Сергей Сельянов — руководитель кинокомпании «СТВ», соучредитель анимационной студии «Мельница». Продюсер большинства картин Алексея Балабанова, а также фильмов «Кукушка», «Олигарх», «Мама не горюй», «Кококо», «Салют-7», «Призрак», «Аритмия», мультфильмов про Богатырей и многих других. Мы поговорили с продюсером о его дружбе и работе с Балабановым и о примете нашего времени — «запретах снизу».
— Для человека, который никогда не общался с Балабановым, а судит о нем только по фильмам, он кажется человеком нелюдимым, мизантропом даже.
— Отчасти это правда. Он не очень любил, что называется, тусоваться. Но представим, например, что вот вы договорились с ним об интервью, и он согласился, предварительно спросив у меня: «Надо?» (если я говорил надо, значит надо). Положим, вы с ним встретились где-то в Петербурге и задали 1-2 неглупых вопроса. Всё! Вы бы увидели абсолютно открытого человека, который зовет к себе домой, особенно если у вас какие-то проблемы, оставляет переночевать, если больше негде, или просто приглашает посмотреть кино. Будь у вас желание и потребность, он мог бы с вами три дня носиться.
Он не нуждался в обществе, не искал его. Но это не значит, что Балабанов не любил людей. Да он бомжей приводил к себе домой!
— Спасал?
— Нет, в этом не было момента спасения. Он это делал просто потому, что они тоже люди. Считал: ну, бомж, ну, и что. Причем бомж такой, «высшей», категории. Не просто — чуть потертое пальтишко, а с которым вообще рядом тяжело находиться, потому что он «благоухает». Леша на это не обращал внимания. Особенно если видит: мерзнет человек, или кто-то его обидел — толкнул, грубым словом обозвал. Леша хотел как-то помочь — «пойдем ко мне, закусим, кино посмотрим». Показывал им фильмы свои. Мало в ком встретишь такое отношение к человеку.
— Вот как свое знакомство с Балабановым в 1990 году вспоминал в интервью «Нации» Виктор Сухоруков: «Тихий молодой человек со стрижкой ежиком. Глаза, как пуговки. «Леша», — представился он и неуверенно протянул руку».
— Портрет, который Витя нарисовал, не точен. Думаю, что в дальнейшем он это понял. Я не говорю, что он соврал — это просто первое, обманчивое, впечатление.
Они познакомились, когда Леша планировал снимать свой первый большой фильм — «Счастливые дни». Дебют — это, конечно, адреналин. Это колоссальная уверенность в своих силах, наглость и дерзость — и одновременно крайняя неуверенность и сомнения. А неуверенность и сомнения — это нормально для большинства людей, кроме совсем уж отмороженных.
До последней работы Балабанов, будучи уже самым сильным, возможно, режиссером в стране и не только, первые три дня съемок «ловил» новый фильм. Снимал очень много дублей, отсматривал их: «Вот, вроде не стыдно». Так никто не делает. А потом снимал по одному дублю. Так же тоже никто не делает. Даже если первый получился, второй обязательно надо снять, так заведено. Но нет, он, как входил в свою новую картину, снимал по одному дублю.
На съемках фильма «Война».
— Как и где с Балабановым познакомились вы?
— В 1987 году в Москве на Высших курсах режиссеров. Учились у разных мастеров, но в общежитии ВГИК на 16-м этаже оказались соседями. Поздоровались, сказали друг другу несколько слов про кино, и этого было достаточно, чтобы понять — что мы на одной волне и что, наверное, мы друзья, хоть не прошло и получаса. Потом я бросил курсы и уехал в Питер, а Леша приехал ко мне, когда их закончил. Ему нужно было решить, где работать: в Москве, Петербурге или родном Свердловске. Три таких больших кинематографических центра в России. В Питере он остановился у меня, катался днем и ночью на велосипеде по Васильевскому острову. Я куда-то уехал, а когда вернулся, он сказал: «Хочу здесь остаться».
— Что в нем было такого, что вы стали его пожизненным продюсером?
