18 августа, воскресенье. Собрались пойти наконец-то посмотреть знаменитый храм тамплиеров в старом Лондоне. Ехали на метро с пересадками, тут возник тот Лондон, о котором я мечтал. Город для меня всегда открывается только после того, как я по нему пройдусь пешком. Вышли на одну из основных и, главное, старинных улиц Лондона — Стрейт и пошли к тому месту, где улица заканчивается и плавно переходит в знаменитую Флинт-стрит. Еще с молодости помню, что это улица газет и желтой прессы. В самом конце Стрейта на середине проезжей части стоит огромный каменный столб — остатки от ворот, которые вели в отдельный район Лондона — Сити. Это и тогда, в давние королевские годы был район непростой. Даже король, подъезжая к воротам верхом ли, в карете ли, если это была королева, должны были через герольда испрашивать у старшин и лордов Сити символическое разрешение на въезд. Не захотел этого сделать только Чарльз I, как известно, казненный во время Английской революции. Никто и в наше время не должен забывать о космической власти денег. Посмотрели ворота, посмотрели на дом, единственный на огромной улице — если повернуться и идти назад, то дойдешь прямо до Пикадилли, — который не был разрушен во время великого лондонского пожара. По всему Лондону много висит разных табличек, указывающих на памятные места: стоял когда-то знаменитый дом или стояла знаменитая харчевня. Это тебе не Москва, где, если стоял дом, даже если на нем и была какая-нибудь памятная табличка, снесли и поставили дом новый, то табличку уже никогда не поставят. Новый хозяин есть хозяин. История начинается с него — «здесь был Вася». Об одном из таких домов я как-то уже писал, это в переулке неподалеку от Института, — была табличка, что в доме когда-то жил революционер Скворцов-Степанов, первый переводчик «Капитала» Маркса, у Степанова бывал Ленин. Новый Вася маленький дом снес, большой, «доходный» поставил, о табличке забыл, ведь новая история России начинается не с перевода «Капитала», а с него, с Васи.
Ворота на Стрейте, которые ведут и в переулок Тамплиеров, и в церковь, построенную рыцарями, оказались в субботу закрытыми. Мы потолкались у ворот, покрутились и пошли по Стрейту в обратную сторону, но уже не к метро, а, миновав станцию, углубляясь все дальше и дальше в исторический центр. Правда, в Лондоне все и везде — история. И так мы шли, любуясь старыми домами, их колоннами и скульптурой, украшениями, вывесками, памятными досками — одна из них гласила, что на сем месте когда-то стояла таверна «Дьявол», ни больше ни меньше, пока не дошли до знаменитого ансамбля «Сомерсент-хаус». Это комплекс с огромным двором, в котором с утра бьют фонтаны, и фонтанов много, но вечером — гласит объявление — фонтаны бить перестанут и во дворе будут тусоваться кинозвезды и покажут фильм. Здесь проводится кинофестиваль. Ладно, пусть фестиваль. Идем через двор, проходим через огромный вестибюль и оказываемся на прекрасной, над рекой, террасе. Темза, будто река совсем молодая, довольно резво бежит к Северному морю, цветы в горшках цветут, здесь же кафе, за столиками сидят и пьют кофе старики и молодые люди. Жизнь идет.
Возвращаемся через двор — короли строили этот комплекс, кажется, для развития искусства в собственной стране, Голливуд еще не существовал, а развлекать себя и народ надо, нужны художники, дизайнеры, архитекторы и прочее. А потому, кто прославит короля или парламент как не художник! Это была собственная страна. Мысль о том, что можно все бросить, забрать денежки, сесть на самолет и хорошо устроиться где-нибудь в другом месте, королей не посещала. Созидали, строили.
Уже совсем на выходе слева двери, ведущие в частную галерею. Мне хочется двигаться, я почти не ходил по Лондону, прекрасные башмаки модной фирмы, купленные в Барселоне, еще совсем не износились. Скрытое цитирование Шекспира, конечно, связано со вчерашним посещением «Глобуса». Мне хочется обратно на Стрейт, а С. П. уверяет, ссылаясь на прекрасный путеводитель фирмы «Мишлен», что надо идти, потому что напротив названия галереи — три звездочки, как и напротив Национальной галереи.
