Высокая любовь, описанная в шедеврах литературы, в жизни редка. Но в обиходе мы называем любовью и менее возвышенные виды чувств. Когда мы говорим «делать любовь», «крутить любовь» и даже «продажная любовь», мы не зря используем тот же термин. В самой высокой любви присутствует плотский элемент, а в самых низменных соитиях нередко просвечивают благородные переживания и теплота чувств.
Остается рассмотреть пример гомосексуальной связи ну совсем без любви. Или и этот не совсем? Я имею в виду роман Жана Жене (1995) «Кэрель». Жан Жене был откровенным гомосексуалом, профессиональным вором и безусловно тонким психологом. Он был осужден на пожизненное заключение, в тюрьме начал писать свои романы и по просьбе французских писателей был помилован президентом Франции (White 1993). По его романам поставлены фильмы знаменитыми режиссерами, его пьесы идут и в наших театрах («Служанки» у Виктюка). Экранизирован и «Кэрель» — немецким режиссером Фассбиндером.
Главный герой романа красавец-матрос Жорж Кэрель, неоднократный убийца, безотчетно верит, что где-то добро и зло взвешиваются. Вероломно убив своего приятеля, он решает сам себя наказать, чтобы судьба не отдала его в руки полиции. Он обращается к громадине Норберу, Ноно, которому он сбыл партию опиума, и предлагает сыграть на его, Норбера, жену. Норбер всегда готов был к такой игре, в которой кто выигрывал, получал право переспать с его женой, но кто проигрывал, отдавался ему. Кэрель специально подыгрывает, чтобы Норбер и мог наказать его самым унизительным образом. Однако Норбер, заметив уловку, с которой тот бросает кубик, решает, что парню просто хочется отдаться. Психологическая тонкость заключается в том, что и в этом, видимо, есть доля правды и что в подсознании Кэрель не случайно выбрал этот способ наказания. Сцена описана весьма натуралистически, но после ненормативной лексики Лимонова текст Жене покажется вполне целомудренным.
Итак, Ноно заметил уловку. «А парень совсем не похож на педика. Однако он был взволнован тем, как легко далась ему эта добыча. Поднявшись, он слегка пожал плечами и встал. Кэрель тоже встал. Он осмотрелся вокруг и весело улыбнулся от внутреннего сознания того, что идет на мучения. Он шел на это с отчаянием в душе, но и с глубоким внутренним убеждением, что это наказание необходимо ему для жизни. Во что он превратится? В педика. Он подумал об этом с ужасом. А что это такое — педик? Из какого теста это сделано? Что за этим стоит? ... «Целоваться не будем», — подумал он. И еще: «Я подставляю свою задницу, только и всего». ... Норбер повернул ключ и оставил его в дверях. ...
— Снимай штаны.
Слова хозяина прозвучали бесстрастно. Он уже расстегивал свою ширинку. С парнем, который специально смухлевал, чтобы его трахнули, ему всё было ясно. Кэрель всё еще стоял, расставив ноги, на середине зала и не шевелился. Женщины его никогда не волновали. Иногда ночью в гамаке он брал в руку свой член, ласкал его и тихонько кончал. Он даже не старался представить себе что-нибудь определенное. Твердости члена в руке было вполне достаточно, чтобы возбудить его... ... Он смотрел, как Ноно расстегивает свои штаны. На протяжении всей этой молчаливой сцены глаза Кэреля не отрывались от пальцев хозяина, с трудом вытаскивавших пуговицы из петель.
— Ну что, ты решил?
Кэрель улыбнулся. И начал машинально расстегивать свои форменные брюки. Он сказал:
— Ты поосторожней, а? Кажется, это не так уж приятно.
— Ну давай, ведь не целочка же, небось.
