Продолжаем публикацию беседы Владимира Владимировича Шахиджаняна с режиссёром Сергеем Михайловичем Артимовичем: о доходах, скромности, любви к актёрам.
Видеоверсию можно посмотреть здесь.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Владимир Шахиджанян: — Скажите мне, любите ли вы анекдоты?
Сергей Артимович: — Да.
Сергей Артимович
— Прекрасно. Можно такую фразу произнести: «Скажи мне, какие анекдоты ты любишь, и я скажу, кто ты». Расскажите какой-нибудь анекдот.
— Я люблю очень разные анекдоты.
— Ну? Любимый есть?
— Да, конечно, у меня много любимых анекдотов.
— Ну, расскажите.
— Ну, так вот навскидку… Почему-то мне вспомнился анекдот, причём я не могу сказать, что он самый мой любимый или самый какой-то умный он, конечно же, нет.
Но вы же меня перебьёте и закончите, для чего мне рассказывать?
Или до конца его рассказать?
— До конца.
— Ну, почему-то мне первым сейчас вспомнился анекдот, такой, как…
— Помедленнее.
— Спускается в рай Бог, подзывает Адама и Еву и говорит: «Дети мои, у меня есть для вас два подарка». Вы знаете, конечно, этот анекдот. Подошли Адам и Ева, спрашивают: «Какие подарки?»
Он говорит: «Сейчас, я только пойму, кому из вас что подарить. Подарков у меня два. Первый у меня подарок такой: это умение писать стоя».
Адам говорит: «Мне-мне-мне!» Бог ему раз — и подарил этот дар.
И Адам такой счастливый побежал, бежит по раю, писает направо, налево, струя мчит туда-сюда, прямо радуга над ним стоит, на моря, на горы, на деревья, на зверушек, на небеса, на землю.
И он такой побежал, побежал, побежал… И над ним радуга из-за того, чем он занимается.
А Ева с Богом провожают его взглядом, Ева говорит: «Да… Ну, хорошо, а второй какой подарок?» И Бог задумчиво так отвечает: «Ты знаешь, Ева, второй подарок у меня — разум, интеллект, но его придётся, наверное, тоже отдать Адаму, а то он нам тут всё обоссыт».
— Жутко безбожный анекдот…
— По-моему, очень смешной… Нет, мы же христиане, наш Бог весёлый.
Бог сам шутит, в Библии много очень смешных моментов, ты понимаешь, что у Христа было чувство юмора ещё будь здоров, какое.
Когда Пилат у него спрашивает: «Ты что, Царь Иудейский?», Христос отвечает: «Ты сказал…» Это еврейская такая, по-моему, шуточка, мол, ты сам меня назвал. Это, по-моему, очень смешно. И там ещё много такого… Ну, неважно.
— Ещё анекдотик.
— Ещё анекдотик? Решил Бог помочь какому-нибудь самому несчастному человеку на земле.
Посмотрел, кому тяжелее всех живётся, кому вообще хуже всех, кто самый несчастный-горемычный. Ну, посмотрел, конечно, участковый терапевт.
Мои коллеги, врачи, любят этот анекдот, я его тоже поэтому очень люблю.
Посмотрел, как живёт участковый терапевт, подумал: «Надо как-то помочь, это же невозможно, как они живут». Спустился в районную поликлинику, открыл закрытый кабинет, и там очередь стоит, толпа, говорит: «Ну, заходите, кто следующий по очереди».
Заходит к нему какой-то человек, весь трясущийся, заполз к нему, Бог к нему подходит, возложил на него руку, говорит: «Встань и иди». Тот мгновенно исцелился, встал, посмотрел на него, ни слова не говоря, выходит в коридор:
— Ну, как новый доктор? — спрашивают у него в толпе.
— А!.. — говорит. — Даже давление не померял, как и они все.
— Этот анекдот я знал. Он очень хороший, я его очень люблю.
— Я его тоже люблю.
— Ну, другой анекдот.
— Давайте не про Бога, что-нибудь такое смешное…
— Ну, ещё один про Бога.
— Это нехорошо уже, давайте про другое… Про киношников.
— Он пришёл к любовнице.
— Кто «он»? Бог?
— Нет-нет, человек. Любит её, всё в порядке, тут муж идёт, он в окно.
Двадцать восьмой этаж. Думает: «Господи, если бы жив остался, по бабам перестал бы ходить, материться перестал, курить перестал, пить перестал бы, Господи!» И — большой сугроб. Падает, отряхается, сугроб, всё…
«Летел десять секунд, а сколько дурных мыслей пришло в голову».
Понимаете? Как важно любить эту жизнь и всё-таки идти и делать то, что хочется, не понимая…
— Ну, хорошо. Небогохульное что у нас есть?
