«Что думать, что гадать?»

24/П-46 г.

Дорогой Семик! Получила сразу все твои письма: две от­крытки, письмо, вернее половина письма, т.к. в нем не оказа­лось наверное четырех страниц. Письмо это получено без всяко­го ко мне обращения, даты, - из этого я сужу, что первых двух листов не достает. По содержанию - тоже не понятно, на какие вопросы ты мне отвечаешь, т.к. в письме изложено только на третий вопрос, а какие первые два - неизвестно. Это меня очень огорчило. В следующий раз не пиши таких длинных писем. Лучше писать чаще и тогда не будут теряться страницы. Вчера получила еще твое письмо от 10/П. Отвечаю сразу на всю эту корреспонденцию, т.к. за все это протекшее время не имела возможности напи­сать.

Во-первых, о сыне. Делали врачи еще несколько раз просве­чивание и последнее показало, что все уже у него в легких рассо­салось. Но пока он стоит и будет стоять на учете в тубдиспан­сере. Чем объяснить это явление - не знаю. Врач говорит, что это часто бывает так. Питание Марик получает очень хорошее, регу­лярно мясо, масло и пр. Но есть он без всякого аппетита, все ест насильно с повседневным скандалом. Ничего ему не помогает, ни уговоры, ни пристыживание. Как только садится кушать - так и начинается сплошное для меня мученье. Из-за этого я так нер­вничаю, приходится пускать в ход и ремень. Без подзатыльников еда не обходится. Я не могу найти подхода к нему и из-за это­го сама часто прихожу в болезненное состояние. Каждая еда - это пытка для меня. У Марика нет абсолютно чувства вкуса, чтобы ему не предложили - ничего он не хочет, все есть насильно, да­вится, срыгивает и проч. Меня это приводит буквально в бешен­ство, я уже не могу сдерживаться. За последнее время нервы еще больше расшатались. Твои письма действуют на него только на миг. Он и сам очень нервный ребенок, очень повышенной чувствительности.

Теперь о маме. Она вполне поправилась, но с ногой все еще мучается, рана не заживает. Врач говорит - надо лежать, а раз­ве она может это выполнить. Все домашние заботы лежат на ней. Избалованность Марика - дело ее рук, хотя она и сердится, ког­да я ей это говорю.

С твоей родней произошло примирение, 2-го февраля я с Мариком были у Розы на именинах Инги, ей исполнилось 13 лет. Там были вся семья С.М., Паши и я с сыном. Приняли внешне нас хорошо с поцелуями, внимательно. Но за весь вечер никто не промолвился словом как нам жилось или живется, как здо­ровье, о тебе тоже - ни слова не говорили, до тех пор пока я сама не сказала, что ты выглядишь хорошо, но по сравнению с Сашей - худой. Саша и Лева совсем стали солидными мужчинами. Роза очень худая и постарела, Паша выглядит хорошо. Мама по­старела, но по цвету лица не уступит молодой женщине.

Марик вел себя довольно возбужденно, продекламировал весь свой запас стихов, загадывал загадки и проч. Обратно С.М., Ан.М. и Марик приехали даже на машине, а я, Люся и Нюма трам­ваем. Я приглашала заходить к нам, но пока никто не приходил за исключением Паши, которая забежала на несколько минут в прошлое воскресение, узнать, нет ли от тебя писем и спросить, в какие дни свободен Марик, чтобы показать его врачу-профес­сору. Роза ограничилась советом устроить Марика в лесную шко­лу. Это, конечно, меня даже обидело. Во-первых, Марик один не может поправиться, т.к. он не может обслужить себя и, ес­ли он дома плохо ест, то там за ним некому следить. Во-вторых, туда помещают детей совершенно истощенных и совсем больных, а в-третьих, для того, чтобы приняли Марика в лесную школу на­до иметь отца на фронте. Конечно, я не думаю отправлять его куда-либо от своих глаз. Ведь ни Паша, ни Роза никогда не могли допустить мысль лечить своих дочек без своего присмот­ра, а мне так легко советуют. Все это оттого, что мы им чужие. Конечно, наше примирение, это результат моего отношения к те­бе, возможно, даже и чувства жалости, я не могла видеть тво­их слез, когда ты просил меня помириться  с твоими родными. Не обижайся - это так. Никогда мы не можем быть близкими родственниками. А довод твой, что надо помириться только для того, что будет легче жить - низок. Я никогда не могу с этим согласиться. Ты привык так рассуждать, т.к. тебе пришлось бо­роться за существование, но я, несмотря на всю тяжесть своих условий - никогда не принимала помощь от людей, которые не ис­кренне ко мне относятся. Зачем это надо? Пусть будет тяжелее, но зато своими силами и уменьем достигается благополучие. Вче­ра я хотела с Мариком пойти к Паше, но она позвонила С.М., чтобы я не приходила, т.к. она уйдет в свой Университет. Просила прийти сегодня в воскресенье, но сегодня мы приглаше­ны к Нинзе на день рождения ее дочки, поэтому опять откладыва­ется визит.