Теперь мне предстоит описать то, что описать почти невозможно, — две галереи: эту и старую Тейтовскую, куда мы еще попадем только часа через три. Прием будет один и тот же — мой восторг перед обилием художественной жизни и неповторимостью человеческого гения. Вообще-то сколько всего накопило человечество, сколько открыл дерзкий человеческий ум и сколь много сотворили поразительные руки. Но в данном случае мы имеем дело с художественными сокровищами.
Галерея не очень велика: нижний зал — скорее континент, через Ла-Манш, и чуть-чуть своего — распятия, иконы, в основном человек говорил с Богом и о Боге, что делало его сильнее и увереннее. Немножко портретов. Германия, Италия, Нидерланды, век XIII – XIV. На улицах еще льют помои на головы прохожих, а здесь уже гармония и чистота света. Со временем все может измениться: картины будут создаваться из мусора, а по улицам начнут разъезжать поливальные машины. Ах, это переимчивое время!
Бывая в музеях и галереях, я часто думаю, разглядывая прекрасные произведения искусства, о несправедливости. А не назначено ли нам в гениальное лишь то, что попалось на глаза знаменитым искусствоведам, или те произведения, хозяева которых позаботились об их стоимости? То же самое подчас происходит и с литературой. Кто-то ведь определил Улицкую, Быкова и Акунина в мэтры современной литературы?
Старая «Тейт». Это собственное английское искусство. Практически — только Тёрнера. Попадаются Кандинский, Мур — это с запахом настоящего.
19 августа, понедельник. Гостиница опустела — видимо, многие из ближних городов и даже из-за границы. Из Франции на поезде до Лондона два часа. Завтрак — это уже недорогая гостиница — разнообразить нельзя. Объявление: гости — семь фунтов, постояльцы — пять.
У С. П. не посвоевольничаешь. Насколько я понимаю, у него своя цель, но он упорно ведет меня по тем музеям, в которых он уже был. Возможно, он собирается читать страноведение, возможно, закрепляет материал по истории искусств. Каждый раз я немножко капризничаю, потому что хочется чего-то невиданного, но соглашаюсь. С пересадками — в музей Армии. Едем старыми линиями метро. Довольно душно. Можно представить себе, как здесь в жару летом. Тут уже не кондиционеры: на станциях тяжелые старые вентиляторы, как мясорубка, ворочают воздухом. Кстати, на одной из этих узких старинных станций я увидел надпись, что она построена в 1863 году. У нас только два года, как лишь формально отменили крепостное право.
Музей в большом прекрасном парке. Огромный дом с колоннами, над фронтоном: основан королем Генри VIII, а в путеводителе «Мишлена» яcно сказано, что здесь был Бедлам. Не знаю, как было, но сейчас здеcь прелеcтное местечко. Две огромные пушки длиннее, чем переход в аэропорту к самолету.
Я думал, что встречу что-то похожее на наш Музей Вооруженных сил в Москве. Здесь почти нет «побед», мало танков, нет самолетов, правда, стоит один бронированный «хаммер». Музей ремонтируется. Два раздела, один — Британия против немцев. Сначала, как они оборонялись, что разбито. Кстати, в 1940 году мы еще раздумывали, не сгрызут ли враги друг друга. А Лондон уже бомбили. Много макетов. Вещей. Мне как-то стало жутко: все удивительно напомнило уже нашу войну, но здесь несколько другой порядок. Зато и не менее жутко. Женщины и мужчины в шляпах. С. П. сфотографировал меня в «индивидуальном убежище».
Второй большой раздел — это английская разведка. Никаких тайн: где? когда? Есть стенд с компьютеризированной картотекой. Шпионы, предатели, Филби как предатель, а не как идейный борец. Я видел, где в Москве ему установлена мемориальная доска. Это возле радиальной станции метро «Парк культуры», чистенький, маленький особнячок.
Невероятно обширный раздел холокоста.
На обратном пути — а маршрут уже был намечен — коллекция Уоллеса, это где-то в районе Оксфорд-стрит, здесь я уже побывал несколько раз. Любопытство иногда играет добрую роль. Через улицу от бывшего Бедлама стояла старинная церковь, что-то дернуло в нее зайти. В английской церкви всегда можно посидеть, отдохнуть, а после любой экскурсии ноги болят, и в любой церкви всегда прохладно. В Лондоне сегодня жара. Я сразу понял, что церковь была католической, ну, грубо сказать, по нарядности, по кое-каким витражам, скульптуре. Уже на выходе по надписи понял, что собор кафедральный. Но кое-чем эта кафедра отличается от других. Меня не смутило некоторое количество прихожан с темной кожей, как в соборе Святого Павла не смутила женщина в одежде каноника, обращавшаяся от алтаря к публике. Но вот около часа дня прозвучал колокольчик и вышел причт — тоже весь с лица темного цвета. Пожалуй, мы с С. П. были здесь единственными светлокожими.
