Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Что мы празднуем?

4 ноября мы отмечаем новый для нашего поколения праздник…

Что мы празднуем?

Роман Иванов  
Роман Иванов

4 ноября мы отмечаем новый для нашего поколения праздник. День народного единства. День, когда почти 400 лет назад русское ополчение освободило Москву от польских захватчиков. День Казанской иконы Божией Матери. Словом, по большому счету, день окончания Смутного времени.

Сопоставление — то Смутное время и наше — лежит на поверхности. В чем заключается «смутность» нашего времени, все мы достаточно ясно себе представляем. А вот что творилось в России 400 лет назад, мы представляем — вот такой каламбур — смутно. Не беру профессиональных историков и всех, кто знает и ценит историю. Говорю о большинстве. Кто-то что-то помнит из школы. Кому-то что-то говорят имена Лжедмитрий и Марина Мнишек. Кто-то даже помнит пушкинского «Бориса Годунова». Отрывочные и разрозненные сведения. Из которых все же не ясно: заслуживает все это всенародного праздника или нет?

Поэтому я решил дать на нашем сайте небольшой исторический ликбез.

Смутное время… Русский историк С. Платонов писал, что «начальный факт ХVII в. — смута — в своем происхождении есть дело предыдущего ХVI века, и изучение смутной эпохи вне связи с предыдущими явлениями нашей жизни невозможно».

Правление Ивана Грозного (1533-1584) привело к глубокому кризису, охватившему все сферы общественной и экономической жизни страны. Искусственное деление государства на земщину и опричнину было задумано, по мнению ученых, для сокрушения влияния боярства. Однако, ослабив боярство, царь «не мог скоро создать другой правительственный класс, достаточно привычный и способный к управлению» (В.Ключевский). С другой стороны, террор «опричных людей» Грозного затрагивал не только бояр, но пагубно сказался на настроениях русских людей всех сословий: в стране «водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего» (С Соловьев).

Таким образом, раздор и репрессии в среде правящей элиты объективно ослабляли верховную власть (несмотря на личный деспотизм самого царя) и создавали почву для «бунташного брожения» в народе. Кроме того, государство было истощено двадцатью пятью годами тяжелой и бесперспективной для России Ливонской войны. Военные и политические просчеты Грозного привели к тому, что Московское государство, поглощенное борьбой за Ливонию, оказалось неспособным отразить нападение с юга (1571): крымский хан Девлет-Гирей дошел до Москвы, захватил, разграбил и сжег столицу, опустошил русские земли, лежащие на пути…

Как отметил С. Платонов, «писцовые книги и летописи того времени объясняли сильное запустение центральных южных областей государства главным образом татарским набегом (…)» Сказались и «моровые поветрия» — эпидемии чумы и холеры. Однако была еще одна причина того, что русская земля, по словам самого Ивана Грозного, «в пустошь изнурилась» и «в запустение пришла».

Расширение Московского государства (после покорения Казанского (1552 г.) и Астраханского (1556 г.) ханств) привело к массовому переселению на новые территории. Во-первых, Грозный, из соображений военного порядка, охотно раздавал служилым людям земли на рубежах России. Во-вторых, крестьяне мигрировали на окраины в поисках «лучшей доли», спасаясь от непомерного гнета своих господ. До поры до времени, ради обороны и освоения новых земель, эти миграции поощрялись: существовали, в частности, податные льготы для переселенцев.

Уменьшение численности населения в центральных областях государства привело к сокращению сбора податей, то есть к оскудению казны. В поисках дохода правительство отменило податные льготы для духовенства (Соборный акт 1584 г.), приняло ряд указов по закрепощению крестьян, вообще увеличило подати и налоги. Эти меры, к тому же запоздалые, существенно не пополнили казну, но вызвали крайнее недовольство народа. Разорившиеся посадские люди и беглые холопы пополняли ряды преступников, промышлявших разбоем…

«Сильная рука» Ивана Грозного сдерживала социальное напряжение — однако в 1584 году он скончался.

Правление его наследника, Федора Ивановича (1584-1598), было отмечено борьбой между боярскими родами за близость к престолу, влияние на молодого царя и — в перспективе — государственную власть. Сам Федор, болезненный, «младенец по способностям» (С.Соловьев), был практически не в состоянии управлять страной. «От забот государственных он устранялся и передал их в руки своих ближних бояр» (С.Платонов).

