1 января, среда. Свое новогоднее поздравление Путин произнес в Хабаровске. Это был прекрасный пиар-ход, с одной стороны, и поступок опытного управленца, с другой. Хабаровск летом прошлого года, как и все Приамурье, подвергся небывалому наводнению. Край жестоко пострадал, многие жители еще обитают во временных жилищах. Здесь и символ — президент с нами, и некая полезная функция — у приехавшего со свитой президента можно ведь и что-то попросить, уткнуться в бронированную президентскую жилетку, поплакать.
Формально это было вчера — о самом президентском обращении уже не говорю, стилистика и пафос знакомые, — а вот сегодня утром — президентская доля, видимо, спать в самолете — Путин оказался в Волгограде. Вчера здесь был взрыв на вокзале. Все по схеме, диктуемой государственной необходимостью и телевизионной прожорливостью: разнос министрам, посещение больницы. Явление президента утром в больнице было подобно библейскому мифу. Вечером мой главный информатор Алексей Венедиктов сказал, что визиту Путина в Волгоград противилась служба безопасности. Рискуете, ваше превосходительство!
После небольшого кутежа дома с главным гостем и Дедом Морозом в виде моего соседа Мих. Мих. я долго и плохо засыпал. Посмотрел отрывок какого-то довольно живого, после омертвелых программ первых двух каналов, действия на НТВ. А потом был часовой фильм по Discovery о нападении фашистской Германии на Европу. Как же четко и замечательно работала немецкая военная машина!
Проснулся что-то часа в три. К четырем пришли Оля и Саша, сели пировать остатками. За столом я расспрашивал Сашу о жизни стюардесс на воздушных трассах, о коллективах, о взаимоотношениях с пассажирами. Узнал много любопытного. Потом все принялись смотреть какое-то скаченное из Интернета кино, а я поспал в кабинете, что снова обеспечило мне ночную бессонницу, и принялся читать все про ту же Ханну Арендт и Мартина Хайдеггера.
2 января, четверг. Пока не отвечал ни на какие поздравления. Перед самым Новым годом случилось событие для меня знаковое. Я наконец-то дозвонился до своего школьного товарища Марика Ратца. Не было ни одного моего мастер-класса, чтобы я не вспомнил, как мать Марика, крупная еврейская дама, отвела весь наш класс — третий или четвертый? — в Третьяковскую галерею. Она сама, видимо, там работала. Провела экскурсию. Я хорошо помню ее в зале Сурикова у картины «Боярыня Морозова», на которой она показывала мазки снега и двоеперстие мятежной боярыни, и «Утро стрелецкой казни» — стрелец, отдающий свои рукавицы жене и детям. Как интересно складывается жизнь. Марик и Радик Храпко были самыми моими близкими друзьями в начальной школе. Именно Марику я дал «почитать» в первом или втором классе «Жерминаль» Золя с эротическими, так взволновавшими меня сценами, и мама Марика пришла к моей сделать ей репримант. А потом жизнь нас всех развела. Кажется, Марику родители пророчили судьбу писателя.
Собственно, что-то конкретное я о Марике узнал, только когда вышел журнал «Библиофил», к которому я написал вводную статью, а у него в альманахе был целый большой материал — встретились! Главным заводилой в альманахе все-таки был именно Марик. Сегодня заглянул в «Википедию» — недаром все-таки работала наша 50-я школа с ее директором Шабановым — у Марика бездна работ; с 2000 года Марик живет в Израиле.
Накануне Нового года я все-таки решил напрячься и — с Интернетом, и с набором в телефоне рощи цифр я не в полном ладу — позвонить Марику. Потом мы обменялись первыми письмами. Перечитывая эти несколько строчек, я чуть ли не плачу.
«To: Mark Ratz
Sent: Monday, December 30, 2013 9:25 PM
Марик, для начала с Новым годом. Я рад, что ты отыскался. Для меня наша школьная дружба — определенный знак. Я помню, у себя дома ты мне показывал шелковые галстуки отца и подлинные этюды Левитана. Это был первый интеллигентный дом, в который я попал. Помню твою маму, которая отвела весь наш класс в Третьяковку. Дружески обнимаю. С. Е.».
