Поэт Александр Прокофьев вспоминал:
— Умер Горький. Вызвали меня из Ленинграда — и прямо в Колонный. Стою в почетном карауле. Слезы туманят глаза. Вижу: Федин слезу смахивает, Погодин печально голову понурил. Вдруг появился Сталин. Мы встрепенулись и... зааплодировали.
* * *
Владимир Поляков рассказывал:
— Было это в 1936 году. Я, никому не известный литератор, очень хотел попасть на похороны Горького. Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве к Колонному залу, и вдруг продают горячие сосиски в пакетиках. У меня привычка: покупать все новое. Купил пакетик с сосисками и вошел в Колонный, думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но меня проводят сразу в круглую комнату за сценой. За столом Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и много известных писателей. Меня вызывают по фамилии и надевают на руку траурную повязку. Я, не оборачиваясь, говорю кому-то:
— Покараульте мои сосиски...
Обернулся — человек с трубкой внимательно смотрит на меня...
— Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности.
Тут меня окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул. Откараулив, возвращаюсь. Подходит ко мне военный в больших чинах, отдает честь и рапортует:
— Ваши сосиски, товарищ Поляков, в полной сохранности.
* * *
Спустя одиннадцать лет после смерти Горького Сталин рассуждал:
«Горький в романе „Мать“ не изображал крупных людей, а изображал только рядовых. Это хорошо. Однако у Горького не всегда поймешь, на чьей он стороне. Неясно, например, в „Деле Артамоновых“, какова позиция Горького, куда он клонит».