Самым «ближним» из них являлся Никита Романович Захарьин-Юрьев (родной дядя Федора), но после его смерти (1585 г.) всю полноту власти получил шурин царя Борис Годунов. Путем ловких интриг он оттеснил от престола всех других претендентов на «опекунство». По словам В. Ключевского, «он (Борис) правил умно и осторожно, и четырнадцатилетнее правление Федора было для государства временем отдыха от погромов и страхов опричнины».

Тем не менее, от одних «ума и осторожности», социальная напряженность в государстве не исчезла. Народ во всех своих бедах винил Бориса, олицетворяющего реальную власть в государстве. Когда в Угличе при неясных обстоятельствах погиб младший сын Грозного Дмитрий (1591), виновником этой смерти молва нарекла Годунова. Сообщение следственной комиссии, возглавляемой князем Василием Шуйским, о том, что царевич «зарезался сам в припадке падучей», только усилило слухи.

А действительно ли Годунов, говоря по-современному, «заказал» это убийство? По этому поводу у историков так и не сложилось единого мнения. Современный ученый Р. Скрынников, например, считает: в обстановке, сложившейся тогда в государстве (угроза как вторжения извне, так и народного восстания; большие шансы не Годунова, а кого-то из Романовых занять трон по смерти Федора), гибель Дмитрия «являлась для Бориса событием нежелательным и, более того, крайне опасным».

Так или иначе, но в 1598 году, после кончины Федора, оставшегося бездетным, Земский собор под председательством патриарха Иова («приятеля Годунова», по словам Ключевского) избрал на царство Бориса.

Царствование Годунова было противоречиво по своему характеру — соответственно противоречивы и мнения о нем отечественных историков. С. Платонов считал Бориса «одним из симпатичнейших московских царей». Даже  Н. Карамзин, убежденный, что смерть Дмитрия — дело рук Годунова, признавал: «хвалили его (…) за ревность искоренять грубые пороки народа»; «первые два года его царствования казались лучшим временем России (…), все (…) могли быть довольны за себя и еще довольнее за Отечество». С другой стороны, С. Соловьев упрекал Бориса в «малодушии», «недостатке нравственного величия», неспособности к «действиям прямым, открытым». Н. Костомаров утверждал, что «ничего творческого в его природе не было», что Годунова отличали «узкое себялюбие и чрезвычайная лживость».

Разумеется, характер любой личности складывается под веянием обстоятельств, в которые она поставлена. Новому московскому царю, «не наследственному вотчиннику, а народному избраннику» (В.Ключевский), приходилось опасаться враждебности бояр, видевших в нем выскочку, «проныру лукавого». Из-за этих опасений Борис хоть и не восстановил антибоярскую карательную систему Грозного, но сделал кое-что в духе последнего: «была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора (…). Донос и клевета быстро стала страшными общественными язвами (…), сопровождались опалами, пытками, казнями и разорением домов». Это не прибавило царю популярности среди знати. Не заслужил он ее и среди простых людей, поскольку со времен Грозного «основные воззрения на государственный порядок и общественный строй не изменились» (Н.Костомаров). Мало того, Годунов издал «указ о сыске беглых» (1598) — новый шаг к окончательному закрепощению крестьян.

Тем не менее миролюбивая внешняя политика царя, некоторые удачные его решения, касающиеся экономической жизни (благотворительность, льготы иностранным купцам, привлечение в страну — за столетие до Петра Великого! — «промышленных людей») опять отсрочили социальные потрясения. Но время для них все-таки настало.

В начале ХVII века страну поразили неурожаи 1601\1602 гг. Хлеб резко подорожал и стал недоступен большинству населения. (По свидетельству русского писателя-монаха Авраамия Палицына, тольков Москве голодной смертью умерло 120 тысяч человек!) Начались голодные бунты.

Правительство пыталось бороться с голодом, но неумно. Ярким примером такой «борьбы» явилась описанная С. Соловьевым раздача денег неимущим: «когда же они приходили в Москву с пустыми руками, то не имели средства содержать себя одной царской милостью и умирали с голоду».