Голос Норбера был глухим и злобным. На мгновение всё тело Кэреля напряглось от негодования, оно стало прекрасным, шея выпрямилась, плечи неподвижно застыли, трепещущие узкие бедра и маленькие сжатые ягодицы (которые из-за того, что ноги были слегка расставлены, казались слегка приподнятыми) подчеркивали общее впечатление жесткости. Расстегнутые брюки болтались на его бедрах, как детский передник. Глаза его блестели. Всё лицо и даже волосы излучали ненависть.
— Слышь, приятель, я ж те сказал, что это в первый раз. Не выводи меня из себя. Внезапная резкость этого голоса подхлестнула Норбера. Его готовые к разрядке борцовские мускулы напряглись, и он так же резко ответил:
— Послушай, не вколачивай мне баки. Со мной это не пройдет. Ты что, меня за фраера держишь? Я же заметил, как ты прогнал фуфло.
... Голосом еще более низким и отчужденным Норбер добавил:
— Ну хватит уже. Ты что, не хочешь? Ведь ты же сам напросился. Вставай раком. Такого приказа Кэрелю еще никто никогда не отдавал. ... Пытаясь повернуть его, Норбер схватил его за плечи. Кэрель попытался его оттолкнуть, но в это время его расстегнутые штаны немного соскользнули. Чтобы не дать им упасть окончательно, он еще шире расставил ноги. ... Тем не менее он поднял штаны и немного отступил. Мускулы его лица обмякли. Он сдвинул брови и, наморщив лоб, смиренно кивнул головой.
— Хорошо.
... (Мужчины обменялись репликами о прошлом. Оказалось, что Норбер тоже служил в войсках.) Какая-то расслабляющая нежность разлилась по телу Кэреля. ... Наконец, всё было сказано. Кэрель должен был подвергнуться наказанию. Он смирился.
— Давай на кровать.
Гнев спал, как морской ветер. Голос Норбера стал ровным. Ответив: «Хорошо», Кэрель, почувствовал, что у него встает. Он уже полностью вытащил из тренчиков кожаный пояс и держал его в руке. Его брюки соскользнули ему на икры, обнажив колени и образовав на ковре что-то вроде густой массы, в которой увязали ноги.
— Давай. Поворачивайся. Это недолго.
Кэрель отвернулся. Ему не хотелось видеть член Норбера. Он наклонился, опершись кулаками — в одном был зажат пояс — о край дивана. Расстегнувшись, Норбер в одиночестве застыл перед ягодицами Кэреля. Спокойным и легким движением он освободил свой отвердевший тяжелый член из коротких кальсон и на мгновение, как бы взвешивая, задержал его в ладони. ... В зале стояла полная тишина. Норбер освободил яйца и, на секунду отпустив член, коснулся им своего живота, а потом, не спеша подавшись вперед, положил на него руку, как бы опираясь о гибкую ветвь; ему показалось, что он опирается сам о себя. Кэрель ждал, опустив свою налившуюся кровью голову. Норбер взглянул на ягодицы матроса: они были маленькие, твердые, сухие и все покрытые густой коричневой шерстью, которая росла и на бедрах — но не так густо, — и в начале спины, под торчащей из приподнятой робы майкой. ... Плавные линии, подчеркивающие поры нежной кожи и завитки грязноватых серых волос, делают их вид особенно непристойным. Вся чудовищность мужской любви заключается именно в этой обрамленной курткой и приспущенными брюками обнаженной части тела. Норбер послюнявил палец и смазал свой член.
— Вот так ты мне больше нравишься.
Кэрель не ответил. ... А член уже делал свое дело. ... Но как продемонстрировать свою нежность? Какие для этого нужны ласки? Его железные мускулы оставались тверды и неподвижны. Норбер давил его своей тяжестью. Он проник в него спокойно, до самого основания своего члена, так что его живот коснулся ягодиц Кэреля, которого он властным и могучим движением внезапно прижал к себе, пропустив руки под животом матроса, чей член, оторвавшись от бархата кровати, выпрямился и, натянув кожу живота, ударился о пальцы Норбера, оставшегося совершенно равнодушным. ... Норбер сделал еще несколько осторожных и ловких движений. Теплота внутренностей Кэреля поразила его. Чтобы сильнее почувствовать наслаждение и продемонстрировать свою силу, он вошел еще глубже. Кэрель не ожидал, что так мало будет страдать.
