1/IV–69
Ходил по ЦДЛ[1] в перчатке (растянул палец). Говорил всем, что по пьянке мне товарищи-инженеры выкололи на руке неприличное слово из трех букв. Многие верили. «Хорошо, что не на лбу… Представляешь, ужас какой!..»
Человек ходит с повязкой на лбу, потому что там, под повязкой, вытатуировано черт-те что. Крамола?
4/IV–69
Во сне я почему-то Вознесенскому сказал в шутку по-английски какую-то обидную вещь. Он ответил, смеясь: «Я это надолго запомню». Тогда я тут же, во сне, придумал и рассказал ему сюжет юмористического рассказа.
Оригинальный способ обучения иностранному языку. Учитель оскорбляет учеников на языке, которому они учатся, объясняя смысл оскорбления на родном языке. Ученики не прощают оскорбления и надолго запоминают его. Постепенно они овладевают языком. Наиболее успешно учатся злопамятные и обидчивые ученики.
Во сне этот сюжет нам обоим очень понравился.
5/IV–69
Действующие лица: сэр Реглан, мсье Мансандр, генерал Галифе, врач Гильотен, сэр Сэндвич. Но кто-то же изобрел мороженое… Значит, должен действовать и господин Морожен, и товарищ Пальтов (изобретатель пальто) и господин Мясов (изобретатель мяса) и мистер Машин (изобретатель машин) и т. д.
14/IV–69
Евтушенко: «Дал поэму об Америке[2] в «Юность»[3]. Сделали кучу замечаний. И все по деталям. Я не согласен переделывать. Выброси детали — получится Юрий Жуков[4]…»
18/IV–69
В «Юность» какой-то графоман прислал рассказ “Триппер”. В сопроводительном письме он все же написал: «Возможно, название рассказа не подходит для “Юности”, поэтому не возражаю, если вы замените его на “Странная фамилия”». И действительно, второе название подходило для рассказа. Парень по имени Иоганн и по фамилии Триппер по ошибке подтерся вместо лопуха крапивой, прибежал к доктору, а тот его спрашивает: «Чем больны? Как фамилия?» Иоганн и отвечает: «Триппер». Тут путаница и началась. Приготовили шприц, ванночки. Потом выяснилось, что «Триппер» — не болезнь, а фамилия. В конце рассказа мудрый врач посоветовал Иоганну Карловичу Трипперу сменить фамилию. Ося Эппель посоветовал написать автору: «Шлите рассказы про другие венерические болезни».
Форма пьесы, она же — оформление. На заднике огромный счетчик такси. Щелкает всю пьесу. В конце 1-го акта показывает 54 коп. Во втором акте нащелкает 72. Пьеса называется «Рубль двадцать шесть». Все действие разворачивается в течение одной поездки на машине». Может быть с ретроспекциями. Но счетчик щелкает все время.
23/IV–69
Однажды меня позвал к себе Цишевский[5]. «Виктор, можно вас на минутку?.. Вот скажите мне, пожалуйста, Марк Шагал жив?» «Жив, — сказал я, — он недавно парижскую оперу расписал…» «Да нет, я знаю, что жив, но… В общем, подходит ко мне Аксенов[6], пьяный, и говорит: “Юрий Александрович, прошу вас в тот зал (в ЦДЛ было дело), там сидит Марк Шагал, он согласен делать иллюстрации к моей повести”» (тогда проходила «Затоваренная бочкотара»). Цишевский: «Я понимаю, Виктор, что там никакой Шагал не сидел… Но, скажите, он, вообще, жив?..»
Накануне 1 мая Хрущеву (тогда он был у власти) дали четвертую звезду Героя Соцтруда[7]. А портреты все уже были развешаны по Москве. Что делать?.. И ранние прохожие видели, как по улицам разъезжала машина с выдвинутой телескопической площадкой, на которой, на самой верхотуре, стоял парень в болонье, с сигареткой, зажатой в крепких зубах, и подрисовывал всем портретам по магистрали поверх трех звездочек четвертую. Подрисует и крикнет вниз шоферу: «Порядок!» — и шофер везет его прямо на выдвинутой своей бандуре к следующему портрету. Подвалила халтура на праздник.
…Вот и фильм Параджанова[8] «Саят-Нова» не выпустили на экран. Но ему, конечно, уготована первая премия на любом кинофестивале, как, впрочем, и всем фильмам на полках[9]. По-моему, надо посылать эти ленты на фестивали, не прокатывая их на нашей публике. Некоторые скажут: «Неудобно». Да. Но ведь мы посылаем на экспорт черную икру, даже не давая ее попробовать своему народу.
Политрук Славкин. В спецшколе десантников, которую окончил Бродский. Он же стал преподавателем марксизма-ленинизма на вечернем факультете МИИТа, — очное отделение которого я окончил. Бред…
Говорят, был такой художник, который разработал метод быстро переделывать портреты Сталина, которые тысячами оказались ненужными, в частности в школах, в портрет старой учительницы. Представляю, какие деньги он заработал!
Сталин требовал, чтобы цветы на демонстрациях ему преподносила Ира Мельникова, которую он однажды приметил. Комендант Кремля был счастлив. Он привозил эту Иру на все праздники и сам был очень доволен. Он подымал девочку на парапет, целовал ее в лобик, а внизу на площади ликовал народ.
Но вот Ира стала расти. Сначала появились прямоугольные плечи, нескладные суставчатые ноги, как у кузнечика, потом все это смягчилось, округлилось, но — новая беда — появились груди, бедра — Ира превращалась в женщину. Шел 1953 год… Комендант Кремля с ужасом ждал первомайской демонстрации. Что будет? Во-первых, Сталин не поднимет Иру на парапет… Рука у него уже сохнет… А если поднимет, еще хуже — все трудящиеся остановятся под Мавзолеем и будут смотреть Ире под юбку, потому что уже есть на что смотреть. Что-то будет?.. Но 5 марта товарищ Сталин умер. Комендант Кремля облегченно вздохнул.
Розовский спросил у окруживших его сталинградских ребятишек: «Дети, кем вы хотите быть?» «Космонавтом, трактористом, клоуном, милиционером», — послышались ответы. А один мальчик сказал: «Дверью».
26/IV–69
Позвонил Федецкому[10].
– Земек, я тебя разбудил?
– Нет.
– А что ты делал?
– Спал.
Кто-то сказал: «На Мосфильме каждый фильм делается так, как будто это последний фильм советской власти». Фильм должен отражать все стороны нашей жизни, со всех сторон освещенные: и молодые энтузиасты, и старые усатые хранители традиций, и пионеры, собирающие металлолом, и роль женщины, и космос, и система образования — так, чтобы марсианин по каждой картине понял все сразу!
Примерно то же самое требуют от писателя. Требуют объективной оценки ситуаций и персонажей, когда мы ценим писателя именно за его субъективные взгляды. Пусть Катаев будет рафинированным интеллигентом, а Солженицын крестьянствующим мыслителем. Объективный взгляд на жизнь должен быть в целом, и состоять этот взгляд должен из полюсов.
Безвыходность ситуации в области сервиса. Персонал хамит, потому что мало зарабатывает; а мало зарабатывает, потому что хамят. Мы — клиенты и обслуга — поставлены в такие условия, что должны почему-то быть врагами. Наши абсурдные взаимоотношения начинаются или быстро приходят к конфликту. Это дьявольщина. Так быть не может. Ведь я прихожу в ресторан получить удовольствие от еды — одно из самых больших наслаждений, придуманных природой для человека; после этого хочу дать денег официанту — иметь деньги, хорошо зарабатывать — удовольствие для человека, путь к наслаждениям. Такой прекрасный и естественный контакт между людьми. Почему же у нас он носит такие уродливые формы?..
30/IV–69
Я почти никогда не был на рыбалке и ни разу не ездил на Рижское взморье. Я сознательно оставляю два этих удовольствия на после 40. Кстати, этим двум удовольствиям именно там и место.