В голодной стране вновь, как и во времена Грозного, возросла преступность… Несколько разбойничьих шаек, состоящих в основном из беглых холопов, объединились под предводительством Хлопка (осень 1603 г.) и стали представлять серьезную угрозу для самой Москвы. Хотя они были вскоре разгромлены, а сам Хлопко схвачен и казнен, волнения не прекращались.

Так была подготовлена почва для собственно Смутного времени.

В 1601 году в Польше объявился самозванец, выдающий себя за царевича Дмитрия, чудом спасшегося от смерти. Не вполне ясно, сам ли он решил пуститься в такую авантюру или же его «выпестовали» враждебные Годунову бояре. Последнего мнения придерживались такие выдающиеся ученые, как М. Ключевский и С.Платонов. Сам Борис, узнав о самозванце, прямо сказал своим боярам, что это «ваших рук дело». Известно к тому же, что в юности самозванец — Григорий Отрепьев — жил при дворе у князей Романовых и Черкасских.

Впоследствии он постригся в монахи, сменил несколько монастырей, пока не очутился в Чудове. Оттуда Отрепьев бежал в Литву, «провел несколько времени безвестно» (С.Платонов), потом стал слугой польского князя Адама Вишневецкого и «открылся ему во время болезни».

Поддержанный частью польской знати (хотя впоследствии, в 1605 году, сейм Польши официально запретил согражданам оказывать содействие самозванцу) и римской церковью, самозванец собрал войско «из поляков, а главным образом казаков».

В октябре 1604 года силы Лжедмитрия вступили в пределы Московского государства. Народ, измученный лишениями голодных лет, охотно верил в «царевича» и его праведную миссию. Войско московского царя, соответственно, было деморализовано и не оказывало достойного сопротивления отрядам самозванца.

В апреле 1605 года Годунов внезапно скончался. Это смерть резко ускорила дальнейшие события. И войско, и московская знать перешли на сторону Лжедмитрия. В июне в Москве вспыхнуло восстание, направленное против наследника Бориса — его сына Федора. Мятеж подогревали и направляли высокопоставленные сторонники самозванца (в том числе Василий Шуйский, который «совершенно отрекся от своих прежних показаний» и подтвердил факт «чудесного спасения» царевича). Федор, его сестра и мать были убиты. 20 июня Отрепьев триумфально въехал в Москву.

Однако «Лжедмитрий сослужил свою службу уже в момент воцарения, когда умер последний Годунов…» (С.Платонов). Личность Отрепьева как властителя Руси не могла устроить бояр: он был неродовит, чужд их среде, к тому же «действовал слишком самостоятельно», по выражению Ключевского. С другой стороны, польские и римские покровители Лжедмитрия также не были им довольны. Отрепьев, отмечает С. Платонов, «вовсе не спешил подчинить русскую церковь папству, а русскую политику — влиянию католичества», зато как авантюристичная натура грезил утопическими планами, вроде «покорения Турции».

Народ же был неприятно удивлен иноземными повадками нового царя, однако не настолько, чтобы сразу забыть все связанные с ним надежды. Так что антиотрепьевский заговор, возглавленный не кем иным, как «старым интриганом и лжецом» (С.Пушкарев) Василием Шуйским, был делом сугубо боярским.

В результате этого заговора Лжедмитрий был низложен 17 мая 1606 года и впоследствии убит.

Новым царем стал, естественно, Шуйский. Он был не избран представительным органом — Земским собором (как Борис Годунов), но «выкрикнут» группой заговорщиков-бояр. «Боярский царь» пообещал править всегда совместно с Боярской думой, фактически присягнул ей.

«Некорректный путь Василия Шуйского к престолу и его зависимость от кружка бояр, его избравших» (В.Ключевский), сама личность этого вельможи, трижды менявшего свои убеждения в угоду своей выгоде, — все это вызвало огромное раздражение народа. Идея же о «спасенном царевиче» по-прежнему была очень популярна: по словам Ключевского, «самозванство становилось стереотипной формой (…), в которую отливалось всякое общественное недовольство».

Именем царевича Дмитрия поднялись против Шуйского Путивль, Тула, Рязань, Северская земля… Среди лидеров восставших выдвинулся бывший холоп опального князя Телятевского, сосланного Шуйским в Чернигов, Иван Болотников. Он практически возглавил мятеж. Под его знамена стали стекаться не только представители знати, недовольные Шуйским, но и — в гораздо большем количестве — простые люди, видящие в бунте прежде всего возможность отомстить своим родовитым угнетателям, отобрать их богатства. Это придало движению характер крестьянской войны (первой в России).

