10 декабря 1991 года — 12 августа 1992 года

«Эта тетрадь становится для меня единственной формой творчества и работы. По сути дела — я безработный в настоящее время».

10.XII.91

Вчера зашел в ЦДЛ. Деградация писательской жизни. Сидят Слава Пьецух[1] и Юра Коваль[2], заказали 200 водки и селедочку. Выпили, хотят еще, а денег нет. Попросили у меня. Я чуть помедлил, и деньги дал Леон. (Я деградирую тоже. Раньше бы без паузы заказал бы бутылку. А теперь знаю, чем это грозит мне, безработному). Леон дал 25 р. И ребята торопливо заказали 100 г (!), по 50 на каждого. Потом подсел Ким Мешков[3], его выставили на 300 и селедочку (не больше). Ким: «Обедать здесь противно, порция по 45 рублей». Леон давал совет Ковалю, как зарабатывать деньги: «Ты должен выступить как можно в большем количестве телепередач, тебя начнут приглашать выступать, будешь брать деньги».

 

21.XII.91

Сегодня, в день рождения Сталина, подписано основание Союза Независимых Государств[4] (Заметит ли кто-нибудь это совпадение? Наверняка!) Безвкусно. Что будет? Обосрутся и передерутся. Все это опять эстрадные штучки. КВН. «Что? Где? Когда?» А курей как не было — так и нет! Для Запада продолжается империя зла. А пока все захотят в посольства и представительства.

С автономиями Ельцин будет иметь то же, что Горбачев с республиками. А против России будут зреть те же чувства, что и против центра и КПСС.

Девушка Вера по кличке Веранда провозгласила тост: «Выпьем стоя за годы застоя!»

 

31.XII.91

В последний день старого года зашел к Волкову. Конечно, съехали на то, почему я не пишу. «В вас должна быть ответственность, вы должны объяснять жизнь…» Я сказал, что не могу объяснить себе, почему я не пишу, и вообще, почему нет энергии. «Почему?» — «По кочану!» Только так могу сказать. А вот тот, кто расшифрует «по кочану», тот и будет новый гений.

 

15.I.92

Таня Хлоплянкина рассказывала: она в магазине просила что-нибудь для холодца, продавец предложила голову мертвой свиньи. Таня спросила — а разве из головы можно варить холодец? И одна баба сказала: «Женщина, вы прожили жизнь и не знаете…»

Вот тебе и «Памятник неизвестному стиляге». Ну, нет, нет у меня миллиона, чтоб купить 20 м² на Бродвее, а пробить через какой-нибудь фонд отсутствует энергия.

 

20.I.92

Ездили с Мальгиным[5] смотреть дом у метро «Новокузнецкая». У жены поэта Еременко и Гали Юдиной, с которой мы работали в «Юности», идея поменять Мальгина, Иртеньева[6], Женю Попова в один подъезд дома 12-го года, который строил архитектор Нирнзее. Шикарный в прошлом дом с генеральскими квартирами, ныне коммуналками. Их можно разделить каждую на две квартиры. Юдина, которая показывала нам свою, уже отделанную, причитала: «Смотрите, какой вид из окна! Я глажу и вижу собор св. Клементия. Я не люблю гладить, но когда взгляну на собор…» Слишком романтично для удачного варианта. И действительно, съездив назавтра с Поповым в контору, мы узнали, что перекрытия там деревянные, все сгнило (трубы), дом не приватизируется и идет рано или поздно на капитальный ремонт. Думаю, не получится. Опять проигрышный вариант.

А до этого, а точнее 10.I было вот это. Были все архитекторы перестройки. Они же были под Новый год и на вручении «Ники»[7] в Доме кино. А что — перестройка провалилась, от них больше ничего не зависит, карьеру они сделали — теперь можно спокойно ходить по презентациям. Там мы с Мальгиным и разговорились об обмене.

К этому же явлению.

Из серии «ОНИ ВЫИГРЫВАЮТ ДВАЖДЫ».

Сначала они зарабатывают сладкую жизнь, устраивая в стране террор, потом доллары, устраивая экскурсии по местам своих преступлений. Сначала Калугин первую половину своей жизни делал карьеру шпиона и негодяя, а вторую половину он живет с разоблачения своих друзей. Лихо!