Уже 31 декабря я получил ответ.
«Дорогой Сережа! И тебя с наступающим!
Завидую твоей памяти: я все пытаюсь сообразить, в каком классе ты ушел из “нашей пятидесятой”. Что-то вроде 7-го? Сашу Беккера ты знал, он умер лет 12 назад. Леня Борисов до недавнего времени процветал в Германии, но я года два уже с ним не общался. Он сохранил, сканировал и присылал мне нашу классную стенгазету. Если найду — пришлю тебе. Радик Храпко благоденствует в Москве, но он физик и, кажется, с приветом на почве науки. Из общих одноклассников я больше ни с кем не имел контактов последние годы. О твоих успехах наслышан из СМИ, и мы даже с тобой публиковались в одном юбилейном “Альманахе библиофила”, который ты, наверное, не открывал.
Еще раз с наступающим! Твой М. Р.».
Радио на кухне занято тремя проблемами: ухудшением здоровья Ариэля Шарона, который восемь лет в коме, состоянием здоровья гонщика Шумахера, у того тяжелейшая мозговая травма после катания на лыжах в Альпах, и отчасти Волгоградом и Путиным, в поведении которого ищут то, чего нет. Доброжелатели те еще!
По поводу Шарона даже устроили дискуссию с голосованием и привлечением нейрохирургов и реаниматологов. Сразу после врачей в эфир позвонил священник и писатель Михаил Ардов, несколько лет назад я сидел с ним рядом на Букеровском обеде. Михаил, сославшись на Отцов Церкви, говорил о грехе «бережения плоти». Говорил и об одном из иерархов зарубежной православной церкви, который, попав в больницу, сразу же сказал, что не хотел бы, чтобы к нему применялись методы экстраординарной медицины, способной продлить жизнь уже не человека, а тела. Христианин должен уповать на Божью волю. Мне этот взгляд близок. Но тут же перезвонил какой-то молодой врач и рассказал о молодой девушке, которую он буквально по частям собрал после аварии. Она приехала к нему в больницу на инвалидной коляске, с букетом цветов, и в ее глазах, по словам врача, светилась «жажда жизни»…
Вечером в Большом театре в 500-й раз шел «Щелкунчик» П. И. Чайковского в постановке Ю. Н. Григоровича. Но это еще и день рождения маэстро — 87 лет. На сей раз Саша Колесников посадил меня фантастически: в 15-й ложе бельэтажа, на одном уровне и рядом с царской ложей — есть ощущение царского просмотра. В щели между колонной и боковой стеной виден первый ряд высокопоставленных кресел.
Танцевали по такому случаю звезды — Артем Овчаренко и Анна Никулина. Все было прекрасно, идеальный кордебалет, чудные дети, но в очередной раз потрясает гениальная простота, с которой все это сделал гениальный Григорович. И просто по технике, и сюжет не прерывается, и так все полно милыми и добрыми смыслами. Шедевром стали и грандиозные и невероятно смелые еще и тогда, в 1964-м, кажется, году, декорации Вирсаладзе. Но все же я опять возвращаюсь к идущему спектаклю, в памяти Васильев с Екатериной Максимовой и блистательный, как бог, Цискаридзе…
На поклон, когда спектакль окончился, Григорович вышел из кулис совсем не в образе дедушки. Театр неистовствовал. Возникла еще одна легенда — 500-й спектакль в одном театре. Здесь же вопросы к качеству текста: писать надо просто, доходчиво, почти как для детей — тут возникают слава и тиражи.
Когда подъехал вечером к театру, еще раз поразился, как прекрасно оформлен центр города. Фонтан весь закован, будто в лед, в стекло, канделябры, музыка. Вокруг фонтана палатки, в которых продают французское мыло, деревянные игрушки и леденцы. Недешево, но красиво…
Продолжение следует