В августе 1606 года Болотников разбил войска Шуйского под Кромами и Ельцом и осенью подошел к Москве. Однако дворяне, поняв «крестьянский» характер движения, к которому примкнули в надежде свергнуть «боярского царя», решили выбрать из двух зол меньшее. Они пришли с повинной к Шуйскому, объединившись с ним против «воровских людей». Болотников был отброшен от стен Москвы, борьба с ним продолжалась до полного разгрома в Туле (1607).

По версии Льва Гумилева, еще до того, как возглавить движение, Болотников встречался в Польше с Лжедмитрием II, уже подготовленным в «мастерской русского самозванства пана Мнишка» (В.Ключевский), и привез от него письмо с рекомендациями. Но в полной мере Лжедмитрий II проявил себя лишь в 1607 году, когда Болотников (называвший себя «воеводой царевича Дмитрия») был уже блокирован в Туле.

О личности нового авантюриста не сохранилось даже и тех сведений, которые мы имеем о первом самозванце. Его называли то «поповским сыном Матвеем Веревкиным», то «царским дьяком», то «подьячим». Он собрал войско, похожее на то, что было в подчинении Григория Отрепьева, то есть «из польских авантюристов, казачества и всяких проходимцев», и выступил в поход на Русь. Остановленный верными Шуйскому войсками, самозванец расположился станом в тогда еще подмосковном селе Тушине.

По словам Л. Гумилева, «ни та, ни другая партия победить не могли: за Шуйского никто не хотел класть голову, а Тушинского вора поддерживали только поляки и казаки (…), которые занимались грабежом окрестных территорий». Вообще, по выражению С. Платонова, в Тушине «над политическими преобладали задачи хищнические». Поляки и «русские воры» вели себя, как бесцеремонные оккупанты в завоеванной стране, грабя, убивая и насилуя. Лжедмитрий II пытался расширить сферу своего влияния, посылая своих приспешников покорять русские города. Провинциальные жители, противники Шуйского, «целовали крест» самозванцу, но быстро обнаруживали, что соратники мнимого царевича — «не царево войско, а воровской сброд» (С.Платонов), и восставали против него.

Возмутились Тушинским Вором почти все города по средней Волге и на север от нее (Нижний Новгород, Владимир, Галич, Вологда). Так провинция самостоятельно, без помощи Москвы, объединилась для борьбы с общим врагом — разорителем Руси. Началась «народная война» (Н.Костомаров).

В Москве же сложилось своеобразное «двоевластие» — реальной власти не имел ни Шуйский, ни Лжедмитрий II. Знать металась от одного «правителя» к другому, из Москвы в Тушино и обратно, надеясь выиграть при любом исходе.

Видя, что истинных приверженцев у него немного, Шуйский решает заключить союз со Швецией. Переговоры, которые вел племянник царя Михаил Скопин-Шуйский, окончились в феврале 1609 года. Швеция обязалась предоставить московскому царю военную помощь (6 тысяч человек) в обмен на отказ России от притязаний на Ливонию, город Корчу с уездом и союз против Польши. Со шведскими войсками Скопин-Шуйский начал успешное движение от Новгорода к Москве, громя отряды самозванца. Силы Лжедмитрия II окончательно были сломлены в сражении под Тверью.

Одновременно от Астрахани вверх по Волге начинают свой освободительный поход верные Шуйскому войска Ф. И. Шереметева. Осенью 1609 года силы Скопина и Шереметева встретились и объединились под Москвой, в Александровой слободе.

В то же время, в сентябре, началась прямая польская интервенция: король Сигизмунд III, в ответ на союз Швеции и России, осадил Смоленск. Польский король, естественно, рассчитывал на помощь своих соотечественников, воевавших за Лжедмитрия II. Он призывает поляков служить своему королю, а не самозванцу. Отвергнув игру с фальшивыми Дмитриями, которых трудно контролировать, Сигизмунд решил лично захватить власть в России. Часть «тушинских» поляков склонилась на сторону короля, но многие были не согласны променять вольную разбойную жизнь на официальную службу.