В Лондоне, особенно если живешь в центральной части, выгодно билет брать, действующий весь день, — это вроде бы дешевле, во всяком случае определенно дешевле, если у тебя не менее трех поездок по обозначенным в билете зонам. И конечно, удобнее — не придется стоять в кассу три раза. К билетным кассам небольшие, но очереди — это, как правило, приезжие. Лондонцы билеты покупают в автоматах, здесь можно пользоваться банковскими картами. Автоматы, так же как и автоматы, стоящие на входах и выходах, действуют с большой степенью надежности, и через них особенно не попрыгаешь, как у нас в Москве. Я вообще удивляюсь, почему в свое время мы, так любящие кивать и восхищаться Западом и покупающие там даже телевизионные программы, не купили для метро страны билетную систему, действующую в Лондоне или Париже, а доверили изобретать ее начальнику московского метро? Какой в свое время был скандал, и какие во всем этом были замешаны деньги!
Итак, метро — не вспомню уж теперь, прямо или с пересадкой, но снова центр. Довольно долго идем по Оксфорд-стрит, огромной, широкой улице, всегда полной магазинов, кафе и народа, потом углубляемся в какой-то переулок, и наконец-то большой особняк с парадным подъездом и двором. Здесь помещается коллекция семьи Уоллесов. В путеводителе «Мишлен» напротив этого музея стоят три звездочки, наивысшая оценка, означающая категорическое «не пропустить».
Путеводители угодливо предоставляют список сокровищ: Рембрандт, Гейнсборо. Мы смотрим зал за залом всё: мебель, оружие, картины, интерьеры, происходит «впитывание».
Здесь же, в музее, уже на выходе, происходит встреча с соотечественниками. Музыканты, видимо среднего дара, в России не прижились, не заблестели, но в Лондоне как-то устроились, вспоминают о российских консерваториях.
Музей Виктории и Альберта
20 августа, вторник. Утром часов в десять снова уже были на станции Южный Кенсингтон. Здесь расположен огромный Музей Виктории и Альберта, куда ходили в первый день в Лондоне. Вроде многое из интересного видели и тогда, но, когда стали разбираться с путеводителями, обнаружилось, что из двадцати шедевров музея, «которые нужно обязательно посмотреть», вне осмотра осталось чуть ли не двенадцать. Путеводитель подробно описывает, как из одного зала, от одного шедевра, перейти к другому, через какие залы и переходы пройти и по каким лестницам подняться. Мы предполагали, что это все займет от силы полтора-два часа, а потом мы еще сходим в музей Лондона, но пришлось — не без удовольствия, иногда не без счастья и всегда с пользой — провести весь день. Говорят, что полный каталог Британского музея поместился в ста десяти томах. А сколько же томов у сегодняшнего собрания?
Шедевры, конечно, шедеврами, но во время нашего пути график не выдерживали, что-то дополнительно осматривали, возле чего-то останавливались, открыв рты, где-то просто «изучали контекст». И вот теперь я даже не знаю, как мне располагать мои впечатления, в каком порядке. А ведь еще были впечатления и не от «шедевров». Забрались, чего невозможно было сделать в прошлый вторник, в зал слепков с колонной Трояна. А там еще оказался и портал собора имярек на севере Испании, куда я всегда мечтал попасть и не попал. А в библиотеке, куда в прошлый раз вход был закрыт, на полках стояли такие книги, о существовании которых до этого и не догадывался. Например, чуть ли не в метр высотой и толщиной с буханку хлеба книга о кафедральном соборе в Мехико. Что же написано и какие иллюстрации в этой книге? Тут же вспомнил Мехико, огромную площадь, собор, выставку в соборе фотографий Туринской плащаницы. Сколько же навевает мыслей иногда только название города.