 

31.I.92

На Крещение были у Мессерера в мастерской. Разговаривали насчет трудностей с едой и билетами и прочие наши х*евые дела. Кто-то сказал, пародийно вздохнув: «Не уберегли коммунистов!..» А я добавил: «Брежнев был вам плох…»

В ЦДЛ закрыли дверь, соединяющую клубную часть и ресторан. Все! Делать вам, писателям, в ресторане нечего! Бутылка водки 240 р. С тем же Борей Мессерером говорили о состоянии писателя. Раньше, даже не шибко богатые, имели утешение и опору:  «Я  — писатель, я вхож в ЦДЛ, я знаком с тем-то, с тем-то, меня печатает “Литературка”», и т. д. Теперь и эту опору вышибли из-под нас. Да и публикация в «Литературке» ничего не стоит.

Хоронили Витю Ильченко[8], который умер 21.I.92. На кладбище «Троекуровский некрополь». Это кладбище наша партийная верхушка заготовила для себя. На обычном московском кладбище скученность, могила на могиле, здесь простор, только небольшая часть занята, кругом лес, стена с нишами для урн. Лежи не хочу! Долго товарищи собирались хоронить друг друга… Шли я, Розовский и Миша и говорили, что все-таки они нас сделали, единственное, что мы от них добились, — это они разрешили похорониться на своем кладбище.

Приехал Толя Антохин[9]. После 12 лет побега. Встречались у Оли Кучкиной[10]. Изменился мало. Обсуждали проект выступления в Америке группы Арбузовцев. Не думаю, чтобы получилось, но посидели весело. Потом Толя Васильев звонил мне и советовался, куда понести статью о режиссуре. Я сказал — в «Театр», к Салынскому. И вдруг Толя: «А как ты думаешь, он на меня не обиделся?..» Мол, за то, что я подвел советскую драматургию. Я объяснил ему, что те, кто подвел, сейчас в бóльшей чести, чем те, которые не подвели.

 

14.II.92

Вчера в «Pen-centr» собрались с Поповым и Мальгиным насчет жилищных дел. Составили письмо Попову и Лужкову с просьбой о возможности построиться. Письмо написали на бланке «Pen-club» — короче, английская надпись. Еще до этого, когда я предложил сменить плохое название кооператива «Литератор» на красивое «Pen-club», Попов сказал: «Нельзя. Тогда взятки надо будет в долларах давать».

 

15.II.92

Вчера по видео смотрели фильм «Чужие»[11] про мерзких чудовищ, нападающих на людей. Приближалось 11.00 — «Вести»[12]. Я сказал, останавливая магнитофон: «А теперь мы посмотрим настоящие ужасы, ужасы пострашней». И действительно! Армения, Чечня, магазины, Ельцина накололи его дружки кравчуки… Полный пи*дец!

 

21.II.92

Предложили мне на телевидении стать ведущим передачи о мультипликации. В моем финансовом положении я за это ухватился. И придумал название «Ре-анимация». Буквально через неделю в «Экране и сцене» появилась такая рубрика. Вот черт!..

Был в ЦДКЖ на джазовой тусовке. Устроили презентацию книги Коллиера «Дюк Эллингтон»[13]. Гера Бахчиев, который меня пригласил, взял 25 р. за вход, плюс 35 р. книга. Было очень мило. Гаранян и Кузнецов в первом отделении, Лундстрем во втором. Пришло человек сто пятьдесят. В фойе познакомился с Барским, старым любителем джаза. Он сказал: «А ведь “Козел на саксе” — не Козлов. Был такой саксофонист в составе Фигошина — Козликов, вот его и звали “Козел на саксе”. А Козлова козлом не звали».

И вот наш Женя Сидоров становится Министром культуры. Все по песне Окуджавы. Друзья вышли в начальники, а мне жить стало не легче. Опять (е*и это слово!) поздно.

 

25.II.92

Вчера в ЦДЛ опять застал Пьецуха в межумочном состоянии. Взяли с Салимоном бутылку (117 р.) и по селедочке. Бутылка допита, а вторую взять нет финансов. Подошел официант. Они расплачиваются, пошуршав в кошельках. Слава, он не допил, официант недополучил. Слава, чувствуя неловкость ситуации, официанту: «Ты погоди нас презирать, может, еще…» Он не договорил, но все поняли, что он имел в виду — может, еще покутим, как раньше, не считая денег и бросая крупные чаевые… Пьецух тоскует больше других — нарушен уклад жизни. Попов попытался его утешить, на что Слава огрызнулся: «Не мешай слушать музыку». Тапер играл что-то лирическое, в глазах у Славы стояли слезы. ЦДЛ, 24 февраля 1992 г.

