Бориса Левина, конечно, большая часть страны знает не как спортивного журналиста, а как суперзнатока: и «Хрустальная сова», и «Бриллиантовая» в его коллекции имеются. Но мы с ним, с человеком, с которым во многом ассоциируется в последнее время газета «Спорт-экспресс», говорили в первую очередь о футболе. Тем более вопросов накопилось очень много: насколько тяжело было стать лучшим другом многих игроков сборной России, какие вне поля Андрей Аршавин и Игорь Денисов, что делать с Фабио нашим Капелло… Но начали все-таки с «Что? Где? Когда?».
— Борис, а вы всегда были таким умным?
— Каким «таким»? Человек может быть умным в одной области и совсем неумным в другой. Знатоки в «Что? Где? Когда?», например, часто срезаются на вопросах о каких-нибудь сельских приспособлениях, потому что мало что о них знают. Я, безусловно, рад, что вы не считаете меня дураком, но человеку всегда сложно себя оценивать.
— Может, формулировка «эрудированный» вам больше понравится. Другими словами, в школе хорошо учились?
— Да, в аттестате у меня всего две «четверки», причем одна случайная. Я с учительницей физики повздорил. Сижу у нее, приносят тетради с нашими сочинениями. Она спросила, что получил. А я получил «пятерку». Она так удивилась! Говорит, что ее сын больше «тройки» не приносит. И что-то я такое ляпнул типа «каждому свое». С тех пор стал ее злейшим врагом, и экзамен сдавал дольше, чем весь остальной класс. Но в результате она мне все равно поставила «четыре». Примерно такая же история приключилась у меня и в университете. Учился в Донецке, на историческом факультете. И не поделил что-то с преподавателем истории Украины, он тоже гонял меня на экзамене больше, чем всю группу, вместе взятую. И тоже поставил «четверку», хотя знал я все, и мы беседовали уже о таких тонкостях, как, например, чьей любовницей была Вера Холодная в 1919 году. А она была любовницей коменданта Одессы, полковника Гришина-Алмазова. В общем, он меня, похоже, просто считал слишком умным и пытался проучить.
— Да, получается, слишком умным быть опасно...
— Не всегда. Например, преподаватель по историографии увидел как-то на лекции, что я читаю книжку. Подошел, поинтересовался. А читал я тогда «Санкт-Петербург» Андрея Белого. Он сразу сказал, что я могу идти восвояси. Причем добавил — не за то, что читаю на его лекции. Просто он не смог одолеть эту книгу. «Значит, я вам ничего не могу дать, поэтому освобождаю вас от своих лекций».
— Если бы в тот момент зашел вопрос о вашем будущем, во что бы скорее поверили: в то, что станете обладателем «Хрустальной совы» или одним из ведущих спортивных журналистов страны?
— Недавно мы разбирали дома старые бумажки, нашел свою тетрадку. Где-то классе в седьмом мы писали сочинение о том, кем хотим быть. И, оказывается, я тогда хотел стать именно спортивным журналистом! Потом, правда, напрочь об этом забыл. И спортивным журналистом стал только в 42 года. А после университета три года честно отработал в школе учителем истории.
— С детьми удавалось ладить?
— Это особая история. Поначалу я был демократом, решил, что буду с ними по-доброму. Но школа находилась в Горловке, в шахтерском районе. На класс три-четыре ученика, с которыми было интересно. Остальные все такие... трудновоспитуемые, скажем. И по-доброму не получилось. Они мне сели на голову и вытворяли что хотели. Я уже не мог ничего с ними сделать, даже когда перестроил свое поведение. Момент был упущен. От этого класса меня скоро освободили, и тогда я понял, что детей надо сразу брать в кулак. Со следующими классами уже такой ошибки не совершал.
— Как попали в «Что? Где? Когда?»?
— В шахматы играл довольно прилично — был кандидатом в мастера. И меня позвали во Дворец пионеров руководить шахматным кружком. А там уже параллельно с шахматами стал вести «Что? Где? Когда?» — и пошло-поехало. Попали на телевидение, потом стали делать свою программу на Донецком ТВ.
— Резкая смена деятельности: от учителя истории к спортивной журналистике...