Бродили от экспоната к экспонату часа четыре, пока не сморили усталость и голод. Снова пришлось спускаться вниз, в большой квадратный двор с мелким бассейном в середине. Опять где-то наверху, за стеклянной загородкой вдруг увидели мальчиков, девочек, занимающихся лепкой. Пришли с мамами в музей, а тут есть возможность поиграть дармовым пластилином. А ведь через игры иногда прорезывается и призвание жизни. Кто же знает пути, которыми человека ведут судьба и Господь!
Двор, через который можно было пройти в кафе, полон. Мне кажется, что часто матери приводят сюда своих ребятишек, чтобы те поскакали по травке на газонах вокруг фонтана. Фонтан мелкий, ну по колено самому мелкому, трехлетнему мальку. И вся эта молодежь от трех до десяти, мальчики и девочки, в трусиках и без трусиков, а некоторые и еще в подгузниках скачут по мелководью, зажимают ножками струи фонтанов, ложатся в воду, встают, смеются. Солнце, естественно, светит, мамаши и бабушки, расположившись на травке, едят из пластмассовых баночек, которые принесли с собой, или едят и пьют из того, чем потчует кафе и, конечно, упоительно разговаривают, наверное, не об искусстве.
У меня и еще есть мысли об этом музее, о музейном деле в Британии, об английском кино, особенно историческом, которое всегда, как ни одно кино в мире, достоверно. У меня есть мысли о государстве и народе, о как-то по-особенному богатых людях и их ответственности перед Богом. О Британии как о нации, может быть, несмотря на все муки мультикультурализма, сплоченной, как никакая другая, за исключением, конечно, нации китайской. Хороший музей много может рассказать и о тебе самом.
Кафе описывать, конечно, не стану. Я уже второй раз в нем ем что-то смутно недешевое, но вкусное, и каждый раз смотрю на огромные, выложенные изразцами потолки, на колонны, облицованные цветными квадратиками, на мраморные, огромные, как в замках, камины, на витражи в окнах. Какая роскошь, и как сильно напоминает она время английской большой литературы, времена Форсайтов и Киплинга. Кстати, довольно быстро выяснилось, — а кто пьет кофе латте, одновременно не заглядывая в путеводитель? — что кафе проектировалось знаменитой фирмой, принадлежащей Моррису, известному своими социальными идеями. Ну что же, это один из парадоксов жизни: социалист строит кафе для богатых. Самые бедные, как я уже сказал, приносят с собою лотки с недорогой домашней едой. И наконец, самое последнее — «комната Морриса» тоже принадлежит к тем двадцати шедеврам, не взглянув на которые, невозможно уйти из музея.
Еще ни разу я не осматривал какой-нибудь музей по строгому плану, а не просто переходя из зала в зал, и думаю, что в такой последовательности есть определенный смысл. Больше и отчетливее остается. Собственно, об этом, кажется, писал еще и Стендаль в «История живописи в Италии», одном из любимых моих молодых чтений. Он приходил в музей, чтобы разглядеть часто одну картину. Я все подробно, согласно списку, тоже разглядел. Много осталось и теперь вибрирует в моей душе, в ассоциативном ряду сознания. Я даже думаю, не устроить ли мне по этому поводу в Институте публичную лекцию. Потому что все это связано не только с культурой и временем, но и непосредственно с литературой. Итак, вот он, список, в том сокращенном видении из двадцати «сокровищ», которые вниманию посетителей предлагают путеводители по музею. Я выбрал всего несколько, отвечающих и моему вкусу, и давним привязанностям:
Первое издание Шекспира с его предполагаемым портретом.
Пять подлинных тетрадей Леонардо да Винчи.
The Henekue Jewels — некая брошь из камня, на которой, видимо, профиль Елизаветы I, ей 60 лет.
Огромные, их пять, картоны к фрескам Рафаэля.
Деревянный лев, рвущий на части британского солдата. Я бы сказал, эхо британской колониальной политики в Индии.
Описать не могу — собрание многих ящиков и коробок, организованных в одно целое. Это современный дизайнер Тео Реми. Новая мебель, а может быть, человеческая жизнь.
Придворное платье середины XVIII столетия. Эту юбку надо видеть! Но как она ее носила?
Довольно долго, обсуждая увиденное, шли в гостиницу, по дороге съев еще в одном из кафе на летней, вынесенной на улицу террасе самое, наверное, популярное у англичан блюдо «Фиш энд чипс». Несмотря на диабет, мне все-таки пришлось выпить и третью за мое пребывание в Англии пинту пива. В Москве, к сожалению, такого пива нет.
