“Она просто соткана из секса!” — восхитился однажды Вячеслав Зайцев Мариной Нееловой, для которой создавал театральные костюмы. Однако это лишь экспрессивная констатация. Истинные ее увлечения, встречи, расставания — все за кадром и вне обсуждения. Прима “Современника” не рассказывает о тех, кого любит или любила. Ни-че-го. Ни о первом браке с актером Театра на Таганке Анатолием Васильевым, ни о бурном романе с гроссмейстером Гарри Каспаровым. Эти факты предали огласке бывшие спутники актрисы…
Вот уже много лет она счастлива во втором браке. Ее муж — дипломат Кирилл Геворгян. Дочь — художница Ника НЕЕЛОВА. Ей двадцать четыре года, она давно живет за границей. Столица Великобритании стала для нее хорошим карьерным трамплином: после победы на престижном конкурсе о ней много писала западная пресса. Ника впервые согласилась поговорить о том, что обычно обходит молчанием ее знаменитая мама.
Скорлупа, пепел, жженый сахар, воск, овечьи кости... Для непосвященного все это похоже на ингредиенты колдовского зелья. А для Ники Нееловой — обычный рабочий материал. Она занимается инсталляциями — весьма трудоемким видом современного искусства. Сделать себе имя в этом жанре непросто. Редкие художники удостаиваются чести попасть в постоянные экспозиции или частные коллекции. Однако Ника, судя по всему, на верном пути: в конце 2010 года она стала победительницей престижного конкурса «Новые сенсации», который курирует лондонская галерея Чарльза Саатчи совместно с британским телевидением. Он проводился среди выпускников художественных вузов Великобритании — из сотен претендентов выбирают четырех финалистов, среди которых определяют сильнейшего. Им и стала Ника. Она миниатюрна и обаятельна, у нее мелодично-счастливый голос и притягательный взгляд голубых глаз. Держит дистанцию — доброжелательно, но жестко. Что ж, наследственность. Ее мама, легендарная Марина Неелова, чрезвычайно редко дает интервью и холодно пресекает вопросы о личной жизни. А отец, Кирилл Геворгян, дипломат. И этим все сказано. Так что Ника — истинная дочь своих родителей, о которых рассказывает взвешенно и мало. Однако даже этой скупой информации достаточно, чтобы составить представление о мире, который сформировал ее как личность.
Ника за границей прожила дольше, чем на родине. В пять лет она уехала с родителями во Францию. В одиннадцать вернулась обратно в Россию, а в шестнадцать покинула ее практически окончательно, приезжая сюда изредка на неделю-две.
— Ника, где вы сильнее чувствуете себя иностранкой — здесь или за рубежом?
— Сейчас мне более привычно жить там. С тех пор как я уехала из Москвы, прошло уже восемь лет. За границей я получила образование, начала карьеру, чего-то добилась и теперь пытаюсь определить свои перспективы. Для меня очень важно самореализоваться. В Москве у меня на данный момент нет работы, знакомств и связей. А вообще, мне кажется, я научилась совмещать две культуры — русскую и западную. Мне импонируют европейский минимализм во всем, сдержанность и даже в какой-то степени отстраненность. И при этом мне так же близки русские черты, сочетающие в себе некое изобилие всего. Эти две крайности мне очень дороги, так как они обе — часть меня.
— Что вам вспоминается из раннего детства, до первого отъезда?
— Детский сад, холодная зима, комбинезоны, жизнь с мамой, ее уходы на репетиции. Она никогда не брала меня с собой на работу — не хотела, чтобы меня заинтересовала театральная жизнь. В итоге она оказалась права, у меня никогда не появлялось желания стать актрисой.
— В 1995 году вы с мамой переехали в Париж вслед за вашим отцом, получившим там дипломатический пост. Трудно было адаптироваться к жизни на новом месте?
— Папа отвел меня в школу через два дня после нашего приезда. Мне было пять лет, и я не знала ни слова по-французски. Сначала на пальцах объяснялась, ходила за ручку с преподавателем. Но мне очень не нравилось, что я от кого-то завишу. Это стало хорошим стимулом, чтобы быстрее освоить язык.
— Как к вам относились одноклассники?
— Сначала издевались — смеялись и убегали. Но вскоре я выучила язык и уже не стеснялась отвечать им. И больше никто меня не трогал. Через два-три месяца я довольно бегло говорила по-французски, а спустя год свободно училась и стала первой в классе.
— А родители заступались, когда вас обижали?
— Нет, никогда. Я безмерно им благодарна за то, что они приучили меня самой решать свои проблемы и добиваться того, чего хочу. И не полагаться на кого-то постороннего. Это мне очень помогает сейчас, когда я живу за границей одна. К тому же с такими родителями рано приходит желание доказать им и себе, что я не только их дочка, но и могу добиться чего-то самостоятельно. А потом это доказывание становится частью жизни.
— Дети быстро привыкают к новой среде. Не было такого момента, что вы почувствовали себя скорее француженкой, чем русской?
— Во Франции я очень быстро адаптировалась и превратилась в типичного парижского ребенка — у них у всех одинаковые аккуратные кофточки, туфельки и очень плохие характеры. Но мой папа всегда воспитывал меня как человека двух культур. Он научил меня любить Францию, но при этом не забывать, откуда я родом. Он рассказывал мне, когда и как в России отмечают Масленицу, Пасху. При этом мы праздновали и католическое Рождество, и православное. Папа вообще открыл для меня безграничные горизонты. Он подарил мне сначала Францию, затем Голландию, где был чрезвычайным и полномочным послом. Без него я бы там не оказалась.
