Сорок лет назад перестало биться сердце Владимира Высоцкого. Это случилось в разгар московской Олимпиады, и голы, очки, секунды отошли на второй план. Провожать Высоцкого вышла вся Москва. Ушел великий бард, поэт, а самое главное — человек, живший на разрыв, не желавший соответствовать схемам и системам. «Я не люблю манежи и арены / На них мильон меняют по рублю. / Пусть впереди большие перемены, / Я это никогда не полюблю». Так он жил сегодняшним днем, оставаясь верен «не наполовину» своему призванию.
«Когда он выходил на сцену и начинал петь, он становился здоровым»
Встречи Высоцкого с Бродским, две беды, отношение к самоубийству, желание пообщаться с духом Есенина, восприятие эмиграции и феномен смерти. Об этом, и не только, рассказал «МК» автор биографии Высоцкого в серии ЖЗЛ профессор МГУ Владимир Новиков.
— Известны слова Юрия Трифонова: «Как умирать после Высоцкого…». Насколько действительно его уход стал эпохальным событием?
— Хорошо, что вы вспомнили Трифонова. Он был очень значимым для Высоцкого человеком и писателем. Последний свой Новый год Высоцкий встречал с ним в одной компании. Высоцкий шел от театра к поэзии, а от поэзии к прозе. Незадолго до кончины он говорил Трифонову: «Я тоже пишу роман». Эта была неоконченная рукопись, которой потом редакторы дали название «Роман о девочках». Очень интересный, живой текст. Может быть, Высоцкий нашел бы себя и в прозе. Трифонов же умер через год после Высоцкого, причем при жизни либеральная общественность его не очень любила. Она недоумевала: «Что же это за писатель, который свободно печатается в Советском Союзе? Настоящего писателя цензура должна запрещать, он должен печататься за границей». А Трифонов был больше, чем диссидент, так же как и Высоцкий. Он гораздо глубже понимал жизнь, показывал ее с разных точек зрения. «Надо было воевать, чтобы напечатали Высоцкого. Прийти, ударить кулаком по столу, а мы этого не сделали», — говорил он. Кончина Высоцкого — историческое событие. Знаете, бывают ключевые даты в истории литературы, культуры, театра. А 25 июля 1980 года — важная дата в истории России, которая должна войти в учебники. В один момент Россия (как Высоцкий об этом почти шутя говорил: «и тогда все поймут, кого потеряли») действительно поняла масштаб потери, хотя многие знали цену Высоцкому еще при жизни.
— Тем не менее кадры прощания с Высоцким вызывают ощущение невероятной трагедии.
— Все-таки Высоцкому был отпущен слишком короткий земной срок — сорок два с половиной года. Я тогда был еще довольно молод, но ощущение потери и чувство вины присутствовали. Еще в студенческие годы я осознал эстетическое значение Высоцкого как поэта. Думал, будет время и возможность, об этом напишу. А Высоцкий не дождался такого недвусмысленного экспертного подтверждения того, что он поэт. Другие поэты его поддерживали, но у них был, разумеется, и момент ревности; поддержку народа он ощущал всегда, но ему, как ни странно, хотелось и официального признания.
— Да, ведь он даже пробовал вступить в Союз писателей…
— Многие недоумевали, зачем Высоцкому было нужно членство в Союзе писателей. А зачем ученому кандидатская или докторская степень? Для того чтобы не ходить везде и не говорить «я ученый», а чтобы это было экспертно подтверждено.
— А если взглянуть на поздние стихи Высоцкого, то как бы, на ваш взгляд, сложилась его дальнейшая творческая судьба?
— Высоцкий — полифонический художник. Мысль его развивается в диалоге, столкновении разных характеров и точек зрения, а в последние годы он написал несколько завещательных, монологических стихотворений. Например, знаменитые строчки из стихотворения «Мой черный человек в костюме сером…»: «Мой путь один, всего один, ребята, / Мне выбора, по счастью, не дано», — подводил Высоцкий итог своей жизни. Так что открывалась еще и полоса исповедальной лирики. Начало этому было положено легендарной песней «Я не люблю». Пробуждалось и прозаическое начало, потому что Высоцкий мыслил характерами и ситуациями. «Года к суровой прозе клонят», как писал Пушкин в «Евгении Онегине». У Пушкина и Высоцкого в этом отношении очень много параллелей.