— Он был кинематографистом с большой буквы. И мы были друзьями. Собственно, что еще нужно, чтобы вместе работать? Для продюсера счастье — талантливый режиссер. Вот и все.
Сначала мы просто общались и не планировали работать вместе. Да, мы написали вместе пару сценариев: «Замок» по Кафке и «Пан» по Гамсуну. Но я предполагал как режиссер снимать свои фильмы, он — свои.
В какой-то момент, когда уже все старые способы кинопроизводства — советские и постсоветские — погибли окончательно, стало ясно: чтобы дальше снимать, нужно полагаться только на себя. Студия — необходимый инструмент для создания фильма. Я решил: раз необходимый, я его сделаю. И создал кинокомпанию «СТВ». Благодаря ей мы смогли снимать Лешино кино, ну, и не только.
— Каким он был на съемочной площадке? Мягким или деспотичным?
— Ни то, ни другое. Он был очень быстрым и очень жестким, причем к себе допускал такое же отношение, но не деспотичным. Леша был очень демократичным человеком. Хозяин площадки все-таки режиссер, это понятно, но, тем не менее, у него не было этого — «я тут царь, а вы твари дрожащие, делайте, что говорят». Если он наорал на оператора, это не значит, что оператор не может ответить ему тем же. Может.
Группа его любила, и большую часть фильмов он снял с одними и теми же людьми. И я с ними работал и работаю. Семья не семья, но костяк группы составляли люди, которые были ему преданы. И при этом со всеми были простые отношения. Он сам был очень открытым человеком. И исключительно талантливым. Все, кто работает в кино, это ценят, даже если режиссер — конченый сукин сын. Всем — даже рабочим и водителям — гораздо приятнее участвовать в хорошем кино, чем делать какое-то дерьмо, мол, деньги платят, да и ладно. Все-таки имеет значение, что мы делаем. В титрах всех пишут. Скучно провести жизнь в кино, и всё с режиссерами третьей категории. Это как-то неприятно, унизительно.
— Он соглашался с актерскими импровизациями или требовал неукоснительного выполнения буквы своего сценария?
— Да нет, какие еще импровизации. Кино было готово до того, как группа выходила на съемочную площадку. Он быстро снимал и монтировал очень быстро, потому что ему было все ясно. Рене Клер, французский классик, говорил: «Кино готово, осталось его только снять». Это про Балабанова. Он старался писать сценарий, уже выбрав натуру, объекты и желательно актеров. И уже писал его как план для себя. Мне-то все было понятно, а коллегам не всегда, потому что его сценарии были… сухими — неправильное слово. Они были лаконичными.
На съемках фильма «Морфий». Фото: Анна Евсикова
Когда я искал партнеров для фильма «Брат», денег не было ни у кого. Как снимать кино — не очень понятно, но я все-таки рассчитывал разделить это бремя с кем-то из коллег. Они Лешу уважали. За «Замок», за «Счастливые дни», за «Трофима» — совершенно блестящая короткометражка. Они понимали, что Балабанов — уже большой режиссер. Но все мне говорили: «Серега, слушай, ну, что там Леха понаписал?» Сценарий «Брата» впечатления ни на кого не произвел. И я тогда… ну, справились.
— Как? Где вы брали деньги, чтобы снимать такое кино: резкое, про неприглядную и непроглядную жизнь?
— Кто вам такое сказал? Компания «СТВ» снимает разное кино. Где мы брали деньги? У меня никогда не было инвесторов, и нет до сих пор. Это все собственные средства и государственная поддержка, когда она бывает. А тогда денег не было. Но мы стремились построить рынок, нормальную индустрию. Тогда об этом совсем смешно было говорить, тем не менее, мы этим занимались.
За год до «Брата» мы с Александром Рогожкиным делали комедию «Операция «С Новым годом!». Саша был тогда народным режиссером №1 — после «Особенностей национальной охоты». Фильм долго держался на позиции мегахита, и сейчас его не забыли.
Кинопрокат не мог приносить денег, просто потому, что не было кинотеатров. Телевидение платило очень мало. Но был рынок VHS-кассет — насквозь пиратский. Самые большие компании — «Видеосервис», «Союз» и другие — все-таки делали вид, что они немножко «белые», то есть какое-то количество прав покупали и прикрывались этим. Предлагали 5 тысяч долларов за фильм, и то: «Ну, не знаем, наверное, может быть». Что такое 5 тысяч долларов?!