Именно с Аликом (Аксельродом) как с врачом я консультировал пьесу «Трансплантация». И когда ее задумывал, и когда написал. Одним из импульсов написания было сообщение из «Пшекруя» об отцеубийце, который просил взять его сердце. Вот и у нас появилось. «Понадобилось 20 лет…». «Битло пришло в село».

 

2.III.92

Ося Эппель: «Я спросил как-то своего приятеля, сведущего в финансовых делах, куда вкладывать деньги. Тогда он сказал мне — в доллары. Теперь говорит — в верные акции». «Но так как верных акций у нас нет, я считаю, — говорит Ося, — сейчас надо деньги вкладывать в качественную еду. То есть те деньги, которые сейчас ты экономишь на еде, завтра тебе ничего не принесут». Давайте хорошо есть!

Приехала из Стокгольма Кристина Андерсон[14], которая играла Валюшу в «Серсо». К Окуджаве, она работает с ним над его программой. Привезла «гуманитарную помощь» — шоколадные конфеты, колготки, шампунь… Я пришел за всем этим к Булату. Сидели с Олей и Кристиной. Если раньше интеллектуалы, встречаясь, говорили о Кафке, нонконформистах и КГБ, то теперь только о продуктах, авторезине, железнодорожных билетах… Оля пожаловалась на то, что им некому ремонтировать машину. «Молодежь, которая сейчас работает в сервисе, Булата мало знает, а старики, его почитатели, уже не работают, или уехали в Израиль. У меня есть один хороший советчик, бывало, позвонишь, он все скажет по телефону, но теперь в Тель-Авив звонить дорого…»

Какая скучная история у нашей страны!.. Проворачивается какая-то модель. Следующая утверждается за счет обсирания предыдущей. Сталин — Хрущев — Брежнев — Горбачев — Ельцин… Скучно жить на этом свете, господа!.. Теперь они хотят «достать» и посадить Горбачева. Скука. «Вы будете смеяться, но Циличка тоже умерла».

 

9.III.92

«Тринадцать лет понадобилось им для того, чтобы понять, что “Метрополь” — литературный альманах». 5.III. в день смерти Сталина состоялась презентация «Метрополя», изданного издательством «Текст». Трогательно выступали постаревшие метропольцы. Попов говорил, что Вася придавал большой смысл завтраку с шампанским тогда в 79 на премьере альманаха, слова «презентация» еще не было. И вот через 13 лет — шампанское!

А шестого марта нас пригласил новый начальник новой организации РАИС (Российское агентство интеллектуальной собственности), созданной вместо ВААПа. Федотов против Четверикова[15]. Накануне был в ВААПе у Иванова. Он постарел на 10 лет. На этажах груды бумаг. Как в бункере Гитлера перед вступлением советских войск. Иванов все еще обещает оплатить билет, но всё… Новые — тоже ребята сомнительные. По всему видно — теперь «мы!». Быстрый захват старых структур. «Четверикову мы  готовы предоставить комнату». С одной стороны, генерал–лейтенант, с другой — бойкие, развязные ребята. И нет одного — четкого, честного, трудолюбивого чиновника. Его нет, нет и нет. Вознесенский отозвал свою подпись под письмом в защиту ВААП. Через пару дней, он мне рассказал, пришла телеграмма в Россию: «Вместо “поэт Вознесенский” читать “поэт Исаев”».

А на следующий день (в этот же!) с Поповым Женей ходили к Мальгину, закрутилось дело с жильем. Какая-то вроде бы хорошая резолюция по письму из PENа. Надо было идти смотреть старые дома. Пошли. И тут же встретили Люсю. «Вы куда оба?». Я понял, что надо говорить правду, и сказал. Женя: «Кто тебя тянул за язык? Теперь ничего не получите. Надо было, как у Гоголя, поплевать ей вслед». Действительно, Люся хочет строить мастерскую. Попов меня бранил. Все равно бы узнала!

«Бывают дни, когда вся моя литературная продукция состоит в том, что к фразе, кончающейся восклицательным знаком, я подставляю везде две точки».

Леша Герман, который наконец стал снимать «Хрусталев, машину!»[16].