— Все было постепенно. В 2002 году переехал в Москву, стал работать заместителем главного редактора журнала «Америка». Сначала он был государственным, потом частным. Но после примерно года моей работы издание продали одному нефтяному деятелю, и поступила установка писать три четверти материалов о нефтяных компаниях, нефтяных связях между Россией и Америкой. Это стало совсем неинтересно. Начал искать другую работу. И небезызвестный Ровшан Аскеров привел меня в «Спорт-экспресс», где меня сделали сначала редактором. А потом стало ясно, что писать самому — это в большей степени мое. И я переквалифицировался.
— Раз заговорили о «Спорт-экспрессе»... Больно вам из-за того, что сейчас с ним происходит? Столько скандалов!
— Естественно, больно. Двенадцать лет жизни я отдал делу, которое мне интересно и в котором чего-то смог добиться. Жаль, не все понимают, что сейчас газета — это все больше инструмент влияния. Имею право так говорить, потому что серьезно изучал, как все устроено на Западе.
— Там газеты тоже не прибыльные?
— Тенденция там такая, что за продукт все чаще платят не читатели, а те, кто хочет, чтобы о них написали. Все сейчас будут говорить, как это плохо. Но это жизнь. Дальше все дело в мастерстве журналиста: сделать так, чтобы читателю все равно было интересно. Чтобы влиять не в лоб, а исподволь. Иначе просто никто читать не будет. Хотя где-то газеты еще прибыльные за счет рекламы. Но им сейчас все тяжелее и тяжелее. Новые носители информации вытесняют бумажные. И каждое следующее поколение все меньше и меньше будет потреблять «бумагу». А у нас все-таки не самая спортивная страна. Это в Испании Marca может чувствовать себя уверенно. Или в Италии Gazzetta dello Sport, потому что там спорт людям интересен. У нас не так. У нас владеть спортивным изданием должен либо человек, у которого бизнес-интересы в спорте, либо ярый болельщик с возможностью позволить себе такую игрушку.
В «Спорт-экспрессе» сейчас все не так, ситуация очень тяжелая, и все идет к тому, что издание может просто погибнуть, если никто из сильных или просто богатых мира сего не вмешается... А мы ведь пытаемся сделать страну спортивной, проводим массу мероприятий.
Какой образ создадут СМИ, так и будут воспринимать тот же футбол, например. В массовых изданиях, особенно в электронных, к сожалению, все нацелено на поиск негатива. Поэтому у нас и спорт воспринимают не как любимое времяпрепровождение, а как забавы зажравшихся молодых людей. А мы ведь кормимся за счет спортивной отрасли. Мы ей помогаем, она нам. Если же все время будем вытаскивать только чернуху, будем ее гробить. А если мы ее гробим, то и сами хуже живем. Такая вот простая, но почему-то недоступная многим коллегам логика. Кто-то может бить себя в грудь и утверждать, что они за правду. Отлично! Но жизнь-то — штука многогранная, и правда в ней не одна. Если делать упор на плохом, то мы увидим все вокруг только в черном цвете. А спорт в стране надо популяризировать. Надо приучать читателей, что футбол интересен сам по себе, а не только в качестве источника скандалов.
— Вы изучали спортивную журналистику в других странах. В чем коренное отличие российской от испанской или итальянской?
— Там любят спорт как таковой, а не только интриги вокруг него.
— То есть они с удовольствием обсудят тактическую модель мадридского «Реала», условно, а у нас это никому не надо?
— Примерно так. Хотя в СССР был «Футбол–хоккей», за которым все охотились. Договаривались с киоскерами, чтобы оставили экземпляр, передавали из рук в руки. И газета была о футболе, а не о том, с кем развелся Федя Смолов или на какой машине ездит Саша Кокорин. Там специалисты и тренеры могли бы объяснить, почему Кокорин сдал в этом сезоне и за счет чего Смолов начал играть.
— Разве в Испании разводы и машины не обсуждают?
— Конечно, обсуждают, это в природе человеческой. Но там это гарнир, а у нас — основное блюдо. В этом вся разница. В России если ты пытаешься искать позитив, то сразу начинают подозревать, что берешь деньги. Разве можно писать хорошо об этих дебилах и жирных котах?! Большинство молодых спортивных журналистов искренне не понимают, что можно хорошо относиться к Аршавину. При этом они почему-то считают себя умнее того же Аршавина. Да не умнее! Раньше хотя бы общая эрудиция позволяла журналистам так думать, теперь же образование таково, что многие молодые журналисты диктант даже на «тройку» не напишут. Но они все равно считают, что снизошли до этого быдла, которое почему-то не хочет разговаривать и проходит мимо в микст-зоне. А ты вспомни, что ты вчера об игроке написал! Почему он должен после этого останавливаться?