— До сих пор обсуждается вопрос о крещении Высоцкого. Что вы думаете об этом?
— Вы задали очень нужный вопрос. На этот счет очень много точек зрения. В новой, пятой редакции моей книги о Высоцком будет глава «Высоцкий как Достоевский». Из Достоевского иногда делают православного писателя, то есть хотят представить его провинциальным, но его мировое значение в том, что ни один писатель не показал так напряженно и страстно границу между верой и неверием. Русский человек все время ощущает себя на этой границе. В «Дневнике писателя» Достоевский приводит рассказ, как молодой человек из озорства хотел выстрелить в икону и упал в обморок от нахлынувших на него чувств. То же самое и у Высоцкого, который в первой редакции песни «Я не люблю» написал «и мне не жаль распятого Христа». Написал по небрежности, изображая такого супермена, которому сам черт не брат. А потом устыдился этих слов и заменил их на «вот только жаль распятого Христа». В этом значение Высоцкого, а все обрядовые вещи не столь важны. Даже если это крещение состоялось, оно ничего не значит без воцерковления, без отказа от каких-то жизненных благ и вредных привычек. Не будем лицемерить: Высоцкий — грешник, но великий. Настоящий художник не может быть ни примитивным атеистом, ни добропорядочным верующим. Он всегда на границе. С этой точки зрения, крестился Высоцкий тайно или не крестился, не имеет значения. Значение имеет то, что им сказано. Высоцкий писал: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним». Вот истинная религиозность художника, который осознает ответственность за то, что он творит, и живет с прицелом на то, чтобы предъявить что-то Всевышнему.
— Отчего, как вы полагаете, такое пристрастие Высоцкого к алкоголю?
— Я не медик, но у Высоцкого была болезненная зависимость от алкоголя, которая рано или поздно проявилась бы. Да и компания Большого Каретного, где он жил в юности, отнюдь не трезвенники. Написав свою первую песню «Татуировка», Высоцкий стал показывать ее писателю и киносценаристу Артуру Макарову, конечно, за бутылкой портвейна. В то же время есть ценные свидетельства режиссера Виктора Турова, у которого Высоцкий снимался. Высоцкий ему сказал: «Витя, если бы я мог пить, как ты, я бы никогда не завязывал». Он искренне завидовал Турову с его здоровым отношением к алкоголю: хочет — пьет, хочет — не пьет, и никаких запоев. У Высоцкого было иначе. Им предпринимались различные шаги, чтобы избавиться от этой зависимости. В последнее свое лето 1980 года он собирался поехать к Виктору Туманову в Сибирь и там начать здоровый образ жизни. В своей книге я символически трактую текст его песни «Две судьбы». Две беды у него были. Одна — цензурный запрет и невозможность печататься, а другая — алкогольная зависимость. В песне Высоцкий фантастически столкнул их, напоил, и они «от досады, с перепою там и сгинули». Так что общий результат его жизни позитивный. Так действуют настоящие художники. Из многочисленных минусов своей жизни творят плюс.
— Однако на своих концертах Высоцкий, по-моему, не позволял себе выступать в нетрезвом виде?
— Да, это верное наблюдение. Сейчас модно говорить о психоделических эффектах применительно к рок-музыке. Дескать, как творить, если не выпьешь или не примешь наркотик. У Высоцкого в этом смысле был абсолютный самоконтроль. В ту минуту, когда он выходил на сцену и начинал петь, он становился здоровым.
— Когда вы работали над биографией Высоцкого, с кем из его близких друзей вы общались и насколько отличается их восприятие?