Семик, ты спрашиваешь каким я нашла тебя после такой дол­гой разлуки. Пожалуй, что все таким же, как и был. Внешне ты выглядишь хорошо, я и не могла ожидать этого. А в смысле со­держания тебе похвалиться нечем, ты рассуждаешь все также, по-мальчишески. Во всех твоих выражениях, в письмах и даже в тех беседах, которыми нас осчастливили - промелькнуло, что ты еще далеко не чувствуешь себя ни отцом, ни даже серьезным мужем. Кругом все поверхностный взгляд на людей, на жизнь. К сожале­нию, ты не научился, мне кажется, узнавать людей. Это очень плохо. Ты не растил сына, - поэтому на переднем плане я, ко­торую ты «снова полюбил, как 16 лет назад». А мне кажется, что я тебя не полюбила снова, я любила тебя всегда и эти восемь лет и раньше также одинаково, равно, без скачков.

И сейчас, повидавшись с тобой, я не почувствовала, что ты "особенный", я всегда любила тебя и люблю за все твое и хорошее, и плохое. Как можешь ты разводить небылицы, задавать какие-то глупые вопросы о моей неприкосновенности во время обратного пути... Ведь я только поделилась с тобой впечатлениями во вре­мя обратной дороги в двух-трех фразах. А ты наплел целую ве­реницу опасений и дурацких подозрений. Склонность к демагогич­ности не оставляет тебя в покое. Надо быть серьезнее. Также еще подумал ты серьезно о той посылке, которую просишь прислать тебе. Не буду объяснять, но, конечно, такой посылки я тебе не собираюсь делать. Надо понимать, что я хочу твоего возвращения в семью, приедешь - тогда и будем ознаменовывать этот день среди своих близких и родных. Гораздо было бы полезнее тебе написать еще и еще заявления, ходатайства, чтобы приблизить этот день, а не "заботиться" об "ознаменовании". Еще факт тво­ей крайней непродуманности в отношении учебы Марика. Ты дума­ешь, что бросить занятия по музыке - это выход из положения.Для того, чтобы ребенок не болтался зря, надо им все время заниматься, а я не имею возможности в этом. Лучше уж он будет занят своими делами. Вообще мне уже так трудно воспитывать сына - ты не представляешь.

Менять комнату нашу надо, но смешно, что ты предлагаешь временно переехать в мамину, Неужели ты забыл, что мамина комната еще хуже нашей, тем более, что там несколько лет никто регулярно не живет, там так сыро - жутко.

Вот пока все то, чем я живу. Со здоровьем у меня - все благополучно, не волнуйся. Ждем тебя скорее домой. А пока пришли обещанное.

Большой привет всем, всем, кого я знаю.

Целую крепко.

Твоя Лика.

Не кори меня за излишнюю критичность по отношению к тебе, это только тебе и нам в пользу.

 

Решеты, 10.Ш-1946 г.

Лидука, дорогая. Ты заставляешь меня неописуемо волно­ваться, чем объяснить твое молчание? За все время я получил от тебя лишь одно письмо от 29.I и все... Что уж я не пере­думал, какие только кошмары не чудятся мне...

Что-то случилось с тобой или с Мариком, или мамой?

Ликин, любимая моя женушка, после нашего свидания я ожи­дал, что ты будешь писать мне часто, ведь ты-то знаешь теперь мою жизнь, понимаешь значение каждого письма для меня.

Чем скорее пиши мне.

У меня все по-старому: на той же работе, здоров.

Крепко, крепко обнимаю и целую тебя и сына.

Твой Сема.

Привет всем родным.