 

13 марта 1992 г.

Что же мне снилось в этот день в этом году? Три сюжета. Мы с Земеком в хозяйственном, москательном магазине. Он присматривает различные полезные вещи. Вдруг вижу, примеряет какой-то плащ, для рабочего, наверное. Но на нем, отмечаю я, все смотрится элегантно: фигура, пластика у него такая. Потом из кучи технического навала он вытаскивает какую-то резиновую кишку большого диаметра, телескопически складывающуюся. Раз — нужная вещь! Но пока оставляем в магазине, чтобы не толкаться. Второй сюжет. Тринадцатимартовский. С Сашей Афиногеновой на машине (я за рулем или она?) спускаемся по крутому, почти отвесному склону, состоящему из жидкой грязи. Внизу кто-то дает советы. «Здесь прыгните». Мы как-то пролетаем, перепрыгиваем ниже. И  наконец достигаем подножья благополучно. Но ощущение (знакомое) тупиковости ситуации было.

Третий сюжет. В Москве предполагается театральный фестиваль. Приехала француженка с внешностью Гаврилко. Она мне симпатична, легкий флирт, у нее хороший спектакль, но ее не отбирают, и она вынуждена уехать обратно во Францию. Я ее утешаю: у меня тоже был лучший спектакль, но меня в Париж не отобрали. «Когда же мы посмотрим Москву?» — «Моя машина к твоим услугам».

 

22.III.92

Сбылось мое пророчество относительно наших эмигрантов. Когда они уезжали, я говорил, что через десять-пятнадцать лет они будут приезжать из своих Парижей и Нью-Йорков и будут хвалить нашу жизнь. И (буквально!) говорить: не нойте, вы нормально живете и жизнь улучшается. Вот, пожалуйста, — Галина Вишневская[17].

 

31.III.92

Приехал Феликс Кандель. Мы зашли с ним в «Магазин»[18] к Жванецкому. Туда же пришел Арканов. Посидели, потом Миша позвал нас обедать в кухню. Съели обед из трех блюд. И тут Феликс говорит: «А что если мне взять у вас интервью». Пошли в Мишин кабинет. И Феликс спросил: «Как вам было в еврействе?» — и все с трудом, но искренне стали отвечать. В конце «провокативный вопрос»: «Если бы вы родились второй раз, кем бы вы хотели быть?». Я и Миша ответили, что опять тем же и той же национальности. А Аркан сказал, что ему интересно было бы родиться в Америке и посмотреть, как бы он там. И когда уже Феликс выключил магнитофон, я сымпровизировал шутку: «Аркан, если бы ты родился в Америке, ты был бы негром». — «Почему?» — «Потому что ты еврей!»

Кстати, во время обеда Миша сказал: «Феликс за что-то на меня обижен…» Феликс отрицал, а я кинулся отмазывать товарища — мол, у него всегда такой грустный вид. А вечером, у меня, Феликс признал, что обида есть. Когда он оказался в отказе, два человека исчезли — Боря Лобков и Миша.

«Я достойно пережил безвестность. Надо достойно пережить и то, что происходит со мной сейчас».

 

11.IV.92

Гриша Горин рассказывал, что в домах творчества живут старики, которые сдают свои московские квартиры за доллары. Покупают путевку за 3000, а сдают за 100–200$. То есть имеют навар 13.000 — 3000 = 10.000 руб. Новые сюжеты. Я сказал: «Гриша, мы с тобой сегодня же должны начать писать пьесу. Сюжет: товарищ просится к другому пожить. Мол, приехали родственники из деревни, или ремонт, или скрывается от бабы, товарищ пускает его к себе. А потом выясняется, что он каждый месяц просится к новому другу, а свою квартиру сдал за доллары американцу или фирме. Володарский или Мережко через неделю сдадут сценарий, а я и не засяду… Ну и мудак!

 

20.IV.92

«Съезд[19] принял два названия нашей страны: Россия и Российская Федерация. Если за каждое название будут платить по зарплате  — я согласен».

Еду в Лондон и Париж. Ни с кем не говорю об этом. Не потому, что боюсь стука, как раньше, — а просто не хочу. Не предвкушаю.