— Каких принципов в воспитании придерживались ваши родители?
— Все решения с самого раннего детства я принимала сама. Они меня все время к этому подталкивали. Я окончила школу экстерном в пятнадцать лет — на полтора года раньше других, сама выбрала учебное заведение в Голландии — Королевскую академию искусств и специальность — скульптуру... Хотя тогда родители предпочли бы, чтобы я выбрала архитектуру.
— Правда ли, что вы стали самым молодым абитуриентом за всю историю существования академии?
— Да, говорят, что так... Я поступила в академию в шестнадцать лет, что для Европы очень рано. Туда предпочитают брать людей, у которых уже имеется жизненный опыт. Однако главе департамента понравилось мое портфолио — и меня зачислили. Правда, мне пришлось выучить голландский в рекордные сроки — за три месяца. В академии преподавали только на нем.
— В вашей биографии были сумасбродные выходки, свойственные юности?
— Было много разного, но в основном я старалась быть «правильной» дочерью посла и дипломата. Поскольку мама часто улетала в Москву на спектакли, я ходила вместе с папой на приемы. Этикет сложности для меня не представлял. Меня с трех лет приучили есть с ножом и вилкой и не держать локти на столе. Кроме того, перед переездом в Голландию мы с мамой прочитали много книг по этикету, где были описаны все детали. И потом, меня всегда очень привлекала идея монархии. Несмотря на то что в Голландии она демократична и скромна, наличие королевы, фрейлин, жизнь при дворе — это все как-то волновало мое воображение.
— Неужели вы никогда не огорчали родных?
— В детстве я была достаточно дерзкой, своенравной девчонкой, никогда никого не слушалась и училась исключительно на своих ошибках. Мама меня много критиковала — жестко, но всегда объективно. Благодаря ей я была способна выдержать жесточайшую критику от преподавателей академии. Студентам они часто говорили в лицо ужасные вещи: «какие вы бездарные, неспособные — и темы ваши пустые и никчемные». В общем, на экзаменах лились слезы, летали стулья из окон. Многие студенты не выдерживали и уходили. Меня же критика всегда стимулировала. Если ругают, то есть возможность роста. У нас в академии похвала считалась плохим знаком — значит, тебе сочувствуют. Все начинали бояться, когда слышали в свой адрес положительные комментарии.
— Англия известна своим фанатичным отношением к спорту. Вас это как-то затронуло?
— Нет сейчас времени на него. А раньше я была спортивной — плавала, играла в теннис, занималась гимнастикой и верховой ездой. Особенно любила скачки с препятствиями, хотя слишком часто неоправданно рисковала, падала с лошади и иногда препятствия брала уже без коня. Мне нравилось игнорировать чувство страха... Родители нервничали, но виду старались не подавать.
— Инсталляция «Принципы повиновения» принесла вам победу на конкурсе «Новые сенсации», ее называли удачной и философски глубокой. Вы могли бы популярно объяснить, что означает ваш гимн абстракционизму — это масштабное сооружение с многочисленными грузами?
— Грузы — это языки колоколов, которые я отлила из воска по образцам, взятым в литейной мастерской Whiechapel, где отливали все лондонские колокола, в том числе Биг-Бен. Это тема, которой я давно занимаюсь, — показывать то, что обычно скрыто от глаз. Языки колоколов почти никогда не видны, никому не знакома их форма. А в восковом воплощении они теряют свои акустические свойства — становятся хрупкими предметами, извлеченными из своего привычного контекста, времени и истории. Так что языки колоколов уже не исполняют изначально предназначенную для них роль.
— Как ваша жизнь изменилась после победы в конкурсе?
— Я получила много интересных предложений, у меня прошла персональная выставка в Лондоне. Также мои работы были показаны на выставках в Базеле в Швейцарии, в Париже, в Литве и в Германии. «Принципы повиновения» и еще одна инсталляция были приобретены для галереи Саатчи. А остальные разошлись в частные коллекции.
— Ваша мама понимает ваше искусство, посещает выставки?
— Она очень интересуется моими работами и по возможности ходит на выставки. У нее подход не художника и не галерейщика, она воспринимает увиденное на эмоциональном уровне. Ее мнение очень важно для меня.
— А вы смотрите фильмы и спектакли с ее участием?
— Я знаю все ее спектакли почти наизусть и иногда в шутку цитирую ей ее же монологи... Мне почему-то сложнее видеть ее на экране, особенно в старых фильмах, еще до моего появления на свет. Мне всегда больно видеть, как она страдает. Мама восхищает меня как актриса, но даже в зрительном зале я прежде всего остаюсь ее дочерью.
— Что вы читаете, какую музыку предпочитаете?
— Музыку я особо не слушаю. Так получилось, что мне больше нравится тишина. А читаю очень много. У мамы огромная библиотека, и я выросла в окружении книг.
— Вы очень спокойны и уверены в себе. Неужели у вас никогда не было комплексов — по поводу внешности, допустим, в подростковом возрасте?
— Эта уверенность, увы, очень обманчива... Я никогда не была уверена в себе и никогда не считала себя красивой.
— Замуж не собираетесь?
— Нет, пока не собираюсь. Хотя молодой человек у меня есть, и мы живем вместе.
— А кто он?
— Он не из моей профессии. Он итальянец, мы познакомились в Лондоне. А вообще я предпочитаю придерживаться представления, что личная жизнь на то и личная, что о ней можно не рассказывать.
Марина Макунина
