Внешняя мягкость — лишь видимость, а в работе худрук театра «Практика» Марина Брусникина жесткая и педантично требовательная. В день своего юбилея актриса призналась в интервью «Известиям», что чем старше становится, тем больше любит свой возраст, а нецензурно выругаться может только в редких случаях.
— Марина Станиславовна, на малой сцене МХТ имени Чехова пройдет ваш юбилейный вечер...
— Я вообще ничего не знаю по этому поводу. Это что-то нереальное, потому что все подробности и детали вечера держат от меня в полном секрете. Меня даже в театр не пустят до шести часов, потому что там готовят сюрприз.
Театр взял на себя всю организацию праздника, за что я ему бесконечно благодарна. Я ведь такой человек — мне проще уехать куда-то и вообще ничего не праздновать. Но в МХТ сказали: «Нет, вы не имеете права. 9 февраля вы будете в театре, а больше вас ничего не касается» (смеется).
— Вы задуваете свечи на торте в свой день рождения?
— Никогда... Я даже не помню, когда такое в последний раз было. Только в далеком детстве, наверное.
— Почему?
— Даже и не знаю. Вы мне задали этот вопрос, а я так удивилась, что такое вообще возможно.
— Помню, как в советские времена жизнь мерили пятилетками. Какие глобальные изменения, произошедшие с вами за последние пять лет, вы могли бы отметить?
— Глобальные изменения в первую очередь связаны с моей личной жизнью — я осталась одна (муж Марины Брусникиной режиссер Дмитрий Брусникин скончался в 2019 году. — «Известия»). Что касается творчества, изменения в том, что теперь я отвечаю за театр «Практика» — стала его художественным руководителем. Это новое место и новое дело в моей жизни дополнило всё, что у меня было до этого: Московский художественный театр, Школу-студию, спектакли в других театрах...
— А если говорить не про конкретные события, а о вашем мироощущении?
— Оно ведь меняется из-за событий, поэтому тут очень трудно отделить одно от другого. Конечно, я многое стала воспринимать иначе.
— Восприятие изменилось в том числе из-за пандемии? Какие уроки вы вынесли из ситуации, в которую нас поставила жизнь? Когда ничего невозможно планировать, когда приходится жить исключительно сегодняшним днем.
— Это совершенно уникальный опыт, он принес нам много всего. Первый урок вы уже упомянули — мы поняли, что надо учиться жить, ничего не планируя, что бывают такие ситуации, когда от тебя и от твоих планов ничего не зависит. Это умение подчиняться обстоятельствам и существовать в них, но существовать все-таки в каком-то векторе, который задается тобой.
Вообще ощущение, что не ты главный, — очень важное. Мы еще до конца не осознали опыт, который с нами приключился. Может быть, самое интересное в нем для меня то, что мы теперь знаем, что такое вообще возможно. Закончится одна проблема, и совершенно спокойно завтра может начаться другая, а тебе снова придется с ней каким-то образом справляться. В этом смысле этот опыт не только уникальный, но и позитивный. Что еще сказать про это время? Оно на самом деле интересное. Редко кому выпадают такие события.
— Вы однажды сказали, что вообще ни к одному из признанных поколений себя не относите, потому что считаете, что поколение — это некая общность людей, не связанных возрастом. А как относитесь к поколению тик-токеров, которых многие считают глупыми и поверхностными?
— Ну что вы, я их так всех люблю, и тик-токеров в том числе. Это потрясающие люди с жизненной философией! Это же просто нереальное что-то! Я отношусь к молодежи с большим восторгом, ни на мгновение не считаю их поверхностными. Конечно, опять же, в разных поколениях есть разные люди, в том числе и в этом... Но мне попадаются исключительно сообразительные, светлые, энергичные, талантливые.
Есть у тик-токеров кумир — Даня Милохин. Ну это же совершенно удивительное существо. У меня вызывает огромное уважение, что он делает с собой и со своей жизнью. Всё это мне очень любопытно.
— Заметила, что вы вообще не произносите ничего, что могло бы унизить, отупить и приуменьшить современную молодежь...
— И не буду этого делать. Молодежь — это моя среда, мои люди, которые всегда меня окружают. Я не считаю себя старшей, не вижу этой возрастной разницы. Ну, может, только иногда ее ощущаю, но лишь потому, что понимаю — многие из них уже не знают, что я в своей жизни сделала.
Мой юбилей очень сильно меня испугал только одним моментом. Когда окружающие меня люди начинают подсчитывать и понимать, сколько мне лет, они вдруг очень отодвигаются от меня, начинают побаиваться, потому что никому даже в голову не приходило, что мне столько. То, что возникает такая дистанция, меня совершенно не устраивает, потому что я не ощущаю этих лет. Но их и невозможно ощутить, потому что дело же вообще не в цифрах.
— Если попытаться сформулировать определение старости, что бы вы туда отнесли?
— Почему мы должны говорить сейчас про старость? Мне кажется, мой возраст — это вообще не старость. Так зачем я буду это определять?
— Просто вы дружите с молодежью, понимаете их, совершенно не ощущаете своих лет. Что должно случиться, чтобы вы подумали: «Ну всё, старость пришла»?
