В музее «Новый Иерусалим» открылась выставка «Младшие Брейгели и их эпоха. Нидерландская живопись золотого века из коллекции Валерии и Константина Мауергауз». В экспозиции — порядка 70 работ художников династии Брейгелей и их современников из сравнительно молодого и в то же время едва ли не крупнейшего в России частного собрания старых мастеров северных школ
Венская ретроспектива Питера Брейгеля Старшего, самая большая в истории, стала праздником для одних и горем для других, ведь она окончательно вычеркнула из Брейгелева oeuvre’a великолепное «Падение Икара» — как позднюю копию с утраченного оригинала. «Падений Икара» на самом деле два, и оба хранятся в Брюсселе: то, что из Королевских музеев изящных искусств, до недавних пор считалось одной из лучших вещей мастера, то, что находится в Музее ван Бюрен, давно признали поздним повторением, хотя 70 лет тому назад Давид ван Бюрен, разумеется, покупал его как собственноручное произведение главного из Брейгелей. Теперь оба «Икара», и королевский, которому посвящали стихи Готфрид Бенн и Уистен Хью Оден, и никем не воспетый ван-бюреновский, уравнены в правах: инфракрасная рефлектография в обоих случаях извлекла из-под слоев живописи рисунки такого невыдающегося качества, что искусствоведы не рискуют атрибутировать картины даже Питеру Брейгелю Младшему. Круг, школа, последователь, поздняя копия — эти слова в каталожных карточках обесценивают акции музея, построенного на романтическом культе подлинника. Но так ли важна эта подлинность, если еще вчера все вы считали «Падение Икара» из Королевских музеев вершиной творчества Питера Брейгеля Старшего? Что изменилось в самой картине, кроме того, что автор ее теперь неизвестен?
Питер Брейгель Старший (Мужицкий) умер в Брюсселе в 1569 году. Его старшему сыну, будущему Питеру Брейгелю Младшему (Адскому), было пять лет, его младшему сыну, будущему Яну Брейгелю Старшему (Бархатному, Цветочному и Райскому), было и вовсе около года. Учениками своего замечательного отца они, как не трудно догадаться, не были. Они были его наследниками, а наследство исчислялось десятками картин, рисунков и гравюр по отцовским композициям, сочиненным для знаменитого антверпенского печатника Иеронима Кока. Сыновья не промотали отцовское наследство. Надо сказать, их отец женился очень удачно — на дочери своего антверпенского мастера и, возможно, учителя Питера Кука ван Альста, интеллектуала, полиглота, художника универсальных способностей (к живописи, скульптуре, архитектуре, гравюре, витражу, ковроткачеству) и незаурядных предпринимательских дарований, да вдобавок еще и придворного живописца Карла V. Питер Кук ван Альст, в свою очередь, тоже удачно женился — на талантливой художнице-миниатюристке Марии Верхюльст Бессемерс, работавшей в мастерской мужа и после его сравнительно ранней смерти завершившей кое-какие из грандиозных проектов покойного. Все эти семейные подробности стоит пересказать вслед за Карелом ван Мандером, северным Вазари, потому что вдова Мужицкого Брейгеля, будто бы тоже художница, ненадолго пережила мужа,— сирот, Питера и Яна, воспитывала, обучала художническому ремеслу и учила уму-разуму их выдающаяся (даром что работ, которые ей приписываются безоговорочно, нет) бабушка.
Словом, Брейгеля чудный товар не пошел по рукам дармоедов: оба сына наладили промышленное производство картин по отцовским композициям, когда очень точно пересказывая нравоучительные крестьянские сценки и пейзажи с библейскими подтекстами, а когда и тасуя их фрагменты, как колоду карт. Питер часто буквально повторял за отцом, надолго попав в его тень, и еще в первой половине XX века писанные сыном копии шли за отцовские оригиналы. Ян, тоже начинавший с повторений, проявил склонность к цветочному натюрморту и камерному пейзажу бархатистого колорита и фактуры, откуда его прозвища, был много самостоятельнее, прославился, дружил и работал вместе с Рубенсом. Сыновья Питера и Яна продолжили семейное дело — в том числе и в плане перетолковывания дедовских притч и аллегорий. Да что там — даже у сына Яна Брейгеля Младшего, Абрахама Брейгеля, скончавшегося аж в 1697 году, есть картины, прямо отсылающие к великому прадеду. Кроме того, дочь Брейгеля Бархатного Анна вышла замуж за Давида Тенирса Младшего, два могущественных фламандских художнических клана породнились, впрочем, Тенирс Младший на «мужицкое» наследие уже не претендовал. Или, вернее, претендовал, как все фламандцы: Брейгель Мужицкий, разобранный на детальки пазла — домики, деревца, кустики, паруса на горизонте, крестьянские увальни, сорока на виселице, обезьянка на цепочке,— встроен в программу школы как тайный код. Стоит вспомнить, что и сам он начал карьеру в печатне Иеронима Кока с подражаний, если не сказать с подделок: босховские фантасмагории все еще шли нарасхват, спрос рождал предложение, так что брейгелевская гравюра «Большие рыбы поедают малых» была издана под именем Иеронима Босха. Малые рыбы из Брейгелевой династии и ее современников обглодали большую до самого хребта — Нидерланды, в конце концов, были родиной капитализма, и особенности местного художественного производства и художественного рынка нам об этом лишний раз напоминают.
