудь. Будь милостив. Вразуми. Будь моим наставником. И я — по воле твоей…
Сирена воздушной тревоги — ответ? Намёк?