В этом году разговоры о коррупции не звучат разве что из утюга. Собственно, о ней, родимой, и раньше не молчали, но теперь она стала главной темой. И уж так зазвучала — ни спрятаться, ни скрыться. И всё так, знаете ли, смело, гласно, невзирая на лица: тот спёр, этот заныкал, те вымогали, эти крышевали. Кого крышевали? Ну ясное дело — тех, которые спёрли.
Вот это настоящая свобода слова! Не о ней ли мечтали и тридцать, и сорок лет назад на прокуренных интеллигентских кухоньках-шестиметровках? Не за неё ли страдали ввергнутые в узилища народные заступники — диссиденты? И дерзали ль мы мечтать, что доживём?
И вот свершилось. Словно водопад Виктория обрушивается на нас лавина разоблачений и обличений. Разоблачения касаются уже самых могучих и приближённых к престолу и Олимпу. Это раньше, говорят, даже в романе социалистического реализма не дозволялось делать отрицательным героем особу выше секретаря райкома партии. Секретарь обкома обязан был быть героем положительным. Представляете, какой совок и тоталитаризм?!. Это в романе-то, в вымышленном произведении! А сегодня пожалуйста — о реальных министрах, депутатах и вообще о всех начальниках без изъятья — труби, сколько хочешь. И ничего тебе за это не будет. Более того — это тема не просто дозволенная, а настоятельно рекомендуемая. Откуда я взяла, что рекомендуемая? А по содержанию главных — казённых — телеканалов. Они часами трубят о коррупции.
При этом богатые особняки ни у кого не изъяты, хотя все особняки чиновников построены на ворованные или иные криминальные деньги — легально богатым чиновник быть не может по определению. Один ландшафт-дизайнер в газете с сельской идиллической простотой сообщает, что изощрённый ландшафт — дело очень дорогое, так что полный дизайн могут позволить себе разве что высокие чиновники. Это в эпоху совка и тоталитаризма публикация в прессе могла быть основанием для возбуждения уголовного дела. Сегодня можно просто выезжать на местность и возбуждать дела по факту возникновения чиновничьих особняков. Тем более для удобства следственных действий они даже сгруппированы в единые посёлки.
Ну и? И ничего.
Зато надумали: будут держать под наблюдением имущество чиновников. Да не только чиновников, а — страх сказать — их супругов и даже несовершеннолетних детей. Очень мудрый закон. Потому что никакой разумный родитель не доверит имущество несовершеннолетним детям — для этого есть совершеннолетние. Или родители, наконец, братья-сёстры.
Уголовный кодекс перечисляет близких родственников. Им, между прочим, разрешается не свидетельствовать против обвиняемого. Вот этот список: «супруг, супруга, родители, дети, усыновители, усыновлённые, родные братья и родные сёстры, дедушка, бабушка, внуки». Если бы взаправду захотели просветить имущество чиновников, то, вне всякого сомнения, в круг проверяемых вошли бы как минимум вышеперечисленные близкие родственники. Это как минимум. А как максимум им было бы запрещено заниматься бизнесом.
Сразу возопят: это нарушение прав! Такого нет нигде в мире! Верно. Но в этом случае можно было бы предполагать, что с коррупцией и гомерическим воровством решили бороться в самом деле. И родственникам государственного мужа в этом случае пришлось бы собраться на семейный совет и решить, что им дороже: старший брат — министр или средний — бизнесмен. Потому что одну «дорогую Елену Николаевну» госбюджет ещё выдержит, а когда их разведётся чересчур много? А нефть ненароком подешевеет? То-то и оно...
Но всё это, боюсь, из области фантазии. Тогда зачем нам непрерывно бубнят о коррупции?
Мне кажется, вот зачем.
Истинной целью всей этой кампании станет легализация коррупции.
Можно даже сказать так: когда нет последствий, целью гласности и свободы слова становится легализация безобразий.
Когда о чём-то непрерывно говорят, возникает эффект привыкания. Так, кстати, действуют реклама, тотальная пропаганда. «Значит, так положено, значит, это в природе вещей» — такое формируется подсознательное убеждение. Ну положено так, мир так устроен. Человек вообще очень адаптабельное, то есть привыкающее, существо. Особенно человек замороченный, сбитый с толку, лишённый мало-мальски социальных координат.
Разоблачать, вообще говорить о безобразиях и не принимать мер против них — это значит их, безобразия, разрешать. Это знает каждый руководитель, даже простой родитель, и тот знает. Либо ты говоришь и решительно пресекаешь, а при необходимости наказываешь, либо (если не можешь, не имеешь сил или в силу каких-то причин не хочешь) — молчи. Это элементарный принцип менеджмента. Руководитель не может выступить на собрании и просто проинформировать: «У нас в кассе воруют». Дальше должны быть приняты меры. Причём меры должны приниматься с поучительным грохотом.
Так что тут два подхода: либо говорить и действовать, либо молчать. Первый подход практиковался в сталинские времена: политические процессы, ор в прессе, обсуждение в трудовых коллективах — и примерное наказание виновных. Второй подход был характерен для брежневских времён: безобразия скрывали. Не разрешали о них говорить. И это, между прочим, было по-своему логично. Во всяком случае, не противоречило принципам рационального менеджмента. Если о безобразии говорят, но не действуют — значит, МОЖНО. Так это прочитывается народом — от группы детсадовцев до населения большой страны.
Забавная ирония истории! Когда-то казалось, что гласность и свободное слово — это могучий заслон от безобразий. Оказалось, может быть ровно наоборот: свобода слова — надёжный оплот казнокрадов и жуликов, ширма для любых безобразий. Гласность сначала вводит их в быт, делает привычными и нестрашными. А там, глядишь, подрастает поколение, которое вообще ничего другого не знает.
Поэтому если задать сакраментальный вопрос древнеримских юристов cui prodest? (кому выгодно?), ответ получается прост: да им же, казнокрадам. Вот ведь какая петрушка!
Татьяна ВОЕВОДИНА