— В жизни Высоцкого не было человека, который бы видел весь его путь. Каждому был доступен только один отрезок. Он дружил с Золотухиным, Смеховым, Бортником, Дыховичным, но возникали трения в театре — вопрос, кому играть Гамлета, кому Свидригайлова, — и тут между актерами начинались расхождения. То же самое с литераторами. После того как Высоцкий понял, что ему не пробить эту железобетонную стену и не вступить в Союз писателей, он охладел и к официально признанным поэтам. Так что никто не видел его жизнь в полном объеме. К моменту его смерти ближайшими друзьями оставались Вадим Туманов, Михаил Шемякин, живший тогда в Париже, и Всеволод Абдулов. Последний не написал мемуаров, был человеком молчаливым, и, стоя с ним на балконе квартиры Высоцкого на Малой Грузинской, я ничего особенного из него вытянуть не смог. Колоссально полезным было общение с Вадимом Тумановым и Давидом Карапетяном. Последний долгое время оставался в тени, потом опубликовал прекрасные мемуары. Дело в том, что Высоцкий перед каждым раскрывался с новой стороны, потому что у него не было монолога про себя, который он бы всем рассказывал. Как многие творческие люди начинают тебе рассказывать о себе, а ты думаешь: по-моему, я уже где-то слышал или даже читал. Высоцкий интересовался прежде всего собеседниками. Он из человека хотел вытащить все, и поэтому все его видели разным. Кто-то мне говорил о нем: «Какое пьянство? Я его ни разу пьяным не видел!».
— А с Мариной Влади вы говорили?
— Нет. Когда я написал книгу о Высоцком и сказал об этом Александру Павловичу Чудакову, то он пошутил: «Ну, вы смелый. Это же не про Тургенева писать, когда Полина Виардо уже не может предъявить претензии». Я так и назвал одну свою статью «Без оглядки на Полину Виардо». Надо писать независимо, никому не желая угодить. Когда я писал книгу, то общался с бывшей женой Высоцкого Людмилой Владимировной Абрамовой. Я взял из ее рассказов несколько конкретных наблюдений, например что Высоцкий любил сыр с красной коркой. Она не навязывала мне никаких концепций. У матери Высоцкого Нины Максимовны я встречался и с первой супругой Высоцкого Изой. Я отдаю себе отчет, какую позитивную роль сыграла Марина Влади в судьбе Высоцкого. Когда она говорит, что продлила ему жизнь, то абсолютно права, и Россия за это ей всегда будет благодарна. Она сама по себе значительная личность, достойная отдельной книги. Но редактировать жизнь Высоцкого и выбрасывать оттуда какие-то события, чтобы это было кому-то приятно, не годится для биографа. Биографу лучше быть ни с кем не знакомым.
— Вы упомянули о некоторых предпочтениях Высоцкого в еде, а какие у него были увлечения, о которых, быть может, мало кто знает?
— Мы в то время были не очень избалованы. Ну, любил цыпленка табака. Сам умел его готовить. Он не очень был привязан к каким-то земным благам и был человеком чрезвычайно одухотворенным. Любил читать. «Мозг до знаний жадный, как паук». Думаю, если бы его жизнь продлилась, он бы еще смог приобщиться к сокровищам мировой литературы и многое бы прочел, что привозил из зарубежных поездок, но открыть не успел. Сейчас такое пишут о Высоцком, что создается впечатление, что он не играл в театре, не снимался в кино, не выступал, все дни сидел в Ленинской библиотеке, выписывал цитаты, чтобы потом внедрить их в свои произведения. У него была богатая актерская эрудиция. Актер огромное количество текстов знает наизусть. А когда в спектакле Эфроса Высоцкий произносит монолог Мартина Идена, то слова героя становятся его собственной речью. У него было острое ощущение чужого слова. Каждую цитату он вставлял в текст с неизменной творческой трансформацией. Вспомните «Песенку плагиатора»:
Вот две строки — я гений, прочь сомненья,
Даешь восторги, лавры и цветы!
Вот две строки:
«Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной явилась ты»!
Не цитатное отношение к литературе, а творческое. Стал соавтором Пушкина.
— В Америке Высоцкий встречался с Бродским. Как сложились их отношения?
— Были две встречи. Бродский очень воодушевил Высоцкого, поддержал и подарил свою книжку стихов «В Англии», на ней написал: «Лучшему поэту России, как внутри ее, так и извне». Бродский поступил в традициях старой школы, когда на дарственной надписи надо было охарактеризовать человека в форме гиперболизированного комплимента. Бродский оставил о Высоцком глубочайшее высказывание, а именно что успех Высоцкого зиждется на бессознательном усвоении его языковой фактуры. Человека делает настоящим поэтом и писателем то, что я называю «роман с языком». Вот у Высоцкого был глубочайший роман с языком. Он язык понимал и чувствовал, и тот отвечал ему взаимностью. Эта языковая фактура Высоцкого — не просто цитаты и выражения, а само ощущение языка. Слова Бродского «от всего человека вам остается только часть речи», конечно, относятся и к Высоцкому. Не хочу даже сравнивать ту часть речи, которая осталась от Высоцкого, и ту, которая останется от ныне живущих современных поэтов. Именно поэтому среди них такое часто снобистское отношение к Высоцкому. Впрочем, в высказываниях о Высоцком в Бродском говорит еще и поэтическая ревность. Он утверждает, что Высоцкий гораздо лучше Евтушенко и Вознесенского. Это в стиле «против кого дружим». Хотя Высоцкий к Вознесенскому очень хорошо относился и считал его в какой-то мере своим учителем в поэзии.