— Давайте. Киношное.
— Киношное сейчас не могу вспомнить ничего, хотя они есть, конечно.
— «Приказал стрелять не холостыми в массовку»?
— Нет, не знаю такого анекдота. Ну, непристойные только…
— Не надо.
— Ну, так, без плохих слов, но такой, смешной…
— Ну, давайте. Никулин меня учил: «Никогда не говори, рассказывая анекдот, что он смешной. Ну, такой вот анекдот — и всё. Потому что иначе все готовятся, и даже смешной покажется не очень смешным».
— Приходит мужик в бар, к стоечке подсел, его спрашивают: «Что вам налить?» Он говорит: «Коньячку 50 грамм».
Тот ему наливает, он выпивает. «Что ещё?» «Водочки 50 грамм». Выпивает. «Что ещё?» «Текилы 50 грамм». Выпивает. «Что ещё?» «Давайте рома, 50 грамм». «Вы знаете, я ничего не хочу сказать, вы зря так мешаете крепкие напитки, я понимаю, что что-то у вас, наверное, стряслось, но не надо так мешать. У вас какое-то неприятное событие произошло?».
Он говорит: «Понимаете, мне 42 года, а я впервые узнал, что такое минет».
Бармен говорит: «О, я вас понимаю, это действительно большое событие в жизни каждого мужчины, но не надо всё-таки так пить, давайте от заведения бутылочку шампанского сейчас мы откроем, и вместе с вами мы это дело отпразднуем».
Он говорит: «Нет, боюсь, шампанским этот вкус не перебить». По-моему, смешно.
— Богохульный…
— Почему же богохульный?
— Ну, так всё вместе…
— Ну, не знаю, извините, короче…
— Ну, ради Бога. Режиссёр. Хорошо…
— Ну, надо какой-нибудь безобидный, смешной…
— Давайте безобидный.
— Давайте подумаем, пока не готов. Давайте дальше пока поговорим, может быть, что-то придёт в голову. Были же какие-то анекдоты у меня приличные. Ужас какой-то…
— Я вам неприличный расскажу, можно?
— Да, конечно. Вы-то за кадром, вам вообще всё равно.
— Два человека встретились, один бедный, другой богатый. А учились в школе вместе, бедный на «отлично» учился, богатый двоечником был: «Слушай, как ты живёшь?»
Богатый говорит: «Хорошо, деньги, машина, дача, счёт в банке». «А как?»
«Да мазь придумал. Мажешь член — бананом пахнет». «Интересно».
Через год встречаются, бедный стал богатым: «Всё, говорит, благодаря тебе».
«Ну, как».
«Мазь придумал. Мажешь банан — членом пахнет».
— Ну, да.
— Ну, такой, детский.
— Ну, да, детский.
— Пошловатый.
— Сколько стоит банан? — Два су, мадемуазель. — Сколько стоит банан? — Два су, мадемуазель. — Сколько стоит банан? — Два су, мадам. — Почему вы всех называли мадемуазель, а меня — мадам? — Вы так держите этот банан…
Это из моей книжки.
Пошловатый. Ну, а не пошлый, хороший анекдот?
— Ну, вот анекдот… Он просто такой популярный, особенно в последнее время, вы знаете, конечно, как поймал людоед трёх людей на…
Кто-то там… Короче, традиционная ситуация, кого-то поймали под страхом смерти, и надо чем-то удивить людоеда…
— А, да-да…
— Про стальные шарики, знаете, да, этот анекдот?
— Про стальные шарики — нет, я про пиво знаю.
— А тут — стальные шарики, от подшипника такие шарики стальные. И каждый получил по два шарика, и задача — обязательно удивить людоеда. Кто больше всех удивит, тот останется жив.
Ну, француз что-то там невероятно жонглирует этими двумя шариками, его, естественно, съели, второй какие-то показывает фокусы, куда-то там шарики исчезают, из уха достаёт, куда-то в нос засовывает, тоже съели.
И удивил только русский, потому что один шарик он ухитрился потерять, а другой сломать.
— Это хороший анекдот, мне нравится. Мне очень нравится анекдот про Мессинга, любимый анекдот Марка Розовского.
— Да.
Вольф Мессинг
— Мессинг едет из Москвы в Ленинград, Вольф Григорьевич. И рядом… «Красная стрела», два места всего, купе…
«Слушайте, вы не Мессинг случайно?» «Случайно, Мессинг». «Слушайте, предскажите мне что-нибудь». «Я устал, у меня концерт был в Москве, завтра у меня в Ленинграде, не надо». «Ну, давайте, сколько вы получаете за концерт?» «Двадцать пять рублей». «Давайте, вот вам пятьдесят рублей».