 

10.VI.92

Послелондонскопарижская запись. (Нет времени, надо до 17.VI., до Бонна, закончить сценарий для ВДНХ «В шесть часов вечера после коммунизма».) Я сильно расплачиваюсь за полтора месяца европейской жизни. Все началось с того, что, пока я сидел в библиотеке ВТО и читал пьесы Сурова и Лавренева, у меня взломали замок в машине и украли магнитолу. На следующий день я в «Ленкоме» оставил очки, и они пропали. Придя на собрание гаражников, я, как и следовало ожидать, обнаружил, что мне не хватило листов на крышу. Потом позвонил Мальгин и сказал, что с меня 6000 в уставной фонд. В самом начале Нина мне рассказала историю с Ларисой Петровной — маклершей, где она проявилась как авантюристка и не хочет отдавать 3000… В общем прав, прав, тысячу раз прав Аркадий Фаддевич. Жизнь меня накрывает.

 

3.VII.92

Вот приехал из Германии. А еще раньше из Англии и Франции. Хлестаковщина продолжается. Вернее, завершается. Что помню из мыслей, пришедших в райском Годесберге: «Купил костюм, когда некуда ходить, приобрел квартиру, когда некого приглашать…»

Вот начало и конец (почти конец) истории «Юности». Я сразу стал на сторону Дементьева, вернее, против раскачивания журнала. Юра начал все это дело. Ткаченко тут же его предал (причем Зерчанинов не хочет это признать), письмо не подписал:

«Я понимаю тех, кто подписал, но считаю несвоевременным…»

Нашел себе компанию, старый мудак: Бобрынина, Хургина, Моничева[20]… Они клялись не выносить сор из избы. И тут же — «Московские новости», «Коммерсантъ», и пошло. Дементьев в день рождения «Юности» подсунул мне бумагу о реорганизации отделов, я подписал, а потом понял, что совершил подлость. Документ абсолютно аппаратный. Позвонил Андрею и подпись снял. И уехал в Германию. Потом встретил Аню на Горького и сказал ей, что Дементьев не должен был давать подписывать мне эту бумагу. Назавтра позвонил Андрей. Сказал, что поступил бы так же. Я: «Сейчас уже не важно, кто прав, кто виноват, — обосрана легенда. Как Таганка. Я не хочу уже ходить в редакцию. Разрушился (саморазрушился) еще один миф шестидесятничества. Ё*аный вирус перестройки. Миллион, из-за которого разгорелся скандал, американский миллион затормозился, как только американцы узнали о событиях. В результате не будет ничего… Я не хочу в этом участвовать. И на стороне Андрея тоже. Но пришлось. Потому что эти противнее.

Что касается мифов «шестидесятничества», пришла такая мысль: «Современник» от распада ограждает цинизм. МХАТ  — творческая импотенция».

Зерчанинов орал на мои рассуждения о неучастии («Сейчас самая благородная позиция — неучастие»): «Из-за таких, как ты, может прийти фашизм. Я не хочу, чтобы моя дочка жила при Сталине». И Ося тоже упрекал, что сейчас надо противостоять и многое можно сделать. «Жирный пингвин робко прячет тело жирное в утесах», — это я! «И гагары тоже стонут, им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни», — и это я! «Вполз и там свернулся», — я, я, я! И х*й с вами.

Забавно получилось с «В шесть часов вечера после коммунизма». Нина, продюсер, спросила: «Сколько вы хотите за пьесу?». Я назвал цифру 25.000. И по ее лицу понял, что продешевил. А потом уже родилась шутка: «Я сидел и чувствовал, как эти деньги девальвировались во время уже разговора о них».

Интересная закономерность. Рыбаков наконец получил квартиру в Доме на набережной[21]. И через неделю уехал в Америку на год. Битов получил квартиру в Москве, обменял квартиру в Ленинграде, дачу в Переделкино — и уехал на несколько месяцев в Амстердам. Все всё получили, когда это уже не нужно.

Из мыслей Лондона-Парижа. (В очереди на Тулуз-Лотрека.) «Писательство как акт онанизма. Разыгрывание ситуаций писателем с самим собой».

 

14.VII.

Была презентация «Дороги на Чаттанугу»[22] в бывшем Госкино, которое захватил Уралов[23]. Вася после фильма рассказал историю своих трех пальто. «Гоголевская история» — как он сам сказал. Была теплая тусовка, потому что не было лишних людей — их было человек 10–15, и они ушли. Тишкин выдал 18 бутылок «Распутина», и с них ухитрились все напиться. Под настроение.