— Одним из эпиграфов книги о Высоцком вы взяли слова Кюхельбекера: «Горька судьба поэтов всех племен; Тяжеле всех судьба казнит Россию». Трагическая судьба — это необходимость для поэта?
— На этот вопрос лучше всего ответил Высоцкий в своей гениальной песне «О фатальных датах и цифрах»: «Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт», где сначала утверждается мысль, что истинный поэт — это только тот, кто жизнь прожил трагически, а потом эта мысль опровергается — «Терпенье, психопаты и кликуши!». Так и нужно относиться: не плакать, но и не желать поэтам скорой смерти. В двух моих эпиграфах это отражено: с одной стороны, строчки Кюхельбекера, которые вы упомянули, а с другой — из гениального стихотворения Арсения Тарковского о Мандельштаме: «Так и надо жить поэту».
«Вторая жизнь Высоцкого началась после его смерти»
Похороны Высоцкого, спектакль Юрия Любимова, скандал из-за памятника на Ваганьковском кладбище, неизвестные варианты стихотворений и ответ от Всевышнего. Исследователь творчества Высоцкого археограф Сергей Жильцов рассказал «МК» о смерти и бессмертии поэта.
— Как вы себе объясняете такие масштабные похороны Высоцкого?
— У меня за много лет сложилась уверенность, что смерть Высоцкого именно тогда — Божий промысел. Просто представим, что он, например, умер в мае или в сентябре 1980 года. Наверное, был бы резонанс, но таких похорон бы не было. Высоцкий угодил своим уходом прямо в пик расцвета советского строя, прямо во время Олимпиады. Москва была вычищена от всех асоциальных элементов: проституток, воров и так далее. В городе были только активисты, чекисты, комсомольцы, волонтеры Олимпиады. Так вот, представляете, в этой дистиллированной Москве бунтаря и «сомнительную личность» вдруг идет провожать почти вся столица. Как сказала Наталья Анатольевна Крымова: «Смерть Высоцкого здорово промыла нам всем мозги». Высоцкий не считался лидером антисоветского движения и диссидентом. При всех его либеральных взглядах, желании поддержать Сахарова он все-таки не делал публичных заявлений о своем отношении к системе. А смерть его породила огромное количество резко антисоветских посвящений. Вторая жизнь Высоцкого началась после его смерти. Конечно, он такой виток событий никак не планировал и предвидеть не мог. Именно поэтому его смерть — Божий промысел и одновременно конец советской системы.
— А что за история была со спектаклем Юрия Любимова памяти Высоцкого в 1981-м?
— Постановку, разумеется, считали откровенно антисоветской. Спектакль, который состоялся в первую годовщину смерти Высоцкого, разрешили только после прямого указания Андропова. Театр был оцеплен милицией, не хотели пускать ни актеров, ни осветителей. Вышел скандал. Тут Любимов и члены общественного совета Театра на Таганке позвонили Андропову по кремлевской вертушке от академика Капицы с просьбой разрешить спектакль. На вопрос Андропова, почему позвонили именно ему, — Лев Делюсин, член общественного совета и бывший помощник Андропова, сказал, что все считают, что спектакль запретил КГБ. На что тот сказал: «А почему вы решили, что КГБ? Идите, играйте свой спектакль». Те ему отвечают: «Сегодня пятница, вечер, премьера должна состояться завтра, а управление культуры дало указание, чтобы театр был закрыт». Андропов парирует: «Не волнуйтесь». Что вы думаете? На следующий день управление культуры в полном составе в восемь утра, в выходной день собралось и в виде исключения разрешило провести спектакль памяти Высоцкого.