Мне, если честно, со многими футболистами интереснее общаться, чем с журналистами. Хотя бы потому, что у них немножко другой склад ума. Если он не знает творчества Набокова, это не означает, что он идиот. Помню, мы были с тем же Аршавиным в Баку, встречались с мэром города. И тот начал рассказывать, как они добиваются того, чтобы квартиры не уходили случайным людям в этом старом городе. Не буду сейчас пересказывать саму схему, но помню, что мы с Андреем одновременно задали один и тот же вопрос, который сидевшие рядом спецы сразу оценили. Он попал в самую суть непростой проблемы. А вы говорите «дебилы»...
Непрофессионализма в журналистике тоже полно. У меня есть любимая байка. 2008 год. Заканчивается матч «Москва» — «Зенит» на Восточной улице, выходят футболисты в микст-зону, какой-то молодой парень подлетает к Широкову, не так давно перешедшему в «Зенит», и задает вопрос: «После этого матча ваши акции в ФК «Москва» укрепились?» Рома стоит, не понимает, в чем дело. А через день сборная полетела в Румынию на товарищеский матч, я летел с ними. И эту историю рассказал футболистам. Они посмеялись. Прилетаем в Бухарест, подходят местные журналисты и спрашивают Васю Березуцкого: «С каким настроением вы прибыли в Бухарест?» А он отвечает: «С отличным, потому что мои акции в ФК «Москва» очень укрепились». Коллеги ничего не понимают, а команда просто полегла от смеха.
— В том противостоянии между журналистами и футбольным миром, в который входят и менеджеры, и пресс-службы, есть ведь доля вины и тех, и других. Представители футбольного мира почему-то изначально воспринимают нас как враждебную силу. К примеру, в волейболе или гандболе, о которых не так много пишут, отношение к прессе совсем другое и заинтересованность в общении есть.
— Большая востребованность вида спорта дает возможность перебирать и выбирать. Но, безусловно, не бывает исключительно правых и исключительно виноватых. Любой конфликт — это двусторонний процесс. Сначала идут на контакт, а потом читают о себе какую-то грязь, иногда заслуженную, конечно. Но чаще делают упор на грязь, потому что так проще завоевать популярность. Вот только популярность эта мимолетна, на одних скандалах имени не сделаешь. Как делать шаг навстречу, если с другой стороны постоянно пытаются найти какую-то блоху, которая у тебя завелась? Если не важно, что у тебя, например, красивая майка, важно, что сзади из нее нитка вылезла. Журналист за эту нитку потянет и распустит всю майку. Самое главное, будет при этом считать, что все правильно делает.
— А у вас совсем нет конфликтов с представителями футбольного мира?
— Со мной общаются практически все. Да, есть такие, кто вообще не соглашается на интервью, но это другая история. Например, Сергей Игнашевич, который дает интервью раз в год, и только своему приятелю. А тот, кстати, за такие же отношения с десятком других игроков клеймит меня и даже рассказывает в своих лекциях, что я отучил футбольный мир общаться с прессой, потому что задаю нужные вопросы, что я испортил целое поколение футболистов, которые разговаривают только со мной. Ну извините, ребята, если Левин может общаться, а вы не можете, то вы просто лузеры в профессии. А человек ездит по стране и, любуясь собой, читает лекции фактически о том, какой он лузер.
— Тогда поделитесь секретом успеха.
— Секрет простейший! Просто надо относиться к людям как к равным себе и с интересом. Мне с ними интересно! Я прихожу к Аршавину или Денисову не для того, чтобы написать интервью, а пообщаться. И они знают, что я не буду провоцировать их на скандал. И если на какой-то вопрос они отвечать не захотят, я в тексте его даже упоминать не стану. А как делает большинство журналистов? Они показывают себя, им не важен собеседник. Они этот вопрос обязательно вставят, чтобы продемонстрировать: я крутой, я задал вопрос, а это уже игрок ничего не ответил. Но зачем, если информации в итоге все равно ноль? В этом и есть главное отличие. Я хочу показать футболиста, а они хотят показать себя. Помню, мне как-то Дмитрий Сычев сказал: вы изучаете нас, а мы вас. Эту фразу я запомнил. Футболисты прекрасно понимают, кто чего стоит. Если они знают, что я их никогда не подставлю, если я напишу, не нарушая фактуры и ничего не придумывая, то, с их точки зрения, они всегда меня поддержат.