 

29.VII.92

Сегодня в машине слышал передачу о нашей презентации по тому же «Эху Москвы». И Васино интервью на поддаче. Он говорил: «Я не понимаю сантимента по поводу шестидесятых. Я уже не русский, но не стал эмигрантом. Славкин слишком мягко отразил конфликт. Я помню, когда на одной вечеринке оказалось, что все, кто там был, на меня стучали. Я готов автомат был взять и уйти в лес. У меня нет этой сентиментальной смазки, которая была на этом вечере». Сентиментальная смазка.

Сон-комплекс, связанный с Петрушевской. Ее судят. А я слушаю и корю себя, почему я не выступаю свидетелем, почему сижу в зале, а не стою на трибуне. Но в конце, уже после суда, кто-то говорит что-то плохое, и я разражаюсь речью, рассказываю о ее плохой жизни, очень вдохновенно защищаю. Но не могу себе простить неучастие в самом суде. Вижу Люсю, она очень свежо выглядит. Я говорю: «Суд тебе идет на пользу — ты хорошо выглядишь». Она доброжелательно принимает шутку, и я понимаю, что она на меня не сердится.

Кстати, звонил Лорин сын, сказал, что идет моя статья «Сгорание театров» в «Независимой». Рискую приобрести в Люсе врага. Обидится на то, что «Темная комната» не смешивается в нечто третье, как «Лысый брюнет». Или воспримет как комплимент?..

Хорошая догадка Аксенова. Относительно успеха нашей чернухи на Западе.

Петя Штейн подбивает меня на пьесу по Довлатову. Я развивал перед ним идею (на уровне трепа) пьесы «Подонок». Из рассказов Довлатова встает неоЗилов, семидесятник. Зилова жизнь заставляла быть подонком, но он смирился, и автор тоже. А новый Зилов становится подонком осознанно, не мучается, во-первых, а, во-вторых, понимает, что выгодно. Преодоление препятствий их усугублением. Как я преодолевал жару 72-го выпивкой. Чтоб жара — так уж совсем.

Назревает х*ета с «Памятником неизвестному стиляге». Никулин и Тишкин, которых я свел, подписали договор, мне там ничего. Говорил с Никулиным, он разговаривает довольно жестко: «Виктор, мы постараемся что-нибудь заплатить, но готовьтесь, что это будет ничто». Ты же говорил, что готов ничего не заработать, лишь бы она вышла — вот она выйдет.

Еще о страшном ускорении. Лилькин сын Миша, суперактивист митингов, член «живой цепочки» ныне ходит с таким же другом на «Птичий рынок». Сосед Петя, у него часы. С надписью «Защитнику Белого дома». Полностью разочарован. За год! Меньше. Страшное ускорение!

 

31.VII.92

Сегодня на телеграфе за две секунды продал 100 DM за 10.000 р. Кавказец держал толстую пачку денег и шелестел ей мне на ухо, соблазняя. Тут интересна мысль Могилы — точно распределить то, что имеешь, так, чтобы после тебя осталось ровно на похороны. Оставлять некому… Вот бы рассчитать.

Как-то неделю тому назад перед пробуждением сочинил во сне очень понравившийся мне пассаж. «50 лет понадобилось, чтобы немецкая речь снова стала музыкой. От “Хэндэ хох!” — крикнутое моей бабушке в 1942-м в Сновске, до «Добро пожаловать на немецкую землю!» — сказанное мне в 1992-м во Франкфуртском аэропорту». Во сне я шлифовал и восхищался этими фразами.

Звонила Люся, поздравляла с завтрашним днем рождения. «Я не пишу ни строчки, а выращиваю лук и огурцы». А я ничего не пишу и ничего не выращиваю…

 

12.VIII.92

Вчера с Наташей, студенткой из Женевы, гуляли у ВДНХ и встретили двух старичков-туристов из Новой Зеландии. Старичок, который назвал меня Ancle Vania, узнав, что я драматург, сказал: «У вас 250 млн человек, надо было, чтобы баранов было больше, и вы будете жить хорошо». Я: «Наша беда, что половина из нашего населения — сами бараны».

А действительно — первый! Долгое время пельменная в Аэрофлоте называлась «Тарсисовка».

Миша Ушац уезжал на свадьбу Киси и Джо в Америку. «Ты приедешь, и Кися скажет Джо: “Надо одеть папу к свадьбе. А его одежду сжечь”».