— Вообще уход Высоцкого породил сразу несколько скандалов. Один из них связан с памятником ему на Ваганьковском кладбище. Это привело к конфликту Марины Влади с родителями Высоцкого. Что вы думаете об этой истории?
— Причины, по которым Марина охладела к московским родственникам, довольно сложные. Я был близок семье друга Высоцкого Всеволода Абдулова и помню все эти перипетии. Конечно, окружение Марины семью Высоцкого не любило. Причин для обид с обеих сторон накопилось достаточно. Марина неконфликтный человек, хотя и может быть довольно резкой. Так что шансы помириться были. Историю с памятником я хорошо помню. Неверно говорить, что он официальный. Это был конкурс, и было много разных вариантов. Такой выбрал народ. Конечно, это даже не эклектика, а в некотором роде китч. Марина хотела сделать по-другому — в виде надгробия установить метеорит. Она считала, что могила ее мужа должна принадлежать ей, и в этом есть своя правда, хотела, чтобы после смерти ее похоронили рядом с Высоцким. Марину сильно обидело, что с ее мнением не считались. Я был на открытии памятника, и у меня было впечатление, что его ночью сразу снесут, потому что там, конечно, такой спелёнутый Высоцкий. Знаете, в каждой семье есть свои терки. А те, кто сегодня оскорбляет семью Высоцкого и его друзей, за это от него получили бы в морду. Его отношения с родными и близкими — это его отношения, его карма.
— Вы занимаетесь поиском неизвестных произведений Высоцкого. Какие последние находки заслуживают особого внимания?
— Совсем недавно был найден беловой вариант текста песни к фильму «Мерседес» уходит от погони». До этого он печатался по черновику. Там, например, появилась строфа о Енисее:
Надо было бы— раньше домой,
Там закован во льды Енисей.
Одному, безо всех, ведь зимой
Не стреляют гусей.
А заканчивается этот текст, так и не ставший песней, так:
И кого из себя ты ни строй —
На спасение шансы малы:
Самый первый и двадцать второй —
Попадет под стволы.
Из находок — и черновик песни «Грусть моя, тоска моя», написанной, как теперь видно, под влиянием Николая Алексеевича Некрасова, вероятно, в апреле 1980 года. Куплет, который не вошел в основной вариант (а может быть, просто автор забыл его, единственный раз исполняя песню 14 июля 1980 года), тоже о друзьях:
То споткнешься где-то, то прикинешься больным,
То вдруг ожил, да не там, где ждали…
Да и все коварство не друзьям, а остальным,
Чтоб ни в кабалу, когда в опале!
Интересная история с фильмом «Летние сны». В библиотеке Ленина нашли заметку о выходе этой картины с песнями Высоцкого. Потом на «Мосфильме» по наводке сотрудника музея Высоцкого Юрия Куликова, попросившего поднять документы, обнаружили два в общем-то известных ранее текста песен. Один из них — «Так дымно, что в зеркале нет отраженья» — песня, что потом пела Марина Влади и сам Высоцкий. Другой — «Куплеты шабашников» («Давно, в эпоху мрачного язычества…»). Их тоже публиковали, но было непонятно, откуда это. Когда я подключился, то увидел, что в фильме «Летние сны» есть песня «Так дымно», но она переозвучена. По артикуляции Людмилы Гурченко видно, что она поет другую песню, а когда начинаешь смотреть, то понимаешь, что это песня Высоцкого, но переозвученная другим текстом. Думаю, что для этого фильма Высоцкий написал целую серию песен о снах и не только — все это еще предстоит узнать.
— А как обстоят дела с записями концертов Высоцкого?
— К сожалению, их поиск — это частные инициативы. Смотрим дома пленки, у кого что есть. Благодаря не опускающим руки филофонистам и просто любителям магнитофонных записей нашлась запись неизвестного концерта Высоцкого, где он говорит, что они с друзьями собираются работать над новым фильмом, — речь, скорее всего, идет о «Месте встречи изменить нельзя». Он рассказывает, что только что приехал из-за границы, где состоялась презентация двух его виниловых дисков, а также признается, что с трудом соглашается на новые роли в кино: все, что хотел, уже сыграл и берется в основном только за проекты друзей.
