В рамках «Артдокфеста» на большом экране покажут новый фильм Валерии Гай Германики «Папа». Документальный фильм о детстве, своеобразный сиквел «Сестер», с которыми Германика дебютировала в документалистике, обнаруживает, что метод, найденный ею 15 лет назад, больше не работает
Хоум-муви о том, как Валерия Гай Германика отправляется с семьей на отдых в Италию: сама Лера, глубоко беременная, ее новый муж Денис и дети — одиннадцатилетняя Октавия и трехлетняя Северина. Они тащат с собой девяностолетнего папу Валерии, Александра Брауна, который ехать совершенно не хочет, а хочет, чтобы ему не мешали тосковать по недавно умершей жене, Лериной маме,— чудесной Наташе, о которой он говорит почти как о святой.
На самом деле все сложнее. Александр Браун — отчим Германики, ее мама Наташа была человеком как минимум непростым, а что касается отдыха в Италии, то он как-то сразу не задается — не зря папа так не хотел ехать.
Изначально Германика собиралась снять комедию о полезном ископаемом советского периода, о человеке, который живет по законам советского времени, на всем экономит, все новое складывает в шкаф и никогда оттуда не вынимает. В одном из эпизодов — дело происходит на каком-то школьном празднике — к Александру ластится человек в костюме тираннозавра (видимо, режиссер хотел подчеркнуть, что в чем-то они родственные души): в кадре два древних существа — одно вымершее, другое вымирающее.
Комедии не получилось, это скорее драма. Германика выбрала идеального героя. Александр Браун — обаятельный, несгибаемый, склочный упрямец, обожает внучек, восхищается новым зятем («Он у тебя золотой»), рассказывает о своем опыте умирания, ссорится с Лерой, фотографируется на визу, показывает внучкам жука, пытается записаться в поликлинику, рассуждает о своей работе на благо страны, тонет, лежит в итальянской больнице, плачет, вспоминая умершую жену. Все это — слезы, ссоры, обиды, воспоминания, жизнь и почти смерть — фиксирует камера. Хотелось бы сказать «бесстрастно фиксирует», но нет. Взгляд камеры кажется не просто любопытствующим, но торжествующим — чем нелепее и растеряннее выглядит папа, тем внимательнее Германика на него смотрит: вот он говорит глупости, раздражается, обижается, не хочет никуда ехать, но все равно, сука, едет, потому что так решила Лера.
Когда 15 лет назад появился безжалостный док «Сестры» (2005), студенческая работа Германики, снятая на режиссерских курсах Марины Разбежкиной в «Интерньюс», зрители были потрясены запредельной степенью интимности фильма. Лера со своей единоутробной сестрой обсуждали мать, вспоминали, как она их била, оскорбляла, водила домой мужиков. Тот фильм начинался фразой сестры: «Я не буду с тобой говорить при включенной камере»,— и с тех пор, все эти 15 лет, Германика отстаивала свое право не выключать камеру, произносить все самое страшное на камеру и для нее. Это работало в нулевые, казалось глотком реальности, гипертрофированной, злой жизнью.
Следующий фильм — мощные, выламывающиеся из привычного документального кино «Девочки» (2005) — утверждал фирменный стиль Германики, стиль разъяренного подростка: смесь эпатажа, нарциссизма и полного неприятия норм и правил. Этот бунтарский шик был виден и позже: в ее игровом дебюте «Все умрут, а я останусь» (2008), удостоенном особого упоминания «Золотой камеры» Каннского кинофестиваля, и в ее нашумевших сериалах «Школа» (2010) и «Краткий курс счастливой жизни» (2011), и в фантасмагории «Да и да» (2014), и даже в YouTube-канале «Вера в большом городе», где Германика беседовала с православными о вере. Ее недавний «Мысленный волк» (2019) тоже снят с намеренным пренебрежением к правилам.
«Папа» — нарциссический сиквел «Сестер», еще одна попытка поговорить о детстве и взаимоотношении поколений. Все члены семьи манипулируют друг другом, перекладывают ответственность за свои проблемы друг на друга. Когда отец и дочь вместе смотрят семейные фотографии, выясняется, что у них абсолютно разные воспоминания о Лерином детстве. Отец уверен, что Леру всегда любили, целовали, все ей разрешали, она же напоминает ему, что однажды мать ее так избила, что Лера пыталась покончить с собой. «Ты меня очень расстроила»,— говорит отец, и становится очевидно, что никакими Италиями, никакой щедростью, никакими требованиями, никакими привычными манипуляциями и милым семейным шантажом невозможно изменить расстановку сил: отец никогда не вспомнит ничего плохого, дочь никогда ничего не простит.
Возможно, фильму больше подошло бы название «Дочь», потому что вторая важная сюжетная линия — взросление Тавы, старшей дочери Германики. Октавия с трудом справляется с подступающим переходным возрастом, то и дело рыдает (мать, конечно, это все снимает) и не находит у матери никакой поддержки. «Жизнь подростка трудна» — вот вся житейская мудрость, которой Лера делится с дочерью. И другая мудрость: «У тебя носки воняют». Даже когда плачущая Тава просит: «Не снимай меня!» — камера упорно следует за девочкой. На вопрос, что с ней происходит, Тава отвечает: «Если спросят по-настоящему, я скажу».— «Я тебя по-настоящему спрашиваю»,— говорит Лера. «Нет».
Нет. Это все не по-настоящему, это все для включенной камеры, напоказ, чтобы некрасиво, чтобы революционно, чтобы вытащить из людей эмоции. Если в 2005-м назад кино, снятое с такой установкой — снимать, пока человек тебя не возненавидит, а потом начать снимать по-настоящему,— казалось откровением, режиссерской удачей, возможностью поймать реальность за хвост и сделать ей больно, то сегодня оно кажется режиссерским и человеческим фиаско, примером бессмысленного насилия над людьми, материалом скорее для психоаналитика, чем для зрителя. Когда ты говоришь подростку: «У тебя носки воняют» — и снимаешь его реакцию, это не глоток реальности, это намеренное унижение. Когда ты показываешь старику запись, на которой он ругается с прислугой, это провокация, а не документалистика.
В сущности, «Папа» — фильм о том, как Германика пытается стать главой семьи, но остается девочкой-подростком, вальяжно обозленной на весь мир. Она не становится взрослой, родив детей, выйдя замуж за бизнесмена, заставив отца поехать отдохнуть против его воли. Не становится взрослой, высказывая папе свои обиды. Не становится взрослой, снимая кино.
Ксения Рождественская