Так в тушинском лагере произошел раскол. Сам Лжедмитрий II, по большому счету не нужный ни той, ни другой стороне, потерял в собственном стане влияние. Почувствовав это, он с небольшой группой своих соратников бежал в Калугу.

Лагерь распался: приверженцы Сигизмунда отправились к нему под Смоленск, поклонники разбоя сколотили воровские шайки, не преследовавшие никаких целей, кроме уголовных. Среди русских «тушинцев» было похожее разделение. Часть из них сохранила верность самозванцу (и ушла с ним в Калугу).

Таким образом, к моменту объединения под Москвой верных Шуйскому войск Тушинского лагеря не существовало.

Русские бояре, сторонники Сигизмунда (недовольные Шуйским и разочаровавшиеся в самозванце), решили просить на царство королевского сына Владислава. Они, впрочем, оговорили условия, на которых принимают польского правителя, суть которых — во-первых, не допустить чуждых для России перемен (в области религии, государственного устройства и т.д.), а во-вторых, поставить иноземного властителя под контроль русского боярства. Сигизмунд согласился на эти условия, и такой договор был подписан 4 февраля 1610 года.

Польское войско под командованием гетмана Жолтовского начало наступление на Москву. В июне 1610 года у села Клушино оно встретилось с силами Шуйского под командованием его брата Дмитрия (Скопин-Шуйский умер еще в апреле) и наголову разбило их.

Видя теперь уже полное бессилие московского царя, активизировался и Лжедмитрий II. Покинув Калугу, он подступил к русской столице.

После клушинского поражения Шуйский потерял последних приверженцев. Дни его власти (хотя бы номинальной) были сочтены. 17 июля он был свергнут, а через два дня насильственно пострижен в монахи. Во главе москвичей, восставших против «боярского царя», оказался дворянин Прокопий Ляпунов.

Дальнейшая судьба страны решилась, когда войска Жолкевского, в ответ на обещание Москвы присягнуть Владиславу, разгромили силы Лжедмитрия II (сам он вновь бежал в Калугу) и вступили в столицу.

Москва торжественно присягнула полякам 27 августа.

К Сигизмунду, под Смоленск, отправилось русское «Великое посольство» (1000 человек), возглавляемое митрополитом Филаретом и князем Голицыным. Оно должно было объявить о готовности страны принять Владислава и настоять на том, чтобы польская армия покинула Россию. Своих целей «Великое посольство» не добилось. Польский король не хотел, чтобы его сын принял православие (одно из русских условий), а главное — сам имел виды на московский престол: имя Владислава было лишь прикрытием. Он не только не согласился на вывод войск, но принуждал русских посланцев содействовать быстрейшей сдаче Смоленска.

В Москве и по всей России нарастало возмущение поляками-оккупантами, поощряемое московским патриархом Гермогеном, который рассылал по стране антипольские воззвания. Русские города сплотились «в борьбе и единении против поляков», как незадолго до этого — против шаек Лжедмитрия II. (В декабре 1610 года Тушинский Вор был убит своими же приспешниками из-за личных счетов.)

Если патриарх Гермоген был «нравственным вождем» восставших, то «ратным предводителем» их стал Прокопий Ляпунов, свергнувший Шуйского. В январе 1611 года возглавляемое им ополчение двинулось на Москву, пополняясь земскими дружинами со всех концов государства. Даже часть бывших тушинцев во главе с атаманом Заруцким и князем Трубецким примкнула к этим силам.

19 марта в столице началось антипольское восстание. На помощь москвичам подоспели передовые отряды ополчения под командованием князя Дмитрия Пожарского. Поляки, вместе со своими сторонниками из русских бояр, заняли круговую оборону в Кремле и Китай-городе.

К апрелю в столицу вошли основные русские силы. Сигизмунд, поглощенный осадой Смоленска, был не в состоянии существенно помочь московскому гарнизону. Казалось, что русская победа близка…

Однако в ополчении начались раздоры, поскольку оно состояло из разных общественных групп, имеющих несходные интересы, временно связанных только желанием изгнать иноземцев. Ополчение практически взяло на себя функции государственной власти, и за эту власть между собой боролись Ляпунов, представлявший служилых земских людей, и Заруцкий, казацкий атаман. Первый стоял за воссоздание прежнего государственного устройства; второй благоволил «казацкой вольнице». Разумеется, земские и казачьи дружины не могли ужиться мирно между собой.