1/V–69
Маяковский писал: «Ночью хочется спрятать звон свой во что-то мягкое, женское». Он думал о доброй спокойной женщине, которая (вернее, тело которой), когда ее касаешься, вбирает в себя весь твой мужской нервный заряд, а из нее в тебя втекает равновесие и умиротворенность. Ты причащаешься спокойствия. А что же на самом деле? У тебя к вечеру колокола гудят, да в твоей подружке сто трезвонят. Как встречаетесь вечером, такой звон стоит — на Луне слышно.
11/V–69
Ощущение сюжета. Живут два брата (или два товарища). И вот один начинает предаваться порокам и отклонениям, в общем, ведет беспорядочную, непутевую жизнь. Другой брат его осуждает и умиляется своей уравновешенности и правильности. Первый брат, насладившись бурной жизнью и испытав всё, приходит к успокоению, тишине, спокойствию. Теперь жизнь его полна раздумий, философии и созерцания. Но пробивает час, случается нечто, и другой брат ввергается в похождения и порок. Может быть, он подумал: «Жизнь проходит, а я еще ничего не видел. Все передумал, но ничего не испытал». И он пускается во все тяжкие. Старается пройти все подвиги своего брата. Но теперь, в его возрасте, это уже нелегко. Он смешно выглядит в своих чудачествах, гусарстве и страстях. Как к этому относится другой брат? (М.б. название — «Другой брат»). Чем все это кончается?
Трюк. Мультипликационный. Толстые женщины приходят в физиотерапевтический кабинет сбрасывать жир. Их сажают на велосипеды, установленные в станках, и толстухи крутят педали так, что с них градом льет пот. И вот одна начинает буквально на глазах худеть. Становится изящнее, тоньше, тоньше… Вот уже совсем тростиночка. Но продолжает крутить колеса. Крутит все быстрее, быстрее, и вот ее уже совсем нет. Исчезает. Лишь колеса на пустом велосипеде крутятся с бешеной скоростью. Наконец, начинают крутиться медленнее, и сразу в седле появляется изящная женщина. Она все замедляет вращение педалей и становится все толще и толще. Она останавливает велосипед и слезает с него той же толстухой, которой села на него.
13/V–69
Графоман — это тот, кто ждет ответа из редакции, чтобы понять свое призвание. Писатель это призвание знает сам. Он общается с Богом, а не с редакционными работниками. Конечно, хорошо, если они толпятся вокруг него, вырывая рукописи, а писатель, как хлебы нищим, их раздает. Но если вокруг писателя нет никого, то тем спокойнее ему работать, думать, разговаривать со своим Богом, то есть с собой — никто не мешает…
Иногда все хочется делать очень медленно и стоя. Перекладывать бумаги, где-то черкнуть на полях, долго выбирать ручку или чинить карандаш, занести этот карандаш над строкой, подумать и карандаш отложить. А зачем стоя. Чтобы не очень удобно. Медленно и неудобно.
15/V–69
Работая в «Моспроекте»[11], я все время опаздывал на работу. Когда я выскакивал из метро, у меня в запасе были минуты две-три, я пускался бегом, но вдруг переходил на медленный, прогулочный шаг, в то время как стрелки часов отсчитывали минуту за минутой. В чем дело? А в том, что всегда впереди меня ковылял какой-то хромой чертежник. Он торопился изо всех сил, но деревянная нога — не своя, она тащилась сзади, как гиря, шаркая об асфальт и пощелкивая в железном суставе. Я не мог себе позволить перегнать инвалида и все-таки поспеть на работу. Обогнать его значило еще раз жестоко напомнить ему про свой физический недостаток. И так мы каждый день вместе опаздывали. Ему — ничего, прощали, а на меня сыпали выговор за выговором. Я все сносил стойко. Но в душе злился на калеку: «Вот соня, не может встать пораньше и пораньше прийти на работу». Встать пораньше самому мне в голову не приходило. Поспать я любил не меньше моего инвалида.
20/V–69
За что сажали.
Мкртыч Гаспарович Борисян был арестован. Он занимался в музее им. Пушкина нумизматикой. «За что?» — воскликнул Мкртыч. «Пиши свое имя, отчество и фамилию», — сказал следователь. «Зачем?» — спросил Мкртыч. «Пиши!» — рявкнул следователь. Нумизмат написал. «Теперь читай начальные буквы. Что получается?» «М.Г.Б.». «Теперь понимаешь, за что сидишь?» — душевно спросил следователь.
В газете было набрано: «Мы разгадали коварные планы империалис…» — далее следовал перенос и с новой строки: «тов. Черчилль хочет…» Получалось «тов. Черчилль». Редактор сел.
21/V–69
Байки о трансплантации.
В палате лежит человек, которому пересадили сердце. Лежит, опутанный проводами и шлангами. Заходит доктор к реципиенту. «Как себя чувствуете?» На все вопросы больной полумычит, полустонет. «Не утруждайте себя, — говорит врач, — если что хотите мне сказать, лучше напишите». Больной пишет что-то на бумажке, стонет и умирает. Доктор разворачивает бумажку и читает: «Сойди со шланга, сука».
27/V–69
Много лет тому назад при обсуждении телепередачи КВН кто-то из руководящих работников телевидения высказал недовольство, что уж очень много евреев на экране. На что тогдашняя заведующая молодежной редакцией Лена Гальперина ответила так:
— Надо отдать себе отчет, что КВН — национальная игра. Вот существует же нанайская борьба, в ней участвуют нанайцы. Мы же не можем этому помешать.
30 мая 1969 года — 28 сентября 1969 года
30.V–69
После пьесы Розовского «Целый вечер как проклятые»[12] бывали диспуты о мещанстве. На один такой диспут пришел Виктор Шкловский[13]. Перед ним, как, впрочем, и всегда, говорили о лице мещанства — о безвкусице, глиняных кошечках, ковриках с лебедями… Встал Шкловский и сказал:
«В одном небольшом городе в пору моей молодости был человек, страшно безвкусно одевавшийся. Не потому, что он бросал вызов обществу. Нет. Ему казалось, что голубой пиджак с перламутровыми пуговицами, розовые брюки и зеленый галстук — это красиво. Но из этой безвкусицы этот человек сделал себе платформу, на которой, как на фундаменте, возвёл стройное здание своего мировоззрения. И он стал великим человеком. Имя его — Марк Шагал».
Встретил я как-то на улице Горького Фридриха Горенштейна[14]. Ему нужна московская прописка. Согласен даже на фиктивный брак. Спрашивает меня, можно ли это устроить. Я говорю, что знаю одного приятеля, который за 600 р. фиктивно женился и построил кооператив. Фридрих спрашивает:
— Ну а как баба была, ничего?
— Ты что, — говорю, — да он ее почти не видел.
— Как! Он с ней не жил?!
— Конечно, нет.
— Так зачем мне это!
31.V–69
Ося Эппель[15] рассказал мне, что сказал один великий художник. А он сказал:
«Если вы рисуете голубой кафтан, не тратьте на него голубой краски. Рисуйте его сначала розовой, а голубую берегите для последних мазков, когда двумя-тремя ударами вы из розового кафтана сделаете голубой. А если к этому времени вы потратите всю голубую краску, то у вас нечем будет сделать последний решающий мазок».
И еще одну умную вещь сказал сам Ося:
«Писатель не должен жить на основной капитал. Он должен жить на проценты с капитала. Это значит, что плохо, если писатель все время описывает свою личную жизнь, свои личные переживания. Он растрачивает свой основной капитал. А он должен придумывать, фантазировать на основе своих переживаний, создавать новую, небывалую для него жизнь, но так, чтобы читатель думал, что писатель эту жизнь прожил».
Продолжение следует
[1] Центральный дом литератров. В 1928 году поэт Маяковский приветствовал создание первого писательского клуба в Москве. Этому гостеприимному дому посвящались стихи и книги, здесь «хорошие и разные писатели» переживали трагические и смешные моменты, здесь всегда кипела жизнь. Дом выходит фасадами двух своих зданий на Поварскую и Большую Никитскую (бывшую Герцена) улицы. В ЦДЛ Виктор Славкин бывал часто в течение многих лет, провел со своими друзьями в писательском клубе многие сотни часов и множество историй услышал…
[2] «Ты стреляешь в себя, Америка». Поэма, опубликованная в газете «Правда», была написана специально для New York Times, переведена на английский и там напечатна. В поэме, посвящённой убийству Роберта Ф. Кеннеди, Евгений Евтушенко обрисовал США, как страну, находящуюся на грани опасного сумасшествия.
[3] «Юность» — советский, затем российский литературно-художественный иллюстрированный журнал для молодёжи. Выходит в Москве с 1955 года. Журнал основан по инициативе Валентина Катаева, который стал первым главным редактором. На этом посту его сменил писатель Борис Полевой. Когда Полевой умер, главредом «Юности» стал поэт Андрей Дементьев… Редактором отдела сатиры и юмора «Юности» был Марк Розовский, затем на его место заступили сначала Виктор Славкин, потом Аркадий Арканов.
[4] Юрий Александрович Жуков — советский журналист-международник, публицист, переводчик. Политический обозреватель «Правды». Активно участвовал в обличении А. И. Солженицына после опубликования «Архипелага ГУЛАГ» за границей.
[5] Юрий Александрович Цишевский (1910–1992) — главный художник журнала «Юность».
[6] Василий Павлович Аксёнов (1932–2009) —писатель, один из ярчайших предствителей поколения «шестидесятников». В 1960-е годы повести и рассказы публиковались в журнале «Юность», выходили книги Аксёнова. В 1970-е годы, после окончания «оттепели», произведения Аксёнова перестают публиковаться на родине. Романы «Ожог» (1975) и «Остров Крым» (1979) с самого начала создавались автором без расчёта на публикацию. В 1978 году В. Аксёнов совместно с Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым и Беллой Ахмадулиной стал организатором и автором бесцензурного альманаха «Метрополь», так и не изданного в советской подцензурной печати (10 экземпляров в самиздате). Альманах был издан в США. Все участники альманаха подверглись «проработкам». В знак протеста против последовавшего за этим исключения Егения Попова и Виктора Ерофеева из Союза писателей СССР в декабре 1979 года Василий Аксёнов, а также Инна Лиснянская и Семён Липкин заявили о своём выходе из СП. История альманаха изложена в романе «Скажи “изюм“». 22 июля 1980 года Аксенов выехал по приглашению в США, после чего был лишён советского гражданства. До 2004 года жил в США.
[7] Не совсем так. Никита Сергеевич Хрущёв (1894–1971) — Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 год, был Героем Советского Союза и трижды Героем Социалистического Труда.
[8] Сергей Иосифович. Параджанов (1924 – 1990) – режиссер, сценарист, актер. «Цвет граната» (1968) — поэтическая кинопритча Сергея Параджанова об армянском поэте Саят-Нова.
[9] В лучшем случае фильмы, которые не соответствовали советской официальной идеологии, годами «лежали на полке», то есть не выпускались в широкий прокат, в худшем — были перемонтированы или уничтожены.
[10] Здесь и далее — Земовит (Земек) Федецкий (1923–2009) — польский поэт, переводчик, друг Виктора Славкина и Марка Розовского. Один из авторов Варшавского СТС — знаменитого Студенческого Театра Сатириков, с которым дружил «Наш дом».
[11] Управление по проектированию общественных зданий и сооружений «Моспроект–2» имени М. В. Посохина было основано в 1962 году для проектирования уникальных архитектурных объектов.
[12] «Целый вечер, как проклятые» (1964) — первый опыт в стиле театра абсурда, отмеченный премией на I Всесоюзном фестивале студенческих театров в Москве (1966) и «Золотой маской» в Варшаве. Пьеса впервые была поставлена Марком Розовским на сцене эстрадного театра МГУ «Наш дом».
[13] Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) —писатель, литературовед, критик, киновед, киносценарист.
[14] Фридрих Наумович Горенштейн (1932–2002) —прозаик, драматург, сценарист, друг Виктора Славкина и Марка Розовского.
[15] Здесь и далее — Асар Исаевич Эппель (1935–2012) —писатель, поэт, переводчик. Друг Славкинга и Розовского