— У вас бывает внутренний конфликт, когда, например, Игорь Денисов не прав, но вы не можете его раскритиковать, потому что у вас дружеские отношения?
— Денисов в каждой ситуации руководствуется логикой, причем его логика всегда направлена на достижение общей победы. У него жажда победы еще более гипертрофированна, чем у остальных спортсменов. Он на этом помешан. Другое дело, что он может не все понимать и не знать все расклады, но Игорь никогда не поступит подло. К Денисову прилепили ярлык, что он разваливает команды. Хотя каждый случай индивидуален, и в каждом случае он себя по-разному вел. Просто так совпало. И исходя из этого ярлыка уже никто логические доводы не принимает: случился скандал — значит, виновен в нем Денисов.
Конечно, если человек не прав, писать, что он прав, нельзя. Надо попытаться найти причины, по которым он оказался не прав. Я ко всем своим героям отношусь с симпатией. И всегда хочу, чтобы мой герой был интересен читателю и чтобы это добавляло каких-то вистов футболу в целом. Считаю, что это единственно правильный путь — поднимать интерес, не перевирая при этом, не придумывая, не высасывая из пальца, называя черное черным, белое белым. Просто всегда надо пытаться найти позитивное зерно. И друзей своих надо поддерживать, их нельзя бросать.
— Но нельзя же все время их хвалить...
— Зачем хвалить? Можно ведь написать проблемно, но без негативных ярлыков. Когда у Аршавина разладились дела в Англии, я сделал на основе его интервью огромную заметку, почему у него не получается. Она была критическая, но футбольная. Надо в каждом случае пытаться найти зерно, чтобы в будущем такого можно было избежать. Попытаться докопаться до сути, а не злорадно констатировать чью-то неудачу.
— Но почему из Денисова смогли сделать отрицательного героя, а из Акинфеева, например, не получается?
— Из Акинфеева тоже пытаются. Но из Денисова, конечно, легче в силу черт его характера. Он бескомпромиссный, непримиримый. При этом более честного человека я в этой жизни не встречал. Мы с ним на эту тему беседовали. Игорь понимает, что если бы где-то промолчал, то могло все пойти по-другому. И ему было бы проще.
— Ну а задним числом он признает свои ошибки?
— Конечно. Например, очень большой ошибкой он считает свой уход из «Зенита». Там его немножко подставили. Человек, которому Игорь доверял, сказал, что «Зенит» его выставил на трансфер. Он поверил и вступил в переговоры с «Анжи». Вот только его никто не собирался выставлять из команды. Он вернулся в Питер из Испании, где был у мамы, и оказалось, что никаких планов по его продаже нет. Но было уже поздно...
— В общении с футболистами вам помогала ваша известность как знатока интеллектуального клуба?
— Очень сложно судить. Хотя «Что? Где? Когда?» многие футболисты смотрят, подкалывают иногда после игры. Например, Юра Жирков после каждой передачи с моим участием эсэмэски присылает. А когда получил «Бриллиантовую сову», просто огромное количество сообщений пришло! Физически не мог на все ответить. И Игнашевич потом подколол, что, мол, он меня поздравил, а я даже спасибо не сказал. Сережа, говорю, прости, вот сейчас лично тебя благодарю. Вообще у нас представление о футболистах как об одноклеточных существах, которые интересуются только деньгами, телками, машинами. А у каждого из них есть свои интересы. И в «Что? Где? Когда?» они играют с удовольствием!
— Где вы это наблюдали?
— Когда ездил с ЦСКА на сборы, организовал там игры. Конечно, изначально опасался провала, но они на две трети вопросов ответили! Причем в первой игре футболисты обыграли команду тренеров. Я вам больше скажу. Была такая история, когда футболисты должны были сыграть в телевизионном «Что? Где? Когда?» — в 2012 году, перед чемпионатом Европы. Шестерка из сборной России должна была сняться в одной из программ. Телегруппа была «за». Футболисты — «за». Оставалось только у Фурсенко «добро» получить.