Что до нидерландского искусства XV и XVI веков, тут музеи России — в силу относительной молодости императорских, аристократических и купеческих коллекций, положенных в их основу,— могут пожаловаться на отсутствие ряда первых имен: ван Эйков, Мемлинга, Босха, Патинира и, конечно, Брейгеля Мужицкого. И похвастаться изрядным количеством вещей круга, школы и последователей, что до недавних пор было источником разнообразных музейных комплексов. Однако коллекционерские времена и нравы изменились — за последние 40 лет фабрика имени Питера Брейгеля Старшего со всеми вкалывавшими на ней стахановцами стала предметом нескольких крупных выставок и множества исследований. Константин Мауергауз, начинавший, как и подавляющее большинство постсоветских коллекционеров, с XIX века, лет двадцать назад нашел удачный ракурс для своего собрания, ведь невесть откуда, может быть, из тарковского «Соляриса», взявшаяся отечественная страсть к Брейгелю гарантирует зрительский успех, а пример Лейденской коллекции, составленной из художников круга Рембрандта и с триумфом гастролирующей по луврам и эрмитажам, показывает, что «вторые имена» могут оказаться авторами первостатейных картин. Вещи из собрания Мауергаузов покупались на Sotheby’s, Christie’s, Dorotheum, Bonhams и других, менее известных европейских аукционах, у De Jonckheere и прочих галерей нидерландско-фламандской специализации с хорошей антикварской репутацией, их музейный статус подтвердила выставка «Младших Брейгелей», прошедшая пять лет назад в ГМИИ имени Пушкина (нынешняя, новоиерусалимская в два раза больше — главным образом за счет «эпохи»).
В коллекции Мауергаузов имеется и свое «Падение Икара»: это «Добрый пастырь», драматическая сцена смертельной битвы самоотверженного пастуха и свирепого волка, разворачивающаяся на фоне элегического осеннего пейзажа. Знаменитая картина много путешествовала по миру и меняла владельцев, побывала она и в русских руках — в начале 1920-х в Нью-Йорке она попала к самому Николаю Рериху. Знатоки вроде Макса Фридлендера и ранее считали «Доброго пастыря» весьма удачной работой Питера Брейгеля Младшего, но имелись другие версии: доску приписывали самому Брейгелю Мужицкому или же полагали, что он ее начал, а кто-то из сыновей — видимо, спустя долгие годы — закончил. У московского «Доброго пастыря» есть брюссельский брат-близнец, идентичная композиция 1616 года из Королевских музеев изящных искусств, и антипод, «Неверный пастух», давший деру при виде напавшего на стадо волка, из Филадельфийского художественного музея. Оба, близнец и антипод, принадлежат кисти Брейгеля Младшего (Адского). Последние технико-технологические исследования не оставляют коллекционерам никакой надежды: теперь специалисты единогласно приписывают московскую картину Брейгелю Адскому, однако полагают, что она была сделана по несохранившейся композиции Брейгеля Мужицкого,— видимо, старшему сыну достался отцовский припорох, трафарет для перевода рисунка на загрунтованную доску. «Добрый пастырь» и «Неверный пастух» явно рифмуются с «Разорителем гнезд», поздней загадочной аллегорией Брейгеля Мужицкого, но, при всех явных евангельских аллюзиях на Христа Доброго Пастыря, зашифрованный смысл этих живописных притч остается темен. В отличие от большинства крестьянских образов Брейгеля Мужицкого, «Добрый пастырь» не похож на деревенского простачка и озадачивает своей утонченной, аристократической физиономией с дворянской бородкой и усиками — даже перед лицом смерти мужику трудно приобрести такое благородное во всех смыслах лицо. Автор каталога аукционного дома Christie’s, где Мауергаузы купили картину, выдвигает смелое предположение, будто бы в образе пастуха изображен Хендрик ван Бредероде, Большой Гез, изгнанный из Нидерландов герцогом Альбой и умерший на чужбине. Гравюрный портрет фламандского героя действительно напоминает «Доброго пастыря», так что в малосимпатичной морде серо-бурого хищника начинает обнаруживаться физиономическое сходство с кровавым наместником Нидерландов. Если так, то нам остается только горячо поблагодарить Питера Питеровича Брейгеля Младшего-Адского за то, что он так бережно сохранил для потомков папенькин политический памфлет.
Анна Толстова