— Пока мне трудно это даже представить. Не знаю, что должно случиться. Надеюсь, что такого не произойдет, потому что всё правда настолько коротко... Хочется только успеть прожить все события по максимуму.
— Видимо, дело еще и в мироощущении? На контрасте с вами думаю о тех молодых ребятах, которых часто называют молодыми стариками. Они в какие-то свои 20–30 лет уже во всем разочаровались, ничего им не интересно, жизнь опостылела.
— Да, наверное. Мне кажется, возраст в принципе — это такое странное понятие. Очень странное. Ничего про него не понимаю, не понимаю пока, что дальше будет. Посмотрим.
Поймала себя на мысли, что чем старше становлюсь, тем мне всё больше и больше нравится именно этот возраст. И я совершенно не лукавлю. Меня в нем всё устраивает. Может, только кроме здоровья — хотелось бы, чтобы его хватило надолго. Кстати, пожалуй, единственное, что может каким-то образом определять возраст, — это здоровье. В остальном — у меня прекрасный возраст, очень гармоничный для меня.
— Вы разделяете жизнь на профессиональную деятельность и жизнь как таковую?
— У меня есть прекрасная семья, но, конечно, работа — это то, что поглощает всё мое время. Семье я его уделяю мало. Можно сказать, что работа — это и есть моя жизнь.
— Вы представляетесь мне человеком очень мягким, что идет вразрез с вашей профессией режиссера, которая требует определенной жесткости и строгости.
— Моя мягкость — это лишь видимость. Я очень жесткий человек. Думаю, те, кто меня хорошо знает, это понимают. Еще я очень требовательна, в чем-то педантично требовательна. Пытаюсь действовать по-разному в зависимости от ситуации, но моя мягкость обманчива. Те, кто сталкивался со мной в работе, знают.
— Мы с вами однажды разговаривали о матерной лексеме на сцене и в литературе. Вы сказали, что спокойно относитесь к ней. А себе можете позволить крепкое словцо?
— Конечно, просто очень редко. Иногда мат — это самый емкий язык, который может выразить эмоции так, как другой язык не выражает. Даже если ты себя пытаешься контролировать, следить за собой (понятно, что все мы интеллигентные, воспитанные люди), эмоции всё равно иногда зашкаливают. Ругаюсь матом не часто, но иногда случается.
— В интервью вы рассказывали, что вам важно поменять представления людей о том, что такое театр. Что вы имели в виду?
— Я говорила о том, что есть некие традиционные представления о театре, за которые сейчас уже бессмысленно держаться. Театр — это уже не только, когда мы сидим в зале в красных бархатных креслах, на сцене занавес, а артисты играют в костюмах. Театр сильно изменился, приобрел много форм, стал крайне разнообразным. Сейчас и так, и вот так, и эдак — и всё это театр. Он стал иммерсивным, документальным, мобильным. Надо принимать все его современные формы, которые развиваются во все возможные стороны. Понятно, что в Древней Греции тоже был театр, но сейчас уже такого театра нет. И мы что-то не плачем по этому поводу, не говорим, что театр умер.
— Как вы воспринимаете онлайн-театр, который получил развитие во время самоизоляции?
— Считаю, что и это совершенно замечательный опыт нашего времени. Тут есть очень хороший момент: надо понять, что мы уже имеем возможность фиксировать что-то и переводить в какой-то другой формат. Когда мы не могли видеть что-то вживую, можно было посмотреть очень много интересного именно в онлайне.
То, что происходит в театре онлайн, — тоже одна из его форм, которая будет развиваться. Это создание новой театральной продукции. Необязательно всё всем заменять — мол, нет, теперь только так, а вот живой театр убьют, живого театра не будет. Зачем? Будет так, и так, и так. Если в нашей жизни будут складываться другие обстоятельства — возникнет другая форма театра. Театр — такая вещь, что ей не запретишь возникать в той или иной форме. И это прекрасно.
— Какие цели ставите перед собой на ближайшее время?
— Прежде всего есть конкретные дела, которые надо делать. Есть театр «Практика» — хочется, чтобы он продолжал быть важной точкой на карте театральной Москвы, интересной зрителю. Хочется держать эту планку, выпускать премьеры, которые актуальны и востребованы. Есть планы по расширению возможностей театра. Скорее всего, вся энергия сейчас будет направлена на то, чтобы позволить себе делать больше в «Практике».
Конечно, я бы хотела продолжать существовать и в Московском художественном театре, потому что это абсолютно мой дом, это моя семья, это невероятное количество людей, которых я люблю, которые меня любят. Проекты, которые там происходят, я бы тоже очень хотела продолжать. Наверное, я всё равно хотела бы ставить как режиссер... Видите, сколько у меня планов! Еще я бы очень хотела выпустить мастерскую Брусникина — сейчас у ребят второй курс, чтобы они удачно распределились по театрам. У меня есть много конкретных дел.
— Можете назвать топ-3 современных произведений, которые вам бы очень хотелось поставить на сцене?
— Пока могу назвать одно, это ближайшая премьера в «Практике» — «Несчастливая Москва» Евгении Некрасовой. Автора, который мне очень интересен. Про остальные свои задумки пока говорить не буду.
— Чтобы не украли?
— Нет, просто пока рано.
Наталья Васильева