Мы с Борисом Крюком пошли к Сергею Александровичу. Но тот уперся. Это, говорит, будет либо профанация, либо позор. Либо они вообще ни на что не ответят, либо получат такие вопросы, что все поймут, какой у них уровень. Крюк, который в этом разбирается лучше кого бы то ни было, гарантировал, что не будет ни того, ни другого. Он понимал, о чем футболистов можно спрашивать, о чем нельзя. Условно говоря, о творчестве Набокова, о котором мы сегодня в разговоре часто вспоминаем, их спрашивать бесполезно, а если спросить, например, о последних новинках в ресторанах, то они это могут знать лучше, чем мы. Причем можно хитро вопрос построить, так, что будет всем интересно. Но Фурсенко решил, что возможная неудача может понизить их самооценку перед чемпионатом Европы и не дал «добро». А представляете, какая могла быть бомба!
— Не можем не спросить про чемпионат мира в Бразилии. Фабио Капелло установил довольно закрытый режим по общению с прессой. Насколько это было необходимо, на ваш взгляд? Насколько пошло на пользу результату?
— Ни насколько. У Капелло какие-то советские требования, особенно в мелочах. Он футболистов просто закрепостил, в результате чего те не выдали свой максимум. Капелло абсолютно не подходит этой сборной, особенно после Хиддинка, который умел выжать максимум, причем на позитиве. У итальянца почему лучше получалось в клубах, чем в сборных, и почему лучше получается во время отборочного цикла, чем на чемпионате мира? Потому что его жесткие, не всегда даже понятные окружающим требования недолго можно перетерпеть. В клубе ты оттренировался, уехал домой, а там семья, перемена обстановки. И на отборочном турнире тоже три дня можно выдержать. А когда поехал на чемпионат и тебя на месяц заперли... Причем в таком режиме, что шаг влево, шаг вправо — расстрел… Это просто эмоционально выхолащивает. Играть же в футбол надо с драйвом, кайфом, суперэмоциями.
— Каков же рецепт?
— Нужно ставить Леонида Слуцкого, и все будет гораздо естественнее, а значит, успешнее. Вообще, я много тренеров видел в сборной, и лучше, чем Хиддинк, — именно для нашей сборной — не было. Притом что он был недобрым дядькой с довольно жесткой дисциплиной внутри команды: не выполнишь установку во время игры — на следующий матч просто в состав не попадешь. Но он умел находить эту грань между требовательностью и демократией. Умел ребят заводить, позитив вселять. Он классный психолог, и это его главный талант. Слуцкий в этом на него похож.
— Со сборной понятно, а что делать с футболом вообще? 31 мая пройдет конференция РФС. Какие там необходимо принять решения?
— Сменить вектор. С чем у нас связан футбол в последние несколько лет, особенно при Николае Толстых? Скандалы, расследования, «Ростов», агенты, откаты... Но вот вы приходите к спонсорам, которые могли бы инвестировать деньги в футбол, и начинаете рассказывать про «Ростов» и агентов. Как этот человек себя поведет? Зачем ему впутываться туда, что может пусть и косвенно, отдаленно, но повлиять на репутацию? Уже не один спонсор так потерялся. Достаточно просто принести подборку интервью президента РФС, а уж если пообщаться с ним...
— Толстых снимут?
— Думаю, да.
— Кто же придет вместо него?
— На мой взгляд, это должен быть Виталий Мутко. Нужна крупная фигура, которая сможет всех сплотить и объединить.
— Получается, что Капелло останется, если придет главный инициатор приглашения его в сборную?
— Не факт. Надо посмотреть, как они сыграют ключевой матч с Австрией. И потом Капелло — не единственная проблема. И даже не главная. Там целый комплекс. Просто российский футбол какое-то время шел вверх, а потом снова стал опускаться вниз. И надо оградить его от скандалов, надо вернуть популярность, которая была у нашего любимого вида спорта в 2008–2009 годах, когда ходить на сборную считалось модным, когда в «Лужники» было не пробиться. Если этого не сделать, мы плавно откатимся назад, в середину девяностых.