Мы знали, конечно, что они пираты, что деньги есть. И решили это грубо проверить. Объявили тендер: «Ребят, вот у нас новый фильм Рогожкина. Начальная цена — 100 тысяч долларов». Его купила компания Леонида Ярмольника «L-Club», он занимался видеодистрибуцией некоторое время, недолго.
Мы проделали большую работу для всей индустрии. Поняли, что картинка, в общем-то, интересна зрителям. Пусть ты ее и недорого делаешь — до 200 тысяч долларов.
Алексей Балабанов и Никита Михалков на съемках фильма «Жмурки».
Год-полтора эта схема работала, а потом рухнула в 1998-м, потому что с дефолтом рухнуло все. Но несколько фильмов мы сделали таким способом, в их числе — «Брата». Поскольку сценарий никому не нравился, а Балабанов не делал до этого таких хитов, как, скажем, Рогожкин, то получить за него тысяч сто было, конечно, абсолютно нереально. Но всем хотелось делать кино, все в съемочной группе были друзьями. Работали за совсем небольшие деньги, снимали в своих квартирах, в том числе у Балабанова, сами снимались в эпизодах. Приносили реквизит — кто что мог. Надя Васильева (жена Балабанова, художник по костюмам) одежду для съемок находила на каком-то вещевом рынке, в частности этот свитер (Данилы Багрова) купила рублей за 30. У меня все расходы поместились на листе А4.
Мы знали, что «Брат» будет хорошим кино. Но что оно станет настолько нужным… Мы начали продавать его на VHS 5 июня 1997 года — у меня плохо с датами, но эту почему-то запомнил. И цифры росли, росли. К концу лета мы поняли, что сделали что-то очень нужное для соотечественников.
— Кого из сегодняшних молодых актеров Балабанов мог бы выбрать на роль своего нового «брата»?
— Никого бы он не позвал, ничего этого не могло быть. Нет, без Сережи он бы не стал делать этот фильм. Это же внутреннее предательство какое-то. Хотя Витя Сухоруков однажды придумал очень хорошую идею для «Брата-3» и уговаривал Балабанова сделать фильм в память о Сереже.
Замысел такой: выходит старший Багров из американской тюрьмы, отсидев свою десятку, возвращается в Россию и ищет брата. Все время идет по его следам, по следам каких-то состоявшихся историй. Вот только что брат был тут и что-то сделал. Не получается найти брата, но он где-то рядом. Хорошая идея, она могла бы получиться в таком виде — присутствие через отсутствие. Но для Леши было чрезвычайно тяжело даже думать об этом.
Сергей Бодров и Алексей Балабанов на съемках фильма «Брат».
— Какой фильм Балабанова вы сделали легче всего, и какой дался самой большой кровью.
— Самое сложное — придумать. Написать, сочинить — 80% времени на это уходит. На площадке с группой, в поле, что называется, работает исполнительный продюсер, а мне там делать нечего. Я заезжаю из вежливости: это мои коллеги, друзья, они делают кино, к которому я имею отношение. В 90-е годы непременно подходили водители-осветители и что-то там сопели: «Тут это, два доллара не додали, нам положено». Это просто разорительно было (смеется). А потом, я просто мешаю. На меня все отвлекаются. Главное, не ошибиться с режиссером, с исполнительным продюсером и другими важными людьми. Они все сделают лучше меня. Маленький фильм в качестве исполнительного продюсера я еще смогу провести, а средний и большой — нет. То есть я проведу, но наделаю ошибок, лишние деньги истрачу.
Легким был «Брат». При всех непростых обстоятельствах, при том, что денег не было. Просто как-то хотелось, жилось.