А, нет: «Я вам плачу двадцать пять рублей, и всё-таки скажите мне, ладно, что-нибудь? Куда я еду, скажем, и зачем». Мессинг подумал и сказал: «Едете вы в Ленинград разводиться». Тот говорит: «Ну, то, что в Ленинград, — понятно. «Москва — Ленинград», «Красная стрела», останавливается в Бологое, на фига мне Бологое? А вот то, что разводиться, — это прекрасно». Достаёт ему пятьдесят рублей. Мессинг говорит: «Вы же даёте мне в два раза больше!» «Ну, правильно. За идею». Такой мягкий, лёгкий, точный...
— Правда, почему же я анекдоты-то не помню?
Вот почему-то вспоминается старый анекдот про Брежнева, помните, смешной, мне кажется, анекдот, как сидит Брежнев, готовится к докладу на каком-то там двадцать пятом, а рядом, через стеночку, сидит Политбюро, смотрит хоккей.
Помните этот анекдот?
— Нет.
— И вот он сидит, пишет свои тезисы доклада, а там какие-то голевые комбинации и время от времени орут: «Шайбу! Шайбу!»
Он выходит, говорит: «Товарищи, я работаю, можете не орать?»
Суслов говорит: «Всё-всё, Леонид Ильич, не будем». Опять сидит, работает, опять что-то такое, они забывыают, возбуждаются: «Шайбу!»
Он говорит: «Друзья мои, что же такое, что ж вы орёте? Как мне быть?» «Всё-всё-всё, учли, больше не будем».
Садится, опять пытается писать, опять: «Шайбу! Шайбу!»
Снимает трубку, говорит: «Шайбу!», вешает, из-за стены: «Гол!!!» Это, наверное, современному зрителю непонятно.
— Абсолютно непонятно. Кто такой Брежнев…
— Внучка с бабушкой… Вот этим можно будет закончить анекдотную тему…
Внучка с бабушкой разговаривают, и бабушка говорит внучке: «Знаешь, девочка моя, ты вот растёшь, станешь девушкой, потом женщиной, проживёшь долгую жизнь, но пойми и знай навсегда, запомни, что в жизни каждой женщины бывает только одна настоящая, большая, подлинная любовь».
Внучка говорит: «Бабушка, а у тебя была такая любовь?».
Она говорит: «Да, внученька. Моряки».
— Да, очень такой дерзкий, для 5 «Б» класса…
— Прекрасный, по-моему, анекдот.
— Да-да. Или «симфонический оркестр» иногда говорят. Или полк. И прочее. Скажите, зачем вам красная ниточка?
— Это дочка повесила на меня, она съездила, в командировке была в Иерусалиме.
— Давно ли?
— Нет. А, нет, давно уже, с полгода где-то, где-то осенью она была в Иерусалиме.
— То есть вы умываетесь с ней?..
— Да, она должна истлеть и сама разорваться на мне, эта нитка. Она до тех пор должна на мне висеть. Это шерстяная нитка со Стены плача иерусалимской.
— Да-да, и она… оберег такой…
— Да, она на нас на всех, на семью повесила такие ниточки.
— И у мамы такая ниточка?
— Да.
— И как, лучше стало?
— Да, ничего так, и было неплохо. Хорошо. А что, красиво, красная ниточка.
— Скажите мне, пожалуйста, а спокойствие где вы и как находите?
— Требует определения слово «спокойствие». Что такое спокойствие?
Что вы имеете в виду под спокойствием?
Просто уравновешенность, гармонию с самим собой?
— Уравновешенность, гармонию, да, спокойствие.
— Ну, в делах, в работе, в каком-то ритме установившемся.
Спокойнее всего и лучше всего я себя чувствую, когда идёт какая-то уже работа, вот она начнётся и пошла, потому что между проектами, в периоды, когда нет проектов, у меня душа неспокойна.
Потому что ты что-то пытаешься…
— Когда нет проектов, вам ведь не платят?
— Нет, конечно.
— Вы нигде в штате не состоите на зарплате.
А вот спокойствие, когда работа, тогда вообще хорошо, тогда чувствуешь себя отлично, и силы какие-то берутся откуда-то.
И мозги работают, и вообще кажется, что паруса, как вы говорите, надуты ветром.
А почему вы сами не писали фантастику?
— Я писал, почему же… Писал.
— Не издавали?
— Не издавал…
Знаете, моё поколение, мы — поздняя отрыжка шестидесятнических всех этих дел, когда все писали рассказы, пели песни, сочиняли стихи какие-то, немножко это коснулось и нашего поколения.
У меня есть какой-то дописанный даже до конца огромный рассказ, я думаю, что полностью подражательство Стругацким, где-то у меня лежит, недавно надкусанные черновики.