Он не делает мне больно. Ничего не скажешь, он это умеет.
Он ощутил в себе присутствие чего-то нового и доселе незнакомого ему и точно знал, что после происшедшей с ним перемены он окончательно становится педиком. ... Его ноги соскользнули, и он снова уперся животом в край дивана. ... Он испытывал смутную признательность к Норберу за то, что тот прикрывал его сверху. В нем проснулась легкая нежность к палачу. Он слегка повернул голову и, стараясь сдержать волнение, ждал, что Норбер поцелует его в рот, но ему не удалось даже увидеть лицо хозяина, который не испытывал никакой нежности по отношению к нему и вообще не мог себе представить, чтобы один мужчина поцеловал другого. ... Два мужчины слышали лишь свое собственное дыхание. Кэрель ... выставил свои ягодицы назад.
— А теперь я.
Легко приподнявшись на запястьях, он сжал ягодицы еще сильнее и почти приподнял Норбера. Но тот внезапно с силой привлек к себе матроса, схватив его под мышки, и дал ему ужасный толчок, второй, третий, шестой, толчки всё время усиливались. После первого же убийственного толчка Кэрель застонал, сперва тихонько, потом громче, и наконец бесстыдно захрипел. Такое непосредственное выражение своих чувств доказывало Норберу, что матрос не был настоящим мужчиной, так как не знал в минуту радости сдержанности и стыдливости самца. ... Кэрель кончил прямо в бархат. А тот, что был на нем, безвольно уткнулся лицом в беспорядочно разбросанные и безжизненно свисавшие, как вырванная трава, кудри. Норбер не шевелился. Его челюсти, приоткрывшись, постепенно разжались и отпустили травяной затылок, который он укусил в момент оргазма. Наконец, огромная туша хозяина осторожно оторвалась от Кэреля. Тот снова выпрямился. Он всё еще держал свой ремень«.
Это протокольное почти медицинское описание демонстрирует, как в Кэреле постепенно высвобождается гомосексуальное чувство. У Кэреля иной, чем у Норбера, подход к сближению с мужчиной, и для него это сладкое наказание. Потом он уже по собственному почину, безо всякого оправдательного предлога для самого себя, не раз приходил к Норберу, и та же сцена повторялась. Кэрель не принимал любовь всерьез, однако она и не сводилась для него «к чистой физиологии». ... Норбер не любил его, тем не менее Кэрель ощущал, как в нем самом просыпается что-то доселе ему неведомое. Он начинал испытывать к Ноно привязанность" (Жене 1995: 198-200).А потом он пошел навстречу любовному предложению полицейского Марио, потом сам соблазнил еще одного молодого убийцу, перед тем, как выдать его тому же Марио. Свидание двух молодых убийц пронизано любовными признаниями (не хуже, чем у Жана Кристофа) и сексом. Уж такая в этой уголовной среде любовь. Уродливая, но любовь...
О себе самом Жан Жене, автор «Кэреля», рассказывал в интервью журналу «Плейбой». Уже в раннем детстве, лет с восьми, самое больше с десяти, он обнаружил, что его тянет к мужчинам.
«Я никогда не испытывал сексуальных влечений в чистом виде. Они всегда сопровождались нежностью; может быть, это чувство и было слишком неопределенным и скоротечным, но мои эротические желания никогда ... никогда не сводились к голой физиологии ... иначе говоря, они всегда сопутствовали любви. Я видел вокруг себя конкретных людей, индивидуумов, к которым не мог относиться как к винтикам какой-то огромной машины. Меня влекло к мальчикам моего возраста...» (Жене 1995: 318-319).
Продолжение воспоследует...