 

Решеты, 14/Ш-1946 г.

Дорогая Лидука! Голову я уж совсем потерял в волнении и догадках о причинах твоего молчания. Казалось бы, что после нашего свидания связь между нами должна была бы упрочиться, ты не должна была бы заставлять меня мучиться в беспокойст­ве, а оказалось наоборот... Почему? Что случилось?

Не нахожу себе покоя, тревоге моей нет предела, букваль­но схожу с ума, мерещатся всякие ужасы, самые жуткие картины... Не заболела ли ты после дороги, не случилось ли что с тобой, с Мариком, с мамой? Я получил от тебя одно единственное пись­мо от 29/I, ответил тебе большим письмом, писал еще, а ответа от тебя все нет и нет...

Ради всего святого, Ликин, скорей напиши мне, пришли телеграмму на имя Володи, чтоб я сейчас же мог получить ее, сообщи мне правду о случившемся, ничего не утаивай от меня.

Мне так тяжело стало жить после твоего отъезда, Лидука, если бы ты только знала!.. Твой образ не уходит от меня, тос­ка по тебе, родной моей и любимой, гнетет меня с неимоверной силой. Ты стала мне родней и ближе в тысячу крат, чем когда-либо раньше. Я переживаю такое чувство, как будто я тебя толь­ко что обрел, и ты пленила меня целиком, без остатка. Ты яви­лась ко мне, несчастному и страдающему, поверженному в прах нищему, как сказочная фея, добрая, мудрая, благородная, любя­щая!..

Ты совершила великий подвиг во имя нашей святой любви, и нет такой дани, которую я смог бы принести к твоим ногам, моя Лика!

Кто знает, когда кончится мое несчастье? Я все живу на­деждами на апрель-май-июнь м-цы этого года. Мне думается, что в ближайшее время меня отпустят, желаемое кажется мне ре­альностью. 18.II отправлено мое заявление в Ос.Сов., характе­ристика хорошая, ходатайство поддержано командованием. Что говорят в Москве по моему вопросу, есть ли какие основания для надежды на скорое освобождение? Спрашивала ли ты, где, обращалась ли ты к кому? В начале апреля я вновь напишу заяв­ление, копию отправлю тебе.

Я живу все так же, на прежней работе, на старом месте. Чувствую себя относительно хорошо, только нервничаю очень из-за неполучения вестей от тебя и родных. Питаюсь я хорошо, за это время истратил больше половины, еще на 2 месяца обеспе­чен. Нужны мне сейчас: летний костюм (брюки и гамнастерка), тапочки, носки,   наволочка подушечная, простыня, зубной поро­шок.

Посылаю тебе перечень предметов (краски, кисти, каранда­ши), необходимые нашей культ.-воспит.части. Если сможешь, заку­пи все это за любые цены, возьми счета на имя ОЛП № 1 Краслага, мне по ним заплатят наличными деньгами, хоть 1000-1500 руб­лей. Вышли все это посылкой на мое имя и счета вложи в посыл­ку. Кроме того, если можно, достань песенники, ноты для хора и мужского соло (романсы), пьесы с мужскими ролями. Отправь это бандеролью на имя нач. КВЧ 0ЛП № I Качаловой, приложи и к этому счета, мне заплатят по ним. Во всех этих предметах ощу­щается здесь острая нужда, не можем развернуть клубной работы. Для меня посылай бандеролями, а лучше посылкой, газеты, журна­лы и книги - все это мне сослужит большую пользу.

Как обстоит у тебя дело с дачей и огородом на лето? Как сейчас жизнь в Москве? Помогая мне, не отрывай только на­сущного от себя и сына, ни в коем случае. Как чувствуют себя мама, Самуил? Меня все время не оставляет беспокойство...

Ликин! Что ты предприняла для Марика? Я писал Паше, про­сил оказать нужную помощь, - оказана ли она? Как сейчас здо­ровье сына, есть ли улучшение? Еще раз советую значительно со­кратить его учебу, не переутомлять его занятиями, - потом на­верстаем упущенное, лишь бы он здоров был. Шалит ли он как и раньше? Ведь ему нужен полный покой, чтоб попусту не растра­чивалась его энергия, необходимая для преодоления болезни. Нуж­но еще окончательно выяснить происхождение тех случаев с гно­ем у Марика, и, в случае необходимости, принять меры к лече­нию.

