И формулировка "не хотят" - всё-таки ключевая. Нежелание бороться - хоть за что, идти на амбразуру, рисковать, рвать на себе волосы... возможно, всё также характеризует современное человечество. А, может быть, мы просто печалимся о том, чего никогда и не было.
Марк Игоревич Максимов, редакция "1001.ру"
Недавно Ефим Шифрин снялся в фильме Владимира Мирзоева «Ее звали Муму». История известная: спецслужбы подкладывали девочку под оппозиционеров, чтобы получить компромат. Разговор начали с фильма, а дальше Шифрина прорвало, досталось всем — и Кате Муму, и ее клиентам.
Правых нет, ситуация патовая
Мирзоев обхитрил всех. У него в фильме, как в «Ревизоре», нет хороших героев, единственный положительный герой — смех, причем довольно язвительный. Ситуация выглядит безвыходной, патовой. Между кем и кем выбирать? Одни делали вид, что нужно жить по совести, и не жили. А другие даже не собирались жить по совести и тоже не жили…
Между тем люди, которые живут по совести, есть. Они живут в системе координат, которая выпала на их век, и меняют не оси, а задают в них свои параметры: крепкую семью, верных друзей, любимую работу, сопротивление не сразу всей системе, а сначала самодуру-начальнику, пьянице-соседу, хулигану на ночной улице… О таких людях тоже стоило бы снять кино, пока они еще встречаются в дикой природе.
Я благодарен Мирзоеву за то, что он обошелся без дидактики, не подсказывал нам, кто прав. Потому что неправы все. Вот есть эти пресловутые проценты — 14, 86. Но что они говорят нам о людях? Они совершенно не означают, что людям с «правильными» взглядами и прекрасными лицами, тем, кто сомкнул руки на Болотной, не пришлось бы краснеть на исповеди. Пришлось бы — как и любым другим.
Если человек говорит, что ищет справедливости, от него ждешь соответствующего морального облика. Горите этими идеями, спите на гвоздях, как Рахметов, открывайте швейные мастерские, пускай вам снится то же, что Вере Павловне… Но оказывается, с прекрасным лицом можно запросто поехать на хату ради десяти оргиастических минут, а потом «этими же руками» браться за руки, чтоб не пропасть поодиночке. Или можно, как у нас в фильме, одновременно давать комментарий радио «Свобода» и дотрахивать продажную женщину в коридоре.
Вот какая метаморфоза произошла за эти годы с Рахметовым.
Метановые реки
Я не убежден, что у тех, кого отнесли к 86%, безобразные лица. Этот мем про прекрасные лица так задолбал, что просто сил нет. Нельзя так кичиться своей просветленностью, это отвратительно. Слушайте, страна у нас огромная, и ей московские заботы о смене кровавого режима кажутся далекими от реальности. Иногда занесет тебя судьба на Сахалин, в поселок, к которому никогда не прокладывали дорогу, ни при японцах, ни при наших, там живут люди с вполне прекрасными лицами, далекие от проблем, которые кипят внутри Садового кольца. И сразу вдруг хочется за них вступиться.
На планете Титан, спутнике Сатурна, вроде бы есть жидкостные среды — реки, озера. Но это все метановое, это не вода. И когда я обретаюсь в своей среде, среди тех, кого мне приятно читать, чьими мыслями приятно проникаться, чьи фильмы я могу смотреть, иногда мне кажется, что это — метановые реки, в них чего-то очень существенного не хватает. Народ, кого бы мы ни имели под этим в виду, почему-то все время выпадает из сферы нашего внимания.
У меня был приятель-грузин, который говорил: «Я в своей грузинской среде кажусь жутким русофилом, а когда приезжаю в Москву и оказываюсь среди критиков кавказского «засилья», то защищаю грузин». Со мной происходит что-то похожее. В собрании людей с «прекрасными лицами» ужасно хочется заступиться за лица, которые они считают непрекрасными, и наоборот. Я живу среди соотечественников, среди людей, мне все они одинаково интересны и дороги.