А самым тяжелым был «Брат-2». Не потому, что это самые известные фильмы в коллекции компании «СТВ», просто так вышло. Фильм большой. И по хронометражу, и по масштабам — съемки в Америке, на Красной площади. Я не сомневался, что найду партнера. После успеха «Брата» рассчитывал хотя бы половину денег найти. И у меня было много потенциальных партнеров. Я чувствовал себя в полной безопасности. Мы разговаривали, обсуждали. А потом они все исчезли. Не физически, конечно, а как соинвесторы.
Шел подготовительный период к съемкам, а я остался один на один с картиной, которую уже не мог остановить, потому что это не в моих принципах. Я не помню, как решил эту проблему. Говорят, стресс стирает память. Как я собрал эти деньги? Каким образом? Через год после окончания производства я стал вспоминать и не вспомнил. Названивал в Москву, что-то решал.
Но есть моменты, которые я никогда не забуду. Идем по Чикаго, и местная девушка, которая с нами работала (мы нанимали американцев, чтобы они нам помогали в производстве), легко, без задней мысли спрашивает: «Вы же все деньги собрали на проект?» И я отвечаю так же легко: «Да, конечно». А самого аж холодный пот прошиб от вранья и, главное, от того, что я действительно не знаю, не придется ли завтра сказать съемочной группе: «Извините».
Витя Сухоруков как-то держал команду. Вселял бодрость: «Это нужно людям!» Он такой энерджайзер. Помимо огромного актерского таланта, у него есть ощущение какой-то своей миссии. Но это без всякого пафоса. Или Сережа Астахов, оператор — мгновенно решал какие-то вопросы, с которыми не справлялась американская группа: по съемкам полицейских (их нельзя снимать просто так), по изготовлению самопала для Данилы Багрова. Американский пиротехник три дня с самопалом промучился — Астахов сделал за 40 минут. Команда — без нее я бы не справился. Я горжусь ею и не очень понимаю, как у нас получилось. Это было тяжело.
На съемках фильма «Брат-2».
Сейчас у «СТВ» тоже есть сложные проекты, потому что они очень большие, даже по мировым меркам, с огромным количеством компьютерной графики: «Тайна печати дракона» (картина режиссера Олега Степченко, сиквел фильма «Вий», первый в истории российско-китайский полнометражный проект, выйдет в сентябре 2019 года), «Вратарь Галактики» (фантастический фильм режиссера Джаника Файзиева, выйдет в октябре 2019 года). Очень сложный технологически фильм «Конек-горбунок» (режиссер Олег Погодин, выйдет в 2020 году), где мы решаем задачи, которых раньше не было в российском кино.
— Проблемы современных кинематографистов связаны ведь не только с масштабностью. Павел Лунгин, говоря о препонах, чинимых его «Братству», в интервью «Медузе» сказал о фильме Балабанова «Груз-200»: «Сейчас разорвали бы его».
— Ну, кого бояться в своей деревне? Прям уж так и разорвали бы. Слушайте, и тогда (2007 год) кассиры взрослым людям не продавали билеты на этот фильм.
— То есть Балабанову доставалось и тогда?
— Да плевали мы на это! Если ты снял слабый фильм, и тебя пинают, то поделом. А если фильм сильный — мне плевать, что там кто говорит. И Балабанов точно так же к этому относился.
— Да, но сегодня, как говорит Лунгин, — удивительное время, время запретов снизу: когда «группа товарищей» может потребовать запретить фильм или спектакль.
— Это другое дело. Да, в этом смысле с «Грузом-200» мог бы быть какой-то скандал. Но фильм был бы уже сделан, а рукописи, как известно, не горят. Возможно, случились бы большие материальные потери, но, чтобы «играть в кино», нужно любить убытки. Я так говорю инвесторам, которые приходят из других сфер: «Ребят, это очень интересно, лучшее занятие на Земле, клянусь! Но очень рискованный бизнес». Он во всем мире такой: и в Америке, и везде. В нем нельзя выигрывать все время. И ты должен это принять. Деньги — это самое простое. Хуже, когда теряешь репутацию. Или когда фильм не получился, хотя ты в него верил. Так что, как бы оно было сегодня с «Грузом-200», не знаю. Да, конечно, раздражают эти запретительные тенденции. Запрещать очень легко, это позиция слабых людей.
Анастасия Шевцова