Но, главное, Ликин, ты должна быть спокойной и не терять самообладания. Береги себя, любимая, ты ведь так нужна и мне, и сыну нашему. Мы еще с тобой молоды, и будет время, когда мы еще используем нашу молодость во всем. Не унывай и не отчаивай­ся, надо все преодолеть для счастливого нашего будущего. А я еще мечтаю о семье, о будущих наших детях (ведь мы должны еще иметь дочку и еще одного сына, - не так ли, женушка?), скоро, Лика, эти мечты станут действительностью.

Горячо поздравляю тебя, любимая, с днем твоего рождения и с днем рождения нашего сына. Говорить о моих пожеланиях вряд ли нужно, - ими полна моя душа, рвущаяся к Вам, моим са­мым дорогим и любимым. Но, самое главное, пожелание: это, чтоб Вы были здоровыми и чтоб этот год оказался для нас счастливым годом восстановления нашей семьи. И мне так хочется, чтоб день 31-го мая - день нашего 15-ти летия - мы были вместе, Лика!

Прими мои горячие пожелания, может быть хоть частица из них осуществится в нынешнем году, и нам улыбнется счастье, и мы с тобой повеселимся и порадуемся по настоящему, как этого заслуживает наша честность, наша любовь.

Пришли мне, Лика, фотокарточки. Мое фотографирование задер­жалось из-за отсутствия проявителя. При первой возможности по­шлю тебе свои карточки.

Бываешь ли ты у сестер и у моей мамы? Паша писала мне в открытке от 4.II, что ты с Мариком были на именинах Ингуш­ки, что Марик был центром всего вечера, - они счастливы Ва­шим посещением.

Ликин, побывай с Мариком у моей мамы, этим ты доставишь ей большую радость.

Каковы сейчас Ваши отношения? Сообщения твои  и Пашины о Вашей встрече меня несказанно обрадовали.

Как здоровье мамы и всех наших родных: Нинзы, Васи, Во­лоди, Морозов? Почему и они ничего не напишут мне?

Передай им всем мой горячий привет и благодарность.

Крепко, крепонько целую тебя

- твой Сема.

 

Решеты, 22/Ш-46 г.

Дорогая моя Лидука!

Я уже совсем потерял голову. Чем объяснить такое твое молчание? Ведь за все время я получил от тебя только одно письмо от 29.I, а от Паши открытку и бандероль от 4.II. Что я могу думать, что предполагать?

Самые ужасные картины рисуются моему воображению, не нахожу себе покоя. Нервы мои отказываются выдержать такое испытание, я становлюсь буквальным "психом", не могу рабо­тать, сегодня свалился, заболел, не мог итти на работу.

Неужели ты заболела? Или что случилось с сыном? Или с мамой? Или с моими родными? Но, что бы не случилось, ты долж­на мне сообщить немедленно. Это лучше молчания, легче неиз­вестности.

А ведь мы договаривались с тобой, чтоб часто писать друг другу.

Хочу надеяться, что все благополучно. Горячо поздравляю тебя и сынку с днем рождения. Желаю Вам, моим любимым, здо­ровья и счастья на долгие, многие годы.

У меня все по-старому.

Крепко, крепко целую тебя и Марика,

твой Сема.

Привет всем родным.

 

Решеты, 23.Ш-46 г.

Дорогая моя Лидука! Я уж и не знаю, что случилось у те­бя. Что думать, что гадать?

Вопреки нашему уговору, ты совсем не пишешь мне. Со вре­мени твоего отъезда я получил лишь одно письмо от 29.I и все... Окончательно теряю рассудок, потерял способность спокойно размы­шлять, волнуюсь чортовски... Ругать тебя я не могу. Слишком сильно обаяние нашей встречи, чувство величайшей любви и глу­бочайшего уважения к тебе целиком владеет мною. И, конечно, никаким сомнениям и подозрениям нет места в душе моей.

Что же остается для объяснения твоего молчания? Только самые ужасные догадки о чем-то страшном, случившемся у тебя. Не за­болела ли ты тяжело? Случилось ли что с мамой? Или с Мариком плохо?

Какие только самые кошмарные картины не встают перед моим больным воображением! Я их гоню от себя всячески, а они все лезут и лезут, как осенние мухи, не давая покоя.

Необходимое внешнее самообладание стоит мне очень больших усилий. А я ведь и без того переживаю тяжелое и тревожное для меня время. Я все время так был уверен в предстоящем окончании нашей разлуки, в скором возвращении моем в общество, в нашу семью, - я ведь только и живу этими мечтами!

А враги вновь начали лязгать оружием у наших ворот, под­няли зверино-черчиллевский вой во всех англо-американских под­воротнях... Капиталистические собаки хотят загрызть ненавист­ный им социализм, нашу страну, наш советский народ.

И мучает меня этот вопрос о судьбах нашей Родины, о Вас, моих родных и близких!

И, если стрясется война, и весь наш народ вновь поднимется на борьбу, то где же я буду? Неужели опять мне влачить свое жалкое существование, не имея возможности защищать свой дом, свою семью, Вас, моих родных и любимых? Эти мысли тревожат ме­ня, а к ним примешивается сейчас еще и чувство крайнего бес­покойства из-за твоего молчания. Во имя наших отношений немед­ленно сообщи мне о случившемся, об истинных причинах молчания. Самая плохая и тяжелая правда будет легче для меня неизвестнос­ти. А я все же крепко надеюсь и не теряю уверенности в скором освобождении. Жду апреля-мая с замиранием сердца, с трепе­том.

Ликин, любимая моя женушка!

Что же с нашим сыном, как проходит его лечение, что го­ворят врачи, показывала ли ты его профессору, удалось ли на­ладить необходимый режим его поведения и учебы, есть ли улуч­шения в состоянии его здоровья? Едешь ли ты на дачу, куда и ког­да? Во что обойдется тебе дача и будет ли у тебя огород в этом году? Я думаю, что огородом не надо принебрегать, овощи и картофель нужно запасти в достаточном количестве. Я верю в то, что наш Марик выздоровеет вполне, - сохраняй только спо­койствие и не изводи себя тревогой.

Но как ты сама чувствуешь себя, моя любимая женка?

Твои слова об омерзении, страхе и неприятностях, пережи­тых тобою на обратном пути, в поезде, - что они означают конкретно? Что бы там ни было с тобой, ты должна сообщить мне все подробности, не стесняясь, - я хочу и должен их знать.

Не сказалось ли случившееся в дороге на твоем здоровье?

Родная моя, единственно-любимая Лика!

Ты - счастье моей жизни, мое сокровище! Я должен знать все про тебя, мне будет легче так жить. Ты вошла безраздель­но в мою жизнь, ты - моя плоть и кровь, - я хочу, чтоб у тебя все было хорошо.

Ликин! Ты беспокоилась о возможных последствиях нашей близости во время свидания. Как обстоит у тебя с этим делом? Я думаю, судя по тому, как было у нас с тобой..., что все в порядке у тебя. А ребят (нам обязательно нужны еще девочка и мальчик) мы еще с тобой сотворим, - не так ли, родная женуш­ка?

Еще и еще раз горячо поздравляю тебя и сына с Вашим днем рождения! Желаю Вам здоровья, счастья и многих лет радостной жизни. И единственное, чего я жажду всей силой своей души, - это быть с Вами, моими родными!

Я по-прежнему здоров и работаю на старом месте.

Привет тебе от Саши и от всех товарищей.

От меня привет маме, Самуилу с семьей, всем родным.

Жду твоих телеграмм, писем, бандеролей с книгами и газетами.    Горячо и крепонько целую тебя и сынку

твой Сема.

 

25.Ш.46 г.

Дорогая Лика! Только отправил утром 23-го письмо тебе, а через 2 часа принесли мне твое письмо от 24.П, отправлен­ное тобой 1.Ш. Конечно обрадовался письму, как таковому...

Я все же не понимаю, какие это такие причины не дали тебе в течение месяца возможности написать мне хоть пару строк?

Ты была у меня, но, очевидно, плохо усвоила обстановку, в которой я нахожусь, и определяемое этой обстановкой моя психологическое состояние.

Но тебе этого, слава богу, и не понять... 8 1/2 лет нало­жили свой отпечаток... Ты приехала ко мне и принесла с собой не только радость встречи с женой, с любимой женщиной, с дру­гом, но и явилась для меня олицетворением свободного челове­ка, пришедшего "с той стороны"... На меня пахнуло свежей струей воли, нахлынула волна далеких воспоминаний о когда-то прошед­шем, а теперь недоступном...