30 июня 1611 года на «войсковом соборе» был принять «приговор» о составе и работе нового правительства — из Ляпунова, Заруцкого и Трубецкого (не имевшего существенного влияния). Однако Заруцкий и его сотоварищи не удовлетворились этим. Через месяц Ляпунов был убит людьми Заруцкого. Но «не нашлось человека, который мог бы заменить Ляпунова». Казачество подняло голову, и теснимое им дворянство стало «брести розно, разъезжаться по домам» (С.Платонов). Русские силы стали разлагаться — к большой выгоде иноземных захватчиков.

Так социальные противоречия, подобные тем, что погубили движение Ивана Болотникова, привели к распаду и первое антипольское ополчение. В начале лета 1611 года Сигизмунд наконец взял Смоленск. Еще до этого им было арестовано «Великое посольство». Швеция, презрев договор с низложенным теперь Шуйским, также начала оккупацию России. 16 июля шведы взяли Новгород. Во Пскове появился так называемый Лжедмитрий III, некий Сидорка…

Таким образом, во второй половине 1611 года «Московское государство представляло зрелище полного видимого разрушения (…). Государство, потеряв свой центр, стало распадаться на составные части (…), преображалось в какую-то бесформенную, мятущуюся федерацию» (В. Ключевский).

Второе земское ополчение, руководимое Мининым и Пожарским, началось практически осенью 1611 года — с воззвания патриарха Гермогена, посланного им из польского заключения в Нижний Новгород. Так этот город был поставлен «в центр движения» (С. Платонов). Послания патриарха, призывающие к борьбе против интервентов, зачитывались на городских собраниях (вошедших в обычай в эпоху Смутного времени и отсутствия центральной власти, поддержанной народом). На одном из таких собраний, после прочтения грамоты от Гермогена, нижегородский староста Козьма Минин призвал собирать ополчение: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам (…) ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником».

Начальником, то есть воеводой, был избран, по предложению Минина, князь Дмитрий Пожарский, видный участник первого, «ляпуновского», ополчения, который жил неподалеку от Нижнего и лечился от ран, полученных во время боев за Москву 19 марта. Как Пожарский сказал впоследствии, Минин «у того великого дела был и казну собирал». Нижегородцы давали «третью деньгу», то есть третью часть имущества, на нужды ополчения. Собирая силы, жители Нижнего обратились за содействием к другим городам. В ополчение стали стекаться все противники шведов и поляков.

В марте 1612 года ополчение было практически сформировано. В начале апреля оно заняло Ярославль, где обосновалось до августа, образовав «Совет всей земли» — практически временное правительство. Оно добилось нейтралитета шведов, обезопасив таким образом тылы.

Уладив эти проблемы, в конце августа силы Минина и Пожарского двинулись на Москву. Здесь они объединились с остатками первого ополчения — казаками, возглавляемыми Трубецким (Заруцкий и верная ему «воровская» часть казаков ушла в Калугу, где его ожидала вдова обоих Лжедмитриев Марина Мнишек с сыном по прозвищу Воренок.) Сигизмунд, чьи войска были обессилены долгой осадой героического Смоленска, смог послать на выручку своему гарнизону, запертому в Москве, сравнительно небольшой конный отряд, который был ополчением разбит.

22 октября (4 ноября по новому стилю) начался штурм, и в несколько дней Москва была освобождена от поляков. Последующие попытки Сигизмунда прорваться к Москве потерпели неудачу. Провал одной из них навсегда связан с именем Ивана Сусанина…

15 ноября Пожарский издал грамоту, в которой звал «по десяти человек» от русских городов для выбора царя.

7 февраля 1613 года Земский собор избрал на царство Михаила Федоровича Романова, отвергнув и Владислава, и «заместительницу» Лжедмитриев — Марину Мнишек с сыном Воренком.

Страну ждало множество трудностей. Но центральная государственная власть в России оказалась восстановлена. Смутное время прекратилось. Из «бесформенной, мятущейся федерации» страна превращалась, хотя и с большим трудом, в полноценное государство с крепким управлением.

Вот что мы празднуем отныне 4 ноября.

Ваш Роман Олегович Иванов

Опубликовано
4.11.2005


 
773


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95