В общем пять моих бабушек-девиц ходили в Купеческий клуб, на балы. К балу готовились тщательно. Платья, конечно, от Надежды Ламановой – в начале 1900-х годов она одевала всю Москву. Весной и осенью привозила из Парижа модные ткани – левантин, марселин. И еще гран-рамаж, ткань с крупным рисунком; торговцы называли ее
«Большой ромашкой». Наряды с оборочками, кружевами, пуговицами… Боа – длинные узкие меховые накидки; жюпон – нижние юбки, шуршащие, выглядывающие из-под платья; блонды – шелковые кружева; глазет-парча с цветной шелковой основой, с узорами, вытканными на ней золотыми или серебряными нитками… Покупали все это, видимо, в магазине «Дамских мод и платья», расположенном, как говорили бабушки, у Красных мостов.
- Может, у Красных ворот?..
- Нет, – настаивали бабушки, – именно «мостов». Где это, я так и не поняла.
Белоснежные перчатки из тончайшей лайки. После первой же чистки лайка становилась жесткой, надо было покупать новые. Естественно, чем рукав платья короче, тем перчатки длиннее. Стягивать их с руки трудно. А потому законодатели моды предложили перчатки без четырех пальцев, оставив лишь запястье и ту часть перчаток, которая доходила до локтя. Так появились митенки (митени). Легкие, белые, до локтя и без пальцев – обязательная принадлежность бального наряда моих бабушек. Позднее митенки стали шить из бархата, шелка, замши, отделывать вышивкой, вязали из шелковых нитей цвета экрю – топленого молока.
Ну а «мелочь», так бабушки говорили о бюстгальтере, покупали в Гнездниковском переулке, в известнейшем торговом доме «Мюр и Мерилиз». Тогда этот вид одежды назывался «бюстодержатель». Только потом – лифчик. В начале 1900 года магазин сгорел до тла. Новое здание построили лишь спустя восемь лет.
За порядком и приличиями в танцах наблюдали специально выделенные директора. Кстати, в уставе клуба записано, что «господа-кавалеры, желающие пользоваться танцами, должны быть в перчатках и башмаках». Да, менуэт и полонез, вальс, кадриль и полька, и тем более, котильон требовали от представителей сильного пола культуры, соблюдения правил.
И бесконечный котильон Ее томил, как тяжкий сон.
Существовал язык перчаток. Чтобы сказать «Да», перчатку надо было уронить, как бы нечаянно. «Я к вам неравнодушна» – теребить ее в руках. «Я вас не люблю» – дотронуться перчаткой до подбородка. «Ненавижу!» – вывернуть наизнанку. «Вы меня оскорбили» – положить в сумочку. «Я возмущена!» – сильно ударить перчаткой по руке.
«Прости меня» – перчатку правой руки приложить к сердцу.
И еще веер. Он не только демонстрировал богатство и вкус, но был незаменим для тайных любовных диалогов. Положение веера в руке, сторона, которой он повернут к визави, количество открытых-закрытых перьев или пластин – все имело значение. Количество открытых лопастей указывало на час свидания. Черный веер означал печаль, красный – радость, зеленый – надежду, белый – невинность. Коричневый говорил, что счастье недолговечно, усыпанный блестками свидетельствовал о твердости характера. Тот, кто хотел сказать
«Нет», должен был приложить открытый веер правой рукой к левой щеке. «Я к вам не чувствую приязни» – несколько раз открыть и закрыть веер, держа его при этом около рта. «Верить ли вашим словам?» – закрытый веер держать у левого локтя. «Я жду ответа!» – ударить закрытым веером по ладони. «Не приходи сегодня» – закрытым веером провести по наружной стороне руки. «Я тебя люблю» – правой рукой указать открытым веером на сердце.
Те же обязанности у флирта. Бальная почта – игра, упомянутая в «Евгении Онегине», очень распространенная в конце ХIХ века. Почтовые карточки тогда разносили на балах.