Причитания и камлания
Давайте вернемся немножко в «совок», там мыслящей интеллигенции было намного хреновее, чем сейчас. Но вела она себя иначе. Я вспоминаю свой драматический кружок в школе на Колыме. Из Ленинграда к нам приехал человек по имени Клавдий. Мы не ставили с ним ничего против советской власти, это смешно себе даже вообразить. Но мы от него что-то переняли вместе с его именем — экзотическим, интеллигентским, из другой жизни. Был еще один кружок, и там был Борис Дмитриевич Печелюнас, литовец. Понятно, каких убеждений был человек, но мы записывали на катушечный магнитофон «Моцарта и Сальери», «Макбета»…
Слушайте, я видел стольких подвижников. Учительница моя в школе по русскому, преподаватели в университете на филфаке… Это не были люди, которые с утра до вечера сетовали на обстоятельства, они делали свое дело. Ну невозможно начинать утро в социальных сетях с причитаний и камланий о том, что все дурно, и вечер заканчивать тем же самым. Бессмысленно и расточительно проводить день, собирая тревожные новости, нужно что-то делать реально. Ну вспомните: Маршак переводил, Лотман преподавал, Шварц творил своего «Дракона»… Не стоит целую огромную жизнь посвящать борьбе с мельницами, упуская все то, что ты мог бы сделать, — воспитывать детей, научить кого-то английскому, музыке, отправиться куда-то врачевать, как герои аксеновских «Коллег»… Никто же этого не делает. Все хотят быть на виду, иметь деньги от государства на проекты, которые борются с этим государством, выходить на государственное телевидение с обличениями этого государства… Так не бывает. Не будет же революции: ни верхи, ни низы давно ничего не хотят, какая революция? Вы попали в конкретные исторические обстоятельства, они выглядят именно так, не иначе. Меняйте то, что вы точно можете изменить.
Но даже это высказывание для большей части моих знакомых жутко коллаборационистское, скучное, банальное, оно не определяет позиции. А позиция заключается в том, чтобы все годы прокаркать буревестником, глумясь над гагарами, которым недоступно наслаждение этой заполошной борьбой.
У Даниила Хармса был папа — Иван Ювачев. Он отбыл восемь лет каторги на Сахалине за подготовку к покушению на царя. После каторжных работ заведовал метеостанцией, занимался картографией. После революции был главным бухгалтером Волховстроя, работал в архивах. Даже неловко спрашивать, когда Иван Павлович принес больше отечеству: замышляя цареубийство или занимаясь реальными и полезными для страны делами?
Те же, но сильно струсившие
Сказанное вовсе не означает, что мне близок официоз. Что там может быть близкого? Вот я работаю-работаю и все больше понимаю, что время моего жанра на телевидении ушло, осторожность телевизионных редакторов стала уже просто комической. Огромное количество моих номеров отправили в корзину, причем сделали это те же люди, которые еще позавчера свободно их пускали в эфир. Я понимаю, что им дорого их место и все такое, но бывают случаи, когда они начинают пугаться своей тени.
У меня был номер про человека, который вступает в разговор с привокзальной проституткой, и когда слышит объявленную цену, жутко возмущается. Правительство, говорит, куда смотрит, президент чем занят? Весь номер дали в эфир, а фраза про правительство и президента полетела в корзину. Из-за чего? Вы дураки, что ли? Вы из жанра вынимаете все, на чем он держится, — пикантность, остроту, лукавство. Советская критика, я помню, требовала зубастой эстрады и между тем все запрещала. А потом ругала в «правдинских» передовицах за то, что все разговоры — про тещу. Давайте про другое, с удовольствием, почему нет. Каждый Новый год я слышу сетования: «Одни и те же лица на экране, одни и те же»… Так вы не с нас начните. На телевидении ведь тоже очень давно ничего не менялось, нашими лицами по-прежнему распоряжаются те же знакомые лица, только страшно перетрусившие за последние годы. Прекрасные они или нет — не так важно, просто уже очень хочется новых. И может быть, тогда все изменится.
Ян Шенкман