Из видеопоисков — в Москве есть целый концерт Высоцкого, записанный в НИИ на видеопленку, и много лет мы не можем его качественно воспроизвести из-за технических сложностей. Эта пленка считалась утерянной, потом нашлась, но изображение не удается восстановить просто потому, что не подходит формат. Тут тоже все происходит благодаря подвижникам — сотрудник института Дмитрий Петров много лет экспериментирует с этой пленкой. Эти проблемы надо решать всем миром. Наверняка в Японии есть катушечный видеомагнитофон, который позволил бы выставить правильное изображение.
Другой случай. Несколько лет назад на сербском телевидении была программа о вечере памяти Высоцкого в одном из ДК Белграда (Dom omladine Beograda). Показали среди прочего фрагмент видеозаписи, которую считали утраченной, — выступление Высоцкого в Югославии. Не можем его заполучить. Скорее всего, он не находится в основных фондах Сербии, а все обращения к ним на телевидение ни к чему не привели. К ним писала польская исследовательница Высоцкого Марлена Зимна, и ей сказали, что такого фильма в архиве нет.
— Вы работали с архивом друга Высоцкого, актера Ивана Бортника. Что интересного там удалось найти?
— Например, наброски его писем к Высоцкому, о которых не было известно. Бортник, прежде чем писать, делал черновик, потом белил его и отправлял. Я нашел два письма. Они очень интересные. Мы знаем, что Высоцкий собирался ставить что-то из древнегреческой драматургии, и вдруг видим, что Бортник пытается изобразить Высоцкому что-то из античных поэтов. Совершенно неожиданно в архиве Бортника нашлась инсценировка Теннеси Вильямса в переводе Вульфа с пометками Высоцкого, которую он собирался ставить. Там три акта. Даже один акт-интермедию они сыграли в Театре на Таганке.
— А что можно сказать о поздних стихах Высоцкого?
— Творчество Высоцкого, можно сказать, развивалось по спирали. Начинал он с пародий не только на блатной фольклор, но и на пропаганду. Например, первая песня Высоцкого — «49 дней» — и вторая, написанная через год, — «Пока вы здесь в ванночке с кафелем» об операции Рогозова, который вырезал себе аппендикс в Антарктиде. Что это, если не «торжественный комплект Остапа Бендера» из «Золотого теленка»? Удивительным образом последняя песня Высоцкого — «Гимн бузовиков» из фильма Полоки «Наше призвание» — тоже содержит элементы пародии на агитпроповские штампы.
Одно из последних стихотворений, которое тоже должно было стать песней, — «Неужто здесь сошелся клином свет…» — автор сварганил из «подножного сора», мы видим в набросках зашифрованный массив информации. На выходе же — шутка гения. Много лет печатали этот текст, не увидев динамики, движения. В свежих публикациях, например, в пятитомном собрании сочинений Высоцкого, которое составил мой товарищ и коллега Вадим Дузь-Крятченко, это исправлено.
Когда мы говорили об архиве Ивана Бортника, мы не упомянули первый вариант песни «Райские яблоки», одной из центральных в позднем творчестве Высоцкого. Так вот в ранних вариантах текст песни содержал припевы. Автор от них отказался уже тогда, в 1978 году, считая, что текст и так «перегружен». И вдруг, можно сказать, прощаясь в Париже с одним из своих близких друзей Михаилом Шемякиным 1 июня 1980 года, полуэкспромтом переработал эти припевы в двусоставное стихотворение «Две просьбы». В припевах мы отчетливо видим сцены из трагедии Шекспира:
Не ведаю — за телом ли поспела ли
Толпа бродяг, по грязи семеня.
Но что же хор не воет хороня?
Концы хоронят. Ишь, чего наделали!
Побойтесь Бога, Бога — не меня.
Рыдайте шибче, чтоб на жалость клюнули.
Молчать негоже, брата хороня.
Пусть надорвется колокол звеня!
Хотите тайно? Ишь, чего удумали!
Побойтесь Бога, если не меня.
Уж лучше б не молчальники угрюмые
В рай провожали, спешно хороня, —
Бродяжья труппа, дождичек кляня,
Пошла бы в пляс…
А в полуэкспромте прямое обращение к Нему:
В последний миг возьми и измени,
Чтоб я не ждал…
И через 10 дней автор будто получил ответ:
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.
Александр Трегубов