Верней нет места для признанья И для вручения письма…
Перед каждой фразой название цветка или камня. «Отчего вы покраснели?» – вопрошает жасмин. «Очень нужно!» – возмущается сердолик. «Поговорите с папенькой» – советует изумруд. «Баюбаюшки-баю» – успокаивает хризолит. И конечно, самые распространенные слова: «Вы мной играете» и «Я вас люблю».
В этой игре важен не только текст послания. Каждый цветок имел свой смысл. Липа означала «супружество», базилик – «ненависть», зверобой – «враждебность», боярышник обещал «надежду». Ландыш расшифровывался как «возвращение счастья», анютины глазки – «думай обо мне», дурман – «я тебя никогда не забуду». Ну а олеандр предупреждал: «Остерегайся!»
В любви можно было объясняться и с помощью почтовой марки.
Помню, я огорчалась: день рождения, круглая дата, но надо ехать в командировку. Мама обещала позвонить в гостиницу, поздравить, а бабушка сказала, что пришлет открытку.
Прислала. На одной стороне, как и положено, адрес, фамилия.
На другой ни одного слова! Зато по всему полю аккуратно наклеены марочки. Одна – с наклоном влево, другая – вправо, третья – вверх ногами… Ничего не понимаю! В каждой строчке только точки, догадайся, мол, сама.
- Догадаться, конечно, трудно, – смеялась бабушка, когда, вер-
нувшись, я положила перед ней эту открытку. – Я решила удивить тебя, повеселить. Просто надо знать язык марок. Вот так, вверх ногами с наклоном влево, означает: «Увижу ли тебя скоро?» Все правильно: жду из командировки! С наклоном вправо: «Твое отсутствие меня огорчает». Ну а эта, наклеенная горизонтально, – поздравление с днем рождения: «Будь счастлива!»
Кстати, нынешняя марка, наклеенная вертикально, означает:
«Мое сердце свободно».
В подтверждение своих слов бабушка вынула из шкатулки открытку-каталог: 10 вариантов наклеивания марок. Пожелтевшая, чуть потрепанная, она так и называется: «Язык почтовой марки».
Я показывала эту открытку многим коллекционерам. Ахали-
охали-удивлялись, марки в лупу разглядывали. Дешевые, семикопеечные, с изображением Государственного герба – двуглавого орла. Под ними эмблема почты, два перекрещивающихся почтовых рожка. Такие марки появились в 1889 году. Вполне вероятно, что нашей открытке более 120 лет.
- Открытка редчайшая, – сказали в Обществе филателистов России. – Мы такой нигде и не видели.
К бальному наряду – стильная прическа. Аккуратно завернутые, лежат в доме плойки – черные чугунные щипцы для завивки волос. Кожа, которой были обтянуты ручки, не сохранилась, истлела.
Название от слова «плоение» – сжатие ткани горячим утюгом. Обычно речь идет о гофрированных воротниках, мода на которые возникла в Италии и Испании; с них-то все и началось. Потом с воротников перекинулись на прическу. Тут уж утюг не поможет! Так появились щипцы.
Удивительно: в доме почти не осталось следов косметики и пар-
фюмерии. И это при пяти девицах! Правда, есть сломанный пульверизатор. Раньше аромат наносили не на тело, а на перчатки. В ассортименте многих магазинов так и значилось: «Надушенные перчатки». И еще закаменевшая пудра в коробочке «Тов-во Брокар и К°», его же
«О-де-колонъ» – два пустых флакончика от «Кельнской воды», прародительницы «Тройного одеколона».
Французскому парфюмеру Генриху Брокару было 26 лет, когда
он приехал в Москву. Его «фирменное блюдо», мыло «Детское» и «Народное», стоили по одной копейке. Потом начали выпускать пудру и помаду, одеколон «Цветочный», духи «Персидская сирень».
После революции предприятие национализировали. Превратили в государственный мыловаренный завод. В 1922 году мыловарня стала парфюмерной фабрикой «Новая заря».
Единственная, на мой взгляд, интересная находка – мушница. Я думала, что это медальон. Но, как объяснили в историческом музее, здесь лежали «мушки»; в любой момент их можно было «посадить» на лицо – для пикантности.
Как же перед балом сохранить все это великолепие? Дождь, снег… Впрочем, если дождь несильный, поможет зонтик. Черный. В доме он сохранился, вернее, каркас; ткань, которой был обтянут, дырявая, словно съеденная молью. Неужели моль жрет такую ткань! Русское слово «зонтик» происходит от голландского «зондек» – защита от солнца. Именно от солнца, таково было его предназначение. В середине XV века в гардеробе французского короля Людовика XIII появился новый зонт «параплюи» – от дождя из промасленной ткани.
Но зонтик поможет не всегда. Без извозчика не обойтись!
Легкой поступью, кивая головой
Конь в упряжке прошагал по мостовой, – писал Николай Рубцов. Первыми извозчиками, появившимися в Москве, были крестьяне, которые приезжали на заработки.
Лошадей брали в аренду у своих хозяев. Цены для пассажиров небольшие, вечером за поездку всего 30–70 копеек.
Были и другие извозчики, рангом выше. Лошади хорошие, упи-
танные, коляски лакированные. Такие извозчики прекрасно знали себе цену, тут уж за одну поездку не менее трех рублей. А к обеду появлялись извозчики-лихачи, они трудились всю ночь – театры, рестораны. Работы хватало.
Однако потребовался новый вид транспорта. В 1872 году появи-
лась конно-железная дорога. Первые линии конки были проложены по Бульварному и Садовому кольцу, от центра к окраинам. Удобно. Но у москвичей долго еще была ностальгия по извозчикам.
А все-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков. Хотя б одного, и не будет отныне… А жаль.
Правильно огорчался Булат Окуджава. Но извозчик все равно не поедет на такое расстояние: от дома до клуба рукой подать. Поедет! Это не сегодняшний таксист, который капризничает, маршрут выбирает, цену заламывает. Да, не было тогда ни мигалок, ни звуковых сигналов, зато правила движения – извозчичьего! – были. Соблюдались они безукоснительно.
Прежде всего, держаться правой стороны, сохранять дистанцию между экипажами, ехать умеренной рысью. В конце ХIХ века это было 6 верст в час, в начале ХХ – уже 10 верст. «Транспорт» разрешалось ставить вдоль тротуара, в один ряд. На главных улицах «водитель кобылы» не имел права слезать с экипажа; исключение – трактир или поилка для лошадей. Одет чисто и опрятно, заплатки допустимы, но только из той же ткани.
Естественно, везти седока на любое расстояние. Даже если пассажир пьян, на ногах не держится, все равно везти. Отказать можно лишь ночью, чтобы не рисковать выручкой. Пьяных, которых сажала полиция, извозчик вез бесплатно.
В общем извозчик прекрасно знал все свои права и обязанности.
В то время даже объявления где-то висели:
Кучер знает, куда править, Дело барина – сидеть.
Подвыпивший извозчик – явление недопустимое. Любое заявление, от дворника, от пассажира, просто от прохожего – основание для штрафа. Весьма солидного. Штрафовали все, кому не лень, и околоточные, и городовые.
- Штрафовать вообще любили, – рассказывала бабушка. – В 1900 году в моду вошли большие остроконечные булавки на женских шляпках. Не шпильки, а именно булавки, которые помогали удерживать этот головной убор при сильных порывах ветра. В общем писк моды. Но какой же шум поднялся! На правительственном уровне!
Эти булавки стали называть «орудием возмутительной дамской неосторожности и легкомысленности, которые наносили пассажирам трамваев царапины и легкие поранения». Бабушка так и сказала – «поранения». Сначала хотели объявить им войну, но побоялись возмущения женщин. Правильно, что побоялись! И тогда правительство приняло решение: обязать женщин, которые ездили на трамвае, надевать на заостренные булавки безопасные наконечники. Иначе – штраф.
Впрочем, шум скоро затих – мода на это изобретение, как и любая мода, прошла.