Какие-то я писал в самодеятельном своём периоде стихи, ну, так, писал, но не для печати, я к себе достаточно трезво и жёстко отношусь, это всё для внутреннего потребления…
Даже не для потребления, это были выбросы какие-то эмоций. Просто хотелось, да.
— Давайте поговорим про Интернет.
— Давайте.
— Когда вы впервые узнали, что есть такое понятие, как Интернет?
— Я не помню. Ну, как это всё стало у нас развиваться…
— Ну, я впервые увидел это в 1997 году.
— Наверное, и я где-то там увидел.
— Это двадцать лет назад.
— Ну, да, это всё примерно одинаково нас коснулось.
— Почта появилась у меня в 1994 году первая. Меня называют «прадедушкой российского Интернета». А вы в конце?
— Я не помню. Ну, конечно, в 1990-х годах, но дату я такую не помню.
— И что у вас есть в Интернете?
— Я во всех соцсетях, кроме «Твиттера», есть у меня аккаунты, но я практически.
— В «Фейсбуке», в «Одноклассниках»…
— «Вконтакте», да. На «Mail.ru» у меня просто почта, как и в gmail.
В «Одноклассниках» когда-то была много лет назад живая сеть, я разместил там фотографии и больше к ним не возвращался.
А «Фейсбук» и особенно «ЖЖ», «Livejournal», «Живой журнал» — для меня это просто мои средства массовой информации, я там читаю, я там френджу, мне интересен набор этих людей.
Я их читаю, для меня это главный источник информации, особенно сейчас, когда события на Украине, я оттуда черпаю всё, хотя у меня есть телевизор, и частично из телевизора что-то, но телевизор запаздывает по сравнению с Интернетом.
Сначала Интернет всё даёт, а потом телевизор даёт некий узкий спектр того, что в Интернете ты видишь гораздо более объёмно.
— Но вам не кажется, что там — огромная помойная яма?
— Конечно. Это ужасно. Это просто ужасно.
Потому что сейчас, конечно, это опасность, тоже неизвестная человечеству. Это избыток информации, мы просто живём…
Знаете, были когда-то испытания сурдологические, когда человек живёт в полной тишине либо, наоборот, живёт в адском шуме.
И то, и другое ломает нас, и сейчас, конечно, этой бесконечной, никчёмной, ненужной информации, которую мы, как идиоты, через себя пропускаем…
Это просто катастрофа, это проблема, для меня проблема. Я могу в «Фейсбуке» просидеть целый день, вообще в этих сетях.
И потом я с отвращением отстёгиваюсь от этого, думаю: «На что я потратил столько времени?» Это ужас.
— А что в «Фейсбуке» вы делаете?
— Не только в «Фейсбуке», листаю, смотрю, по каким-то ссылкам, веткам иду, одно за другое цепляется, и ты смотришь, смотришь, читаешь, какой-то кошмар. Просто ужас.
— А на мой сайт никогда не заходили?
— Заходил на ваш сайт, читал, смотрел. Это всё какая-то карусель немыслимая, которая перед тобой вертится.
Какие-то открываются новые ресурсы, особенно та война, которая у нас сейчас идёт с Западом, не то, что война, а странный альянс какой-то складывается.
— Ну, альянс не складывается…
— Альянс — в смысле, некий пасьянс раскладывается нехороший. И вот это всё как-то… Невозможно на это не обращать внимания, это, конечно, требует… Куча затрат времени уходит на это.
— Но ведь никто не заставляет.
— Да. Просто у меня сейчас много свободного времени, к сожалению, свободное время у меня в таких непродуктивных формах часто протекает.
— Ну, взяли бы и написали книжку про себя. Для себя.
— Ну, зачем мне про себя для себя, лучше почитаю.
— Нет, для себя про себя, потому что потом вы могли бы её издать в Интернете, даже в одном экземпляре.
И это, когда книжку про себя пишешь и о себе, и всё подробно рассказываешь, это очень большое имеет психотерапевтическое значение.
— Наверное, но я не чувствую этой потребности.
— Ты проживаешь эту жизнь и делишься ей, и подводишь итоги.
Не просто рассказываешь, как вы там, что ели, писали, какали и прочее, а учителя и так далее — это фантастика.
— Я не чувствую этой потребности. Я читаю с интересом, а выдавать какую-то продукцию — мне не всегда это интересно.
— Сколько времени вы проводите за компьютером? Вы сказали…
— Нет, я могу… Ну, не знаю…
Могу много, могу немного, могу вообще не проводить, у меня нет зависимости, но просто есть такая опасность, как вот эта нехорошая комната, куда иногда зайдёшь, в этой комнате можешь просидеть слишком много времени.