И, если я сказал, что полюбил тебя снова, как 16 лет на­зад, то это было искренно с моей стороны. Это чувство могло возникнуть на той почве, на которой я стою. На ней, кроме репейника, крапивы, да тайги дремучей, ничего не ласкает взора! А цветы, что пробиваются среди них, и те без запаха, не ра­дуют, не веселят... И когда ты появилась, то, естественно, мое чувство всколыхнулось, забилось с новой силой сердце... Что же тут удивительного? Неужели твое чувство (если это не привязанность, не просто привычка?) не получило сдвига, толч­ка, а протекало также "ровно  и без скачков", когда мы увиде­лись, встретились с тобой? Хотя... что и говорить! Мой вид, и мое состояние, могли вызвать в тебе, свободном человеке, лишь повышенное чувство "жалости", о чем ты откровенно сообщила мне в своем письме: "я не могла видеть твоих слез".. Поверь, что это были первые и единственные слезы мои за все эти го­ды, высушившие мои глаза.

Ты даже упрекаешь меня в том, что я-де "не серьезный муж". Я  понимаю этот намек твой!!!

8 1/2 лет я прожил без тебя, я не знал все это время и других женщин. И когда мы остались с тобой, разве я, твой муж, не должен был хотеть близости с тобой, разве не естественно было возникновение желания? Хорошо, у тебя были "гос­ти", ты боялась беременности и проч., но, если б ты была серьез­ной женой, то ты все предусмотрела бы заранее. Но как можно любить и не желать? Как можно 8 1/2 лет не жить половой жизнью и, встретившись с любимым человеком, о котором все это время грезил, не пожелать с ним близости?

Что это за "платоническая любовь" возникла вдруг у тебя? И неужели не было тебе радости в нашей встрече? Где же и у кого ты ее еще достанешь? Что же еще может означать упрек в "несерь­езности", как мужа?

Отсутствие тебя, моей жены, вызывает у меня, здорового вполне мужчины и любящего мужа, вполне естественные физические страдания... Мне их несколько легче преодолеть, ибо я нахожусь в иных, чем ты, условиях. Но, встретившись, разве мы не долж­ны были испить до дна из этой чаши?

Мне очень обиден, и тем более не понятен, твой упрек, моя жена!

Или ты под моей "несерьезностью" понимаешь другое? То, что я, как муж и отец, не выполняю своих материальных обязан­ностей, или не являюсь воспитателем сына и другом своей жены?

Но как я могу осуществить материальную помощь, когда я, нищий, сам, к своему стыду, вынужден просить и принимать эту помощь? Но я, подчас испытывающий самую крайнюю нужду, не проявлял никогда алчности и не предъявлял к тебе претензий. И, когда ты уезжала, я не забрал у тебя всех предложенных мне денег, ибо я знал, что они потребуются тебе в пути (и действительно они пригодились, иначе бы ты не уехала так быст­ро). Разве я поступил здесь не как "серьезный муж" или не как друг твой, в равной мере беспокоящийся о тебе?

Прости, Лика! Я бы об этом не говорил,   но я хочу всесто­ронне выяснить основания, имевшиеся у тебя, для такого упрека.

Что же касается воспитания сына, то я здесь совершенно бесполезен. Все мои советы всегда не только отвергаются, но и зло высмеиваются тобою.

За эти годы очень многое изменилось на воле, я лично почти не имею представления о том, как сейчас живут люди, каковы условия, возможности и проч.

Кроме того, ты права, я не растил нашего сына, я его совсем не знаю, и я поэтому, могу давать советы, имеющие лишь теоретическое значение, но лишенные, в твоих глазах, практи­ческого смысла.

Но Марик мне дорог и близок не меньше, чем тебе, Лика!

Я его не растил не потому, что не захотел. И не потому, что я, муж и отец, бросил свою семью. И, поэтому, не нужно каждый раз издеваться над моими отцовскими чувствами и корить меня, как недостойного отца и мужа.

Но, послушаюсь твоего совета: не буду писать длинных писем. Продолжим потом...

Надеюсь, что ты будешь все же находить время для меня и станешь писать чаще.

Крепко целую тебя и сына, еще и еще раз поздравляю Вас с днем рождения

- твой Сема.

Привет маме, Самуилу с семьей, всем родным.