В Таммерфорсе он первый раз видит Ленина. Вся наивная, первобытная дикость тогдашнего Кобы — в его рассказе о встрече с кумиром: «Ленин рисовался в моем воображении в виде великана. Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека... Принято, что великий человек обязательно должен запаздывать на собрания... чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления...» Но Ленин, к его изумлению, пришел вовремя и «вел беседу с обыкновенными делегатами».
Коба удивлялся искренне. Ибо сам... «На собрания Коба всегда опаздывал, ненамного, но постоянно», — писала революционерка Ф. Кнунянц.
«На съезде он не выступал. И за пределами съезда ничем себя в это время не проявил» — так справедливо отметит Троцкий. Но Ленин опять зовет его участвовать в IV съезде в Стокгольме. А потом «не проявившего себя» Кобу приглашают на новый съезд — в Лондон.
Заметим: посещения европейских столиц не произвели впечатления на бывшего поэта, и он никогда о них не вспоминал. Рассказывая о своей первой встрече с Парижем, Троцкий объяснил это за Кобу: «Чтобы охватить Париж, нужно слишком расходовать себя. А у меня была своя область, не допускавшая соперничества: революция».
И в этом они все были под стать друг другу. Революционерка Мария Эссен описывает прогулку с Лениным в горах Швейцарии. Они на вершине — Ленин и молодая женщина. «Ландшафт беспредельный, нестерпимо ярко сияет снег... я настраиваюсь на высокий стиль... уже готова декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича — он сидит, крепко задумавшись. И вдруг выпаливает: «А все-таки здорово гадят нам меньшевики!»... И Коба такой же: не ходит в музеи, не бродит по улицам... Все эти буржуазные столицы для них — лишь бивуаки на пути к революции.
Итак, Ленин зовет Кобу на съезды, а он все так же ничем особым себя не проявляет. Или точнее: иногда проявляет особую, ненавистную Ленину черту.
В узкой среде революционеров до Ленина не могли не дойти некоторые шокирующие высказывания Кобы типа: «Ленин возмущен, что Бог послал ему таких товарищей, как меньшевики. В самом деле, что за народ все эти Мартов, Дан, Аксельрод — жиды обрезанные! Да старая баба Вера Засулич. И на борьбу с ними не пойдешь, и на пиру не повеселишься». Или: «Они не хотят бороться, вероломные лавочники... еврейский народ произвел только вероломных, которые бесполезны в борьбе» (цитируется по книге И. Давида «История евреев на Кавказе»).
Здесь слышна живая речь юного, дикого Кобы.
Впрочем, можно взять и статью самого Кобы, напечатанную в нелегальной газете «Бакинский рабочий» в 1907 году. Это его отчет об участии в лондонском съезде РСДРП, где все в той же веселой манере Коба изложил те же мысли: меньшевики — сплошь еврейская фракция, а большевики — русская, и потому «есть неплохая идея для нас, большевиков, — устроить погром в партии».
Почему же Ленин, окруженный евреями-революционерами, сам имевший в роду еврейскую кровь, прощал Кобе ненавидимый подлинными интеллигентами антисемитизм и после подобных высказываний звал его на все съезды? Объяснить это можно лишь требованием «Катехизиса революционера»: «Ценить товарищей только в зависимости от пользы их для дела». Да, Ленин мог не заметить этих высказываний, если Коба был нужен делу. Очень нужен. Чем-то важным себя проявил
Эдвард Радзинский